Сабина больше никогда и никому не причинит боль, Дмитрий беспощадно её убил, и я бы на его месте сделала то же самое. Убийство — это наивысший грех, но я бы ни за что не пощадила того, кто причинил много боли окружающим и принёс одни несчастья.
Сабина… пожалуй, я промолчу о том, какой она была при жизни, и сколько зла и ненависти в ней было. Что говорить, когда Сабина к своим родственникам плохо относилась, в особенности к брату. Чаши весов на том свете покажут её сущность, я же меньше всего хочу думать об этом. У меня своих грехов хватает, и я не знаю, возможно ли их искупить.
Мой постоянный грех — это враньё, и пусть я вру не просто так, а вынужденно, это всё равно считается грехом, тем более от моего вранья страдают другие. Перестать врать я не могу — это невозможно…
Вдруг зазвонил телефон Дмитрия — на дисплее высветился Михаил. Я быстро отключила звук и еле как встала на ноги. Подойдя к окну, положила телефон на подоконник и села в кресло.
Я не могу ответить ему, я не знаю, что сказать, и не хочу, чтобы кто-либо ещё увидел меня в плохом состоянии. Все ребята всё равно узнают о случившемся, но я не хочу торопить события, и пусть потом меня ждёт ещё один выговор, но я снова ослушаюсь Диму и никого сюда больше не вызову.
Я распустила волосы и закрыла лицо руками. Тут вспомнила про свой телефон и быстро вытащила его из внутреннего кармана кофты. Выключив диктофон, отключила телефон и снова убрала его в тот же карман.
Не знаю, что меня ждёт дальше, но в этой записи много важной информации, и, если у меня будет возможность, я скину её на флешки. Сейчас мне вообще не до всего, что связано с Пашей, я молюсь за Калеба.
Мне стоило бы сходить в туалет, смыть с себя кровяные пятна и умыть лицо, но я отсюда ни на секунду не уйду, пока мне не скажут, что жизнь Калеба не под угрозой. Мне хотелось зайти в операционную, но Дмитрий велел мне быть здесь.
— Сколько я… уже… здесь сижу? — сквозь слёзы с запинками прошептала себе под нос, а затем встала с кресла, держась руками за живот и сильно морщась от боли.
Никогда ещё меня никто так не пинал, как Сабина, я даже не знаю, как терплю эту боль… Наверное, страх и волнение не позволяют мне согнуться в три погибели. Только я прислонилась к противоположной стене напротив операционной, как вдруг открылась дверь, и в коридор вышел Дима. Я уже было хотела подбежать к нему, как он стремительно направился ко мне и через считанные секунды прижал меня к стене и взял за голову.
— Какого… — жёсткий мат, — ты оказалась в запрещённом месте, да ещё и с этой… — снова жёсткий мат, — ты совсем ума лишилась? — гневно спросил он, смотря мне в глаза.
Дима не кричал, но по нему было видно, что он еле сдерживается, чтобы не обрушиться на меня со всем гневом. На нём не было футболки — он снял её ещё среди зарослей, разорвал и закрыл рану Калеба. Дима был очень злым и горячим, и я не смогла выдержать его давления, в прямом смысле начав задыхаться.
Увидев, что мне совсем плохо, он словно пришёл в себя и быстро снял с меня кофту. Усадив меня в кресло, Дмитрий быстро положил одну руку на мою грудь, а другую на мой лоб, и я ощутила прохладу.
— Лида, дыши, дыши глубоко! — с небывалым волнением произнёс он, продолжая сбивать температуру моего тела.
Как только я задышала, он ещё несколько секунд пропускал в меня прохладу, а потом обнял и уткнулся мне в висок. Я чувствовала, как он вздрагивает и очень часто дышит. Мне стало его очень жалко, и я зарыдала с новой силой.
— Чщщщ, тише-тише, моя хорошая, — он стал меня успокаивать, поглаживать и целовать голову. — Сейчас, только дождёмся Георгия и всё…
— Дима, чч-тт-оо…
— Жить будет! — перебил меня он, взяв за голову. — Георгий всё скажет, но жить будет точно! — вытирая мои слёзы, сказал Дима.
Он был сам весь бледный, горячий, сильно нервничал и переживал, но при всём этом пытался успокоить меня.
— Сейчас я немного соберусь и попробую переместить воду, — сказал мне он, поглаживая по волосам.
Я обняла его и тоже начала поглаживать. Спустя какое-то время Дима отпустил меня, и в его правой руке появилась вода. Он быстро открыл её и поднёс горлышко к моим губам. Я сделала несколько больших глотков и произнесла:
— Всё.
В левой руке Дмитрия появился платок, — он намочил его и стал протирать моё лицо.
— Что у тебя болит? — спустя некоторое время спросил у меня Дима, протирая уже место пореза на руке. — Конкретно, назови каждое место, где у тебя болит.
Только я хотела ему ответить, как из операционной вышел седоволосый мужчина примерно моего роста с большими серо-голубыми глазами. Мы с Димой быстро встали, а он махнул нам рукой и произнёс:
— Спокойно, с Калебом всё будет хорошо, у него сильный организм!
— К нему можно? — спросила я.
— Нет, он спит, к тому же, ты мне нужна, — я должен взять твою кровь, чтобы узнать, когда именно закончится срок действия демонического вируса, — ответил мне врач, а затем обратился к Диме. — А ты побудь пока здесь, Калеба скоро переместят в палату, и завтра я его выпишу, до утра его рана затянется.
Я облегчённо выдохнула, затем подняла глаза к верху и ещё раз выдохнула. СПАСИБО! Я верила, что Калеб выживет, он был обязан выжить! Третьи горы с души за весь сегодняшний день. Я готова была на колени перед врачом упасть и благодарить его за оказанную бесценную помощь, но он не позволил мне, взяв под руку.
— Георгий, может мне тоже…
— Сиди здесь и успокаивайся! — перебил его тот. — И да, надень футболку — это всё-таки больница, Дима!
— У меня такое состояние, что вместо одной футболки здесь окажется двести.
— Возьми в моём кабинете халат, но, чтобы в таком виде я тебя больше не видел! — строго сказал Георгий.
— Георгий…
— Дима, я серьёзно! На каждом этаже дежурят медсёстры, не хватало мне, чтобы они при виде тебя в обморок попадали!
У меня было такое впечатление, что Георгий и Дима — дедушка и внук, хотя на самом деле это не так, но со стороны они были на них похожи.
— Геооргиий, — недовольно протянул Дима.
— Дииимаа, не зли старика, а то мало не покажется!
— Ладно, иду я, иду за твоим халатом, — сказал Дима, но сам даже не сдвинулся с места.
Честно, мне хотелось улыбнуться, но я не стала. А вообще Георгий прав, что Диме нужно надеть хотя бы халат.
— Тебе напомнить, где мой кабинет? — спросил у Дмитрия врач.
Дима недовольно вздохнул и зашагал в противоположную от нас сторону.
— Смотри, к медсёстрам не зайди, а то заставлю тебя дежурить! — сказал ему вслед Георгий.
— Всегда мечтал побыть медбратом, — явно пошутил Дима, после чего скрылся за углом.
Георгий покачал головой и посмотрел на меня.
— Это такой сорванец, что таких ещё поискать надо, но люблю я его как внука с самого рождения, — сказал мне Георгий, а затем повёл меня по коридору.
— И часто он с Вами спорит?
— Нет, не часто, — ответил Георгий. — А когда спорит, всё равно потом делает так, как я ему говорю.
— Скажите, пожалуйста, своё отчество.
— Георгий Антонович, — ответил мне врач.
— Георгий Антонович, огромное Вам спасибо за бесценную помощь моему другу! — остановившись, от всей души поблагодарила его я, еле сдерживая слёзы.
Он приобнял меня и произнёс:
— Это моя работа, Лида. Я вижу и чувствую твоё волнение, но всё обошлось, поэтому тебе нужно постараться успокоиться, как бы сложно тебе не было. Согласись, что продолжать терзать свою душу — не лучший вариант? Что произошло, того уже не изменить, а жить дальше нужно.
Вытирая рукой слёзы, я кивнула ему, и мы пошли дальше. Спустя чуть меньше минуты Георгий завёл меня в процедурный кабинет и, включив свет, велел умыть мне лицо, руки, промыть раны и сесть на стул. Когда я уже сидела, Георгий вымыл свои руки и надел резиновые перчатки. Первым делом Георгий Антонович взял у меня кровь из вены, а затем снял перчатки, взял спирт с ватой и произнёс:
— Потерпи.
Он стал обрабатывать сперва мою руку, а потом ногу, на которых были ножевые порезы. Я сидела с зажмуренными глазами и терпела. Обработав раны, Георгий провёл тёплой рукой над порезами и произнёс:
