– Не знаю, – пожал плечами Снегирь, – я же не Лисовин, чтобы читать землю, как волк. Думаю, человек семь или восемь…
Молчун, внимательно прислушивавшийся к разговору, резко замотал головой и протянул обе руки с четырьмя прижатыми пальцами на каждой к Травнику.
– Значит, восемь? – спросил Симеон, посмотрев немому друиду в глаза. – Спасибо, Йонас.
Молчун слабо улыбнулся и стал демонстрировать каждому свои кулаки. Каждый друид по очереди кивнул ему, и кто жестом, кто взглядом, все выразили ему свое одобрение.
– Они прошли все вместе? – строго спросил Травник Снегиря. Тот пожал плечами и, оглянувшись на холм, сказал, понизив голос:
– Не знаю, все ли шли из зорзов, но если брать наибольшим числом, то следов было, пожалуй, на восьмерых.
– Вместе? – напирал Травник.
– Нельзя сказать, чтобы так уж отдельно, – неуверенно пробормотал толстячок. – Может быть, что семеро шли, а один, восьмой, крался сзади.
Молчун шагнул в круг и что было сил топнул сапогом о землю. Снегирь задумчиво посмотрел на него, потом на удивленных товарищей и тоже поковырял каменистую почву носком.
– Вообще-то ты прав, Молчун, – молвил он. – То-то, я думаю, что мне этот след не понравился.
Книгочей отложил в сторону свою книгу и внимательно слушал, пристально глядя в лицо Молчуну, который, сидя на мшистом валуне, тихо лопотал что-то бессвязное на птичьем языке себе под нос.
– То есть в нем ничего особенно отличного нет от остальных, – сказал Снегирь, – земля там такая, что подошву не прочитаешь. Вот только больно маленький след-то… Остальные тоже разные, но богатырей нет, во всяком случае, по ноге не скажешь. А этот их всех гораздо меньше, и правильно Молчун говорит – отпечаток легче, словно он на цыпочках крался. Я теперь даже думаю – не женский ли, часом, будет?
– Поглядим, – неопределенно сказал Травник. – Нам теперь с Патриком потолковать надо, куда идти дальше и прочее. А ты, Казимир, расскажи Яну про солнце бессонных, проводнику это знать полезно.
Непонятная нотка послышалась Коростелю в голосе предводителя друидов – что-то, таящееся в слове «проводник». Он подсел к Снегирю и Збышеку и, вынув из мешка кожаный футлярчик, принялся полировать кусочком оленьей замши, подаренной ему Лисовином, свою старенькую дудочку, которую уже давно не брал в руки – слишком уставал в последнее время от свалившихся на его голову нежданных приключений. Дудочка же, сделанная Молчуном, висела у Яна за поясом и служила каким угодно целям, но только не музыкальным – извлечь из нее хоть какой-то звук Коростелю так и не удалось.
– Так ты говоришь, не слыхивал о солнце бессонных, Ян? – самодовольно улыбаясь, спросил Снегирь, не чуждый при случае блеснуть красноречием и осведомленностью, особенно в отсутствие Книгочея.
– Это луна, что ли? – небрежно спросил Ян, успевший поразмышлять об этом сочетании слов, пока Снегирь рассказывал о результатах разведки.
– Сам ты луна! – неожиданно рассердился толстячок. – Знаешь, парень, Казимир Снегирь, будучи очень добрым и мирным существом, на деле не любит всего лишь две вещи. Угадай какие!
– Комаров и кислое пиво, – наудачу предположил Ян, на всякий случай отодвигаясь от грозного толстячка. Март прыснул со смеху в кулак, за что получил легкий подзатыльник от Снегиря.
– Комары и кислое пиво – не самые лучшие вещи на свете, тут я согласен, – рассудительно заметил Казимир. – Но при желании их можно терпеть, невелика беда. А Казимир Снегирь больше всего на свете не терпит, когда его убивают и когда ему отвечают вопросом на вопрос. В обоих случаях он, как правило, начинает медленно умирать, причем от глупых и дурацких вопросов гораздо быстрее, чем от остальных видов оружия, как холодного, так и очень горячего. А Казимир, – тут друид наставительно поднял указательный палец, – очень не любит этого делать. Остается одно – уничтожать вокруг себя как можно больше врагов и особенно любителей отвечать вопросом на вопрос. Хватит с меня уже и одного знайки!
Снегирь с чувством двинул массивным сапогом походный мешок Книгочея. Внутри что-то звякнуло и угрожающе зашипело. Снегирь внимательно посмотрел на мешок и медленно убрал ногу.
– Так вот, приятель, если ты хочешь набраться ума-разума, полезно порой послушать умного и опытного человека. Бери пример с него. – Снегирь кивнул на сидящего напротив Молчуна. Тот смотрел на толстячка, широко разинув рот и внимая каждому слову Снегиря.
– Не забудь потом опросить своего прилежного ученика на предмет того, как он усвоил твой урок, господин наставник! – иронически посоветовал Збышек, подмигнув Коростелю. – Ручаюсь, господин Снегирь услышит немало интересного.
– Пo-моему, меня тут не любят, – трагически провозгласил Снегирь. – Подковырки, намеки, козни недоброжелателей.
Он скорчил уморительную гримасу героя в изгнании, и все, включая и самого толстячка, дружно расхохотались. Только Молчун остался сидеть с открытым ртом, лишь на его лице появилось озадаченное выражение, и только.
– Брось ты, Казимир, не серчай, – примирительно сказал Ян. – Мне и в самом деле иногда обидно, что вы, друиды, все знаете, везде бывали, я же, кроме своего дома да литвинских земель, ни о чем не слыхивал – война-то все больше по кругу ходила, то наш князь ихнего барона, то ихний барон нашего князя.
– Друиды, положим, тоже не все так уж сведущи в жизни. Некоторые слишком любят разыгрывать из себя всезнаек. – Снегирь покосился на дорожный мешок Книгочея, который спокойно лежал на земле. – Ладно, слушай. Тебе, Збых, тоже советую приобщиться, тем более все говорят об этом по-разному. Даже самые знатные господа, друиды из Круга, преуспевшие в тайном Знании.
И Снегирь рассказал Яну и Збышеку вещи настолько удивительные, что еще год назад Коростель принял бы их за бред или в лучшем случае за сказки старых знахарок, кое-где еще коротающих свой безрадостный одинокий век по отдаленным заимкам и заброшенным хуторам.
Оказалось, что, помимо земли, на которой стоял дом Яна, росли деревья и текли реки, существовали еще и другие земли, которые были известны посвященным в тайные знания, в том числе и друидам. Некоторые из потаенных земель находились под той землей, что носила всех, а часть была сокрыта морями и краями, где никогда не тает снег, а берега представляют собой громадные ледяные обрывы. Возможно, были и другие, но Снегирю о них не было известно. По желанию друид, прошедший целый ряд испытаний, которые повторялись из года в год, преуспевший в тайных науках и готовящийся выйти в мир (друиды называли это служением), мог пройти последний цикл обучения на одной из таких земель.
Как правило, это был лес, пребывающий в определенном времени года, а то и в конкретном месяце. Почти каждый из друидов прошел свой Лес, но время года, назначаемое Властителями Круга в зависимости от склонностей и успехов обучаемого (но никак не от желания самого друида), у каждого было строго свое. О времени, в котором он пребывал в Лесу, друид не имел права сообщать никому, кроме лесных жрецов более высокого ранга по их особому требованию. Каждое время года в Лесу накладывало на испытуемого свой особенный отпечаток, у каждого месяца были разные загадки, разные тайны и разные беды. Что касается бед, то они сваливались на друида самые что ни на есть настоящие, он наяву рисковал здоровьем, а то и жизнью. Душа друида в Круге ценилась превыше жизни, поэтому каждого перед отправлением в Лес уведомляли, что его душа пребудет в безопасности, какие бы тяготы ни испытывало тело. Никто в Круге не знал, на какой срок отправляется в Лес тот или иной друид, когда он вернется и вернется ли в Круг. Случалось, что испытуемые возвращались из Леса в другом обличье, и тогда, если их только не готовили к этому специально, они проходили время лечения, или, как говорили, «обретения». Все ли возвращались из Леса и куда девались невернувшиеся – этого никак не могли проследить их бывшие друзья по Кругу, слишком занятые собственным нелегким ремеслом. Изредка они встречались на жизненных дорожках, но часто случалось, что не узнавали друг друга. Судьба могла их развести по разные стороны войны или другого противостояния, но и тогда они не узнавали руку, направившую против них разящее оружие; слишком разному обучали их в Круге, слишком разное они умели и слишком разные понятия были им в свое время внушены.
