***

- Мама, ну почему ты не ходишь курить на балкон?

- А мне, может, холодно там! - вяло отругивалась Алина.

На самом деле, она не ходила на балкон, потому что бутылка оставалась на столе на кухне. Балкон же был старый, узкий, не благоустроенный по-нынешнему. Там висели растянутые веревки, на которые вешали сушиться постельное белье, закрывая стыдливо женские предметы. И четыре этажа до серого пыльного асфальта внизу. Прямо у подъезда росли две раскидистые пальмы с жесткими глянцево-зелеными листьями, гремящими на ветру. Справа за домом круто поднималась гора, по облакам над которой предсказывали погоду. А на кухне у Алины стояла полторашка вкусного сладкого красного вина.

Тут все пили вино. Водка, конечно, выгоднее по цене. Но вино можно не покупать, а менять как-то или просто договариваться на будущее. Типа в долг. Ведь у него, у вина, тоже есть срок. У этого, которое на розлив.

- Как же мне все это надоело! - кричала дочь, так похожая на нее. - Когда же ты уже сдохнешь, что ли! Алкоголичка! Ненавижу!

- Да, - тяжело кивала Алина. - Алкоголичка. И что? А что мне еще делать тут? Сезон, вон, только через месяц. Что мне пока делать?

- Да ты и в сезон-то...

- А что не так? Я все места обошла. Меня возьмут, вон, в "Подсолнухи" посудомойкой. Нормально. И подкормиться можно будет. И теперь я имею полное свое право выпить чуток винца.

- Напиться! И накуриться! Все же провоняло твоим табаком!

- Не ругайся, дочка, все будет хорошо... А если табаком воняет, так ты просто сама посиди со мной, да покури. Вот и не будет тебе вонять.

Алина пьяно смеялась и грозила дрожащим пальцем. Она уже была старой. Сорок пять - это вам не в столицах каких-нибудь.

- Да ты, да ты..., - задыхалась дочь.

- Все будет хорошо. И приедет к тебе из столицы красавец-мужчина. И увезет нафиг из нашего ссаного поселка. Думаешь, сказки? Вон, у меня же было - могла поехать. Запросто. Но ведь не поехала!

- А я все равно уеду, уеду, уеду! Дождусь, когда ты умрешь, и уеду!

Алина продолжала, как не слышала ничего:

- ...Потому что мать у меня была. Квартира опять же. Работа какая-никакая. Все ведь было. И вот еще ты теперь у меня есть. Ты теперь просто дождись принца своего.

- Какого, нафиг, принца? О чем ты? У нас тут зимой за простые кроссовки удавят запросто. За деньги - сожгут!

- Да, это они могут. Легко. Но ведь как-то надо жить людям зимой?

Дочка садилась и плакала в бессильной злобе.

Алине становилось жаль ее, она прислонялась к дочкиному плечу и тоже плакала.

Конечно, никаких принцев в жизни не бывает. Конечно, никто никуда и никогда не уедет. Потому что есть вот у нее мать, есть квартира, есть работа какая-никакая. Да и вообще - кто же из курортного поселка уезжает? Это же вам не "севера"!

***

Алина как раз принесла кофе - они еще и кофе пили в конце всего после такого количества пива!

- Алина, - строго сказала женщина, так и не снявшая темных очков. - Девочка. Поедемте с нами. Думаю, мы сумеем устроить ваше будущее.

- Да, да, - уныло кивал тот, что и был унылым.

И при этом слегка улыбался. Как бы стеснялся предложения.

А крепыши просто смотрели нагло и смеялись в открытую. И вот главное, что тут смешного? Пришли, нашумели, наели тут на целую тысячу. И смеются еще.

- Вот ваш чек, - вежливо ответила Алина, поставив декоративный сундучок перед унылым - он выглядел старше всех. Вроде как главнее.

Приезжие переглянулись как-то, а потом попросили заказать им такси. Да, одну машину минут через пятнадцать.

И уехали.

А в сундучок положили сверх чека почти ровно пять процентов. Жлобы.

Бармен Вася спросил, чего они хотели. Удивлялся бровями и всем лицом - вот же скоты, чего надумали нашей девушке предлагать! Потом позвонил кому-то. Сказал, что друзья на трассе разберутся. Мы, сказал он, своих в обиду не даем.

А Алине отчего-то было горько, и она даже плакала. Но уже глухой ночью, чтобы мать не видела. Спрятала часы, которые Вася подарил - сказал, что "в компенсацию". И немного поплакала, зажав в зубах уголок пододеяльника.

Она никогда и никому не говорила, что унылый, выходя последним, прошептал ей, смотря в сторону:

- Бегите отсюда, девушка. Бегите на севера. Тут не жизнь.

Господи, да куда отсюда бежать?

Тут же рай!

Расскажи мне про войну

   - Ба! А ты войну помнишь?

   Она вообще-то ему не бабушка, а прабабушка, но Димка называет ее просто - "ба". Бабушка всю его маленькую жизнь всегда была где-то рядом. Когда он ходил в детский сад, и его поднимали темным зимним утром с ревом и полным нежеланием двигаться, ба была рядом, и как-то быстро успокаивала его. По голове погладит, в мокрую от слез щеку поцелует, что-то расскажет смешным щекотным шепотом прямо в ухо о своих волшебных снах, потом покажет, как завязывать шнурки разными способами, затормошит всего. Он и не заметит, а уже у двери стоит, собранный полностью, одетый и с пластиковой лопаткой в руке.

   Когда Димка пошел в школу, то по утрам всегда встречал его теплый свет на кухне, горячее вкусное какао, горячие оладушки, посыпанные сахарным песком или сладкая рисовая каша. И бабушка, сидящая в уголке и вяжущая крючком бесконечные половички или салфетки.

   А вечером, когда он, нагулявшись, прибегал замерзший с улицы, его ждал вкусный ужин и долгий неторопливый уютный разговор. Бабушка никогда не допрашивала, как некоторые взрослые. Она сама рассказывала что-то, но так, что он тут же перебивал и начинал взахлеб рассказывать свое, свежее, сегодняшнее, пока не забыл.

   Димка знал, что бабушка - на самом деле прабабушка. Она бабушка папы. А папа с мамой сейчас в командировке. Димка уже большой, и родители снова стали ездить в командировки. Еще у него есть другая бабушка, которая мама папы, но она живет в другом городе, далеко, и приезжает только в гости. Поэтому ба - главная в их доме.

   - Ба! Про войну! Расскажи мне про войну!

   У них в школе по истории сегодня рассказывали о войне. Учительница по истории совсем молодая и очень красивая. Только скучно она рассказывала. Ей самой это было не интересно, наверное. Женщинам вообще не интересно такое. А мальчишкам - наоборот.

   Мальчишки любят играть в войну. Только не по дворам с деревянными автоматами, как их отцы, а на компьютерах. Там по экрану ползут танки, летят самолеты и крошечные люди стреляют и неслышно кричат, идя в атаку. А если покрутить колесико мышки, можно даже в лицо рассмотреть каждого.

   - Ба, ну, ба...

   - Не ной!

   Голос бабушки был неожиданно строг.

   - Ты мужчина или все еще дите неразумное?

   Димка подумал, что он, конечно, мужчина. Но еще маленький. Вернее, не очень большой. Пятый класс всего.

   - ...Нам по истории. Ты же войну помнишь, ба? Как это - на войне? Как у меня в игре?

   Детские впечатления - самые яркие. Все можно забыть, даже собственная девичья фамилия под старость вспоминается с трудом. А вот детство...

***

   Нюрке сегодня исполнилось десять лет.

   Анной ее назвали в честь прабабушки. Нюрка ее помнила: высокая, худая, всегда в черном, с черными жгучими глазами под низко надвинутым на лоб платком. Говорили, что она была самой настоящей таборной цыганкой, и прадедушка буквально украл ее в таборе и привез сюда, в Городище.

   Десять лет - это уже много. День рождения у нее в самый длинный день в году. Так объясняла мама. С папой разговаривать было некогда. Он работал на заводе в Сталинграде, уходя туда каждое утро и возвращаясь уже под вечер. А когда у него был выходной, тогда он работал в саду и в огороде. Или что-то ремонтировал в их большом доме, в котором они жили все вместе с бабушкой и дедушкой, и со старшим братом Колей, и с дядей Толей, который тогда еще не женился.