- Дядя - ба-бах!

   Мужик как-то криво улыбнулся, споткнулся, левая нога вдруг подогнулась, как ватная, не выдерживая веса тела. Взмахнули крыльями полы плаща. Отлетел в сторону кожаный дипломат, распахиваясь от удара и рассыпая вокруг какие-то бумаги. Тупо ударилась голова об асфальт.

   - Хи-хи..., - сказал ребенок. - Дядя - ба-бах.

   Он обошел вокруг упавшего, всматриваясь, низко наклоняясь к нему, будто обнюхивая. И вдруг поднял голову и посмотрел на Макса.

   А Макс замер, плотно закрыв глаза.

   По-разному реагируют люди на опасность. Как и животные, кстати. Если резко замахнуться на собаку, скажем, она отскочит, а потом зарычит и покажет зубы. А если замахнуться на кошку - та припадет к земле, распушится, зашипит страшно, показывая клыки, замахнется лапой с выпущенными когтями.

   Людей в армии учат реагировать правильно. Потому что есть время кидаться в кусты и отстреливаться. И есть время кувыркаться по жесткому асфальту, увертываясь от брызг металла. А есть время, когда надо замереть и выждать. Особенно, если не понятно, но уже страшно до невозможности.

   Максу было страшно. Почему? С чего вдруг - по спине морозом, волосы на затылке, как от ветра шевелятся, звон в ушах от напряжения всех сил? Не с того ли, что странно пусто в знакомом дворе? Где люди? Где все? Ведь, никого вокруг. Только вон тот мужик, что упал - и ясно при этом, что упал насовсем. И этот вот странный ребенок...

   - Дядя? - это уже ближе.

   Макс почти не дышал. Рука вяло свалилась с колена, повисла, ударившись о край скамейки. Покатилась, гремя, пустая пивная жестянка.

   - Дядя? - уже сзади.

   Как же быстро и бесшумно он двигается!

   - Дядя! Хи-хи! - трогает своей палкой, толкает.

   Макс поддался и мягко завалился вперед.

   - Хи-хи! Дядя - хи-хи! - обрадовался ребенок и сбоку потыкал палкой в лицо.

В щеку. Хорошо, что упал на грудь - до глаза не достанет.

   "Нет меня. Нет меня. Нет меня", - как молитву повторял Макс.

   И его не было.

   - Дядя?

   Потом - уже чуть дальше:

   - Дядя?

   Макс лежал, неудобно подвернув руку и уткнувшись всем лицом в грязный асфальт. Минута. Еще одна. Тихо. Все?

   Вдруг из-за спины опять:

   - Дядя, хи-хи!

   "Нет меня. Нет меня. Нет меня!"

   И тут сверху рухнул боевой мобиль в городском черно-пестром камуфляже, лязгнули откинутые люки, затопали твердые подошвы. Ударил воздух гром динамиков:

   - Всем оставаться на своих местах! Проводится спецоперация!

   Отлегло.

   Макс начал подниматься и тут же снова упал - сзади долбанули по почкам и прошипели зло:

   - Сказано же тебе - не двигаться!

   ...

   - Так ты, сынок, с войны, значит?

   - Ага.

   - А звать тебя, значит...

   - Макс.

   - Что за привычка к этим собачьим кличкам! - напоказ возмутился уютный и домашний полковник в штатском. - Максим, что ли? Так и скажи.

   - Максимилиан.

   Полковник помолчал, обдумывая.

   - Ну, вот что, Макс... Ты ведь у нас теперь единственный свидетель, выходит?

   - Это вы о чем? - попытался "гнать дурака" Макс.

   Армия научила правильно отвечать на неправильные вопросы.

   - Ну, не ты же того парня ухайдакал, ведь так? Совсем не твой стиль. То есть, не наш, не человеческий.

   Макс тоскливо посмотрел на полковника, потом на окно высоко под потолком. Потолок был в четырех метрах от пола. Далеко до воли.

   - А что тут, вообще? Я же только приехал. Совсем не в курсах.

   - Ну, парень, у тебя там война была своя. А у нас тут - своя. Сам ведь знаешь, как все теперь. Так ты мне скажешь, кто там был? Видел ведь? Так расскажи.

   - Ребенок. Мальчик лет трех. Ходит на вид плохо, неуклюже, но очень быстро и бесшумно. Играет в войну.

   - Играет он, значит... Эх...

   И вышло так, что пришлось Максу давать подписку. Просто пришлось, потому что видел. Потом писать заявление на зачисление в качестве стажера. Потом получать новые документы и место в общаге - ну, не в тот же двор возвращаться. Страшно там.

   - А вам здесь не страшно, товарищ полковник?

   - Страшно. А кому - нет? Но я уже привык. Мы тут, понимаешь, давно этим занимаемся.

   ...

   И опять этот двор. Снова мороз по спине. Снова желание уйти с линии огня, спрятаться в кустах, отлежаться, а потом закидать все вокруг гранатами. И огнеметом поверх, огнеметом!

   - Дядя?

   Есть! Сработало!

   Макс чуть-чуть приоткрыл глаза, не поднимая низко опущенной головы. Неподалеку топтались две ноги - ножки, что там, обе в ладони поместятся - в розовых башмачках.

   - Дя-а-дя! Хи-хи! Дядя!

   Макс нажал на кнопку, в падении переворачиваясь на спину, чтобы видеть и реагировать, и выкидывая руку в сторону мальца. Достать руками - далеко. А вот парализатор должен сработать. Так утверждали, выдавая спецоборудование.

   Он тут же вскочил, оттолкнувшись упруго, шагнул вперед и нажал кнопку еще раз, направляя раструб излучателя на детское тело. Такой удар и слона свалил бы.

   Детские глаза широко распахнулись:

   - Дядя? Дядя - бо-бо?

   Черт побери!

   Мальчишка неуклюже и медленно поднимался, глядя на Макса:

   - Дядя, ба-бах!

   Ну, где же эти чертовы оперативники? Где помощь?

   - Дядя, ба-бах!

   Макс с поворота, уже не думая ни о чем, врезал ногой по маленькой круглой головке в смешной панамке. Ощущение, будто бьешь по бетонному столбу. А еще раз? А еще? А еще?

   Он пинал, топтал, бил, бил и бил, боясь только одного, что изломанное тельце сейчас соберется, дрогнет, начнет подниматься, а тонкий голосок скажет еще всего одно слово, и тогда уже упадет он, Макс. И все для него закончится.

   Поэтому бил, бил, бил...

   ...

   - Люди добрые! Да что же это творится! Алкоголик ребенка убивает! Милиция! Милиция!

   - Я же свой, - поднял он голову навстречу летящему в лицо черному форменному ботинку.

   И завалился на спину от удара. Проваливаясь в черноту беспамятства слышал лихорадочное:

   - Он тут давно сидит! Алкаш! Вон, грязный какой. И сидит, и сидит. Ждет, видать, кого-то. Своих, небось, ждет. Таких же алкашей!

Жили-были

Артефакт был чудесен, как и положено настоящему артефакту. Вся лаборатория столпилась вокруг металлического подноса, на котором стояло хрустальное яйцо. Не на подставке, а просто так, само по себе, оно стояло на остром конце и даже не шаталось под легким ветерком, раздувающим через открытое настежь окно плотные светозащитные шторы.

   - Ну, и что это такое?

   Вопрос был не по существу. Если бы кто-то знал, что это такое, то и вопрос бы не стоял. Да и просто - никто не принес бы этот предмет в лабораторию.

   - Да-а-а... Жили-были дед, да баба. И была у них Курочка Ряба.

   Виктор Михайлович Пустельга, доктор физико-математических наук, заведующий самой секретной лабораторией, лауреат и орденоносец, два раза в неделю принимал у себя внучку. Это он так называл в солидных кругах - мол, принимаю вечером внучку. Выглядело это вживую совсем не так важно. Он таскал маленькую Галю на руках и на плечах. Становился на четвереньки и возил ее, как конь, взбрыкивая ногами и гордо крича "иго-го". Держал ее за руку, когда она неуверенно ходила по квартире. Ходила именно внучка, держась за руку деда, и водила его везде, показывая - это открой, это покажи, это дай, это включи. А потом они садились рядом - старый и малая - и Виктор Михайлович читал сказки, а внучка Галя показывала на картинки пальчиком.

   В общем, он теперь к месту и не к месту вспоминал эти сказки, заученные уже наизусть. А народ понимал: если шеф с утра благорасположен ко всем и цитирует детские сказки, значит, вчера "принимал внучку".

   - Ну, и кто у нас тогда курочка, а кто - баба? - хмуро осведомилась Елизавета Петровна Забудько, тоже доктор наук и многажды лауреат, но только заместитель руководителя лаборатории. - Это ты меня, что ли, бабой окрестил? Так понимать стоит?