- Разрешите обратиться? - это опять я.

- Обращайтесь, рядовой, - махнул он ладонью у края каски. - Разрешаю, валяй, старый!

- Так что же, мы с мародерами, выходит, совсем никак?

- Ну, почему же никак. Проверим у этих документы. Обыщем на предмет поиска оружия и запрещенных предметов. Запишем, кто, откуда и куда. Можешь даже вещи переписать, хотя это уже будет незаконно - только с их согласия можно. Собственность священна - знаешь, небось? Мы не можем лишить их собственности. Незаконно это.

Мне стало грустно.

- Так значит, сержант, все как было в древности? Поле битвы опять принадлежит мародерам?

- Во-первых, поля битвы тут никакого нет. Есть район чрезвычайной ситуации, как и определено документами. Во-вторых, эти люди - не мародеры, пока обратное не докажет судебное следствие. Тебе все ясно, рядовой?

- Так точно, сэр! - кричу опять во всю глотку.

И тут Вован без предупреждения начинает стрелять. Он режет длинной очередью по пристрелянным вешкам, под ноги струей летят блестящие гильзы, а трое, медленно тащившие на коляске какой-то музыкальный прибор, типа маленького пианино, а на другой - большой телевизор, падают разом плашмя на спины, и пыль под ними сразу собирается в черные лужи.

- Отставить!

- Есть, сэр! - грохочет, вскочив навытяжку, Вован.

Он уже не стреляет, потому что выдал весь магазин.

- Ты что наделал, рядовой? Ты какого..., - начинает заводиться сержант, краснея от натужного крика.

- Так ведь мародеры, серж! Вон, на той "Касио", на черной клавише, ножиком я лично нацарапал в детстве "Вован". Был порот за это. Моя вещь, узнаю. И телик наш, батя покупал еще. Не новая модель, но из самых надежных.

- Доказать, что вещи твои - сможешь? - тоном ниже спрашивает сержант.

- Точно, мои!

Сержант Вовану многое позволяет. Вернее, это Вован взял такую моду - сержанта, например, "сержем" зовет, сокращенно, только он из нашего отделения. Еще когда знакомились и сержант сказал, что он тут всех подтянет, высушит, накормит и уравняет, Вован улыбнулся зло и предложил ударить в живот. Мол, мой живот - это тебе не пуховая подушка. Сержант встал перед ним, напрягся - раз кулаком! "Ха", - выдохнул Вован, даже не попятившись. Сержант ударил вслед с левой. "Ха", - опять сказал Вован. А потом предложил поменяться местами. Вот с тех пор сержант с ним осторожничает и признает какое-то равенство.

- Значит, пресек хищение своей собственности, - кивает сержант. - Это почти по закону. Это ты молодец. Но вот применение оружия против гражданского населения... А если каждый так начнет делать? Что тогда будет?

- Хорошо будет, - зло улыбается Вован. - Гнид этих не будет.

- Два наряда тебе, рядовой...

- Есть два наряда!

- И на беседу с ротным психологом!

- Серж, ну не будь зверем, а? Мародеры же, ясно, как два пальца!

- Черт с тобой, крези. Но трупы закопать подальше, чтобы не смердело. Вон, со старым вместе. Марш-марш!

Мы с лопатками бежим к трупам, и я спрашиваю на бегу Вована:

- Что, зрение у тебя такое хорошее, что сразу узнал свое?

- Нет, конечно. Да еще и солнце встает - совсем не видно ничего. Так просто сказал, чтобы серж отвязался.

- Так ты, выходит, просто так их убил, что ли?

- Чо? - Вован тормозит, и я врезаюсь носом в его спину.

Спина очень широкая и от нее остро пахнет потом.

Вован стоит пару секунд на месте, потом поворачивается ко мне. Он очень зол. Очень:

- Это ведь ты сейчас сказал сержу, старый, что поле боя принадлежит мародерам?

- Нет, не я. Это давно. Француз какой-то. Я повторил просто.

- Так вот, старый. Поле боя принадлежит солдату, ясно тебе? Вот я - солдат.

- Но тут же не бой!

- Тут - самый настоящий бой. И там - бой! И везде, где есть гниды - бой! Из-за гнид тут все рухнуло, понял, да? Из-за таких вот гнид, - пинает он носком ботинка изломанное мертвое тело.

Я понимаю, что он говорит не только о телевизоре на коляске или сворованном цементе и ржавой арматуре.

И молча начинаю копать яму.

Дело на миллион

- Шеф! Свободен? Дело на миллион рублей!

   В приоткрытую дверцу старой "шахи" заглядывал растрепанный и слегка запыхавшийся молодой парень. Хотя, приглядевшись-то, не очень он и молодой. Просто есть такая природа людей, которые в детстве выглядят солидно и немного старше своего возраста, а чем старше становятся, тем моложе выглядит. Как будто настоящий возраст все время где-то около тридцати - тридцати пяти. А этому... Кузьмич оценивающе окинул его взглядом: пожалуй, даже за сорок будет. Не парень давно.

   - Ну, садись, раз на миллион...

   Кузьмич давно уже вышел на пенсию. У него льготная была - подземный стаж, горячий цех, "севера" всяко. Как только возраст подошел, и стаж совпал - сразу и ушел с работы. Не сильно-то, кстати, уговаривали его остаться.

   Бывают такие люди, что вроде работают, работают, тянут свои обязанности, выполняют все чисто и аккуратно, так что не к чему прицепиться, а вот вздумай уйти - с радостью провожают. И не то чтобы склочный какой или там с начальством ругался, или вовсе - пьяница. Просто - не удерживают таких.

   А выйдя на пенсию и посидев пару месяцев дома, Кузьмич вдруг заболел. Молодой врач, приехавший по вызову, не стал колоть лекарства и выписывать рецепты. Он просто объяснил, что все болезни - это психосоматика. Вот такое умное слово он выучил на последнем курсе, видать. И все от этой самой психосоматики. Нет-нет, вы не псих, это совсем о другом! Организм, мол, привыкает к режиму, даже к самому жесткому и неудобному. И внезапная смена режима вызывает срыв. Психосоматика, ясно? Надо опять рано вставать, делать зарядку, выходить и работать. Режим нужен. График.

   Вот Кузьмич, подумав, и начал "таксовать". Не так даже деньги были нужны, как занятость. Да еще такая, чтобы ни от кого не зависеть.

   Он нашел - даже и не слишком старался, чтобы найти, в сущности - старшего на "точке", заплатил взнос, поставил мужикам "после работы". И влился, таким образом. Точка у него была на Калужской, недалеко от метро. Как раз там, где стоял народ у автобусной остановки, а позади нее кипели жиром вечно горячие куры на гриле.

   - Куда ехать-то?

   Пауза затянулась. Пассажир уже уселся, обстоятельно поворочался в кресле, огляделся и пристегнулся ремнем, подергав его для проверки.

   - На вокзал!

   Хм... На вокзал. Не местный, похоже. Не москвич.

   - На какой вокзал?

   - А мне все равно, - радостно улыбнулся тот всем своим молодым розовым лицом.

   Похоже, все же парень, не мужик. Вон, розовый и гладкий какой. И зубы на зависть, как в кино...

   Кузьмич потерял зубы на Чукотке. Там работал за неплохие деньги и за хороший стаж. Вроде и питания всегда хватало, и всякие деликатесы типа икры и красной рыбы - вволю, а зубы пришлось прямо там, на месте, менять на золотые. Можно было, конечно, пластмассу белую, но пластмасса была слишком уж нестойкая - народ жаловался. Это теперь вон керамику ставят, так она крепче даже обычного зуба.

   Денег на желтое хватило, и теперь по улыбке Кузьмича сразу вычисляли "свои". За своего он был и у цыган, и у каких-то кавказцев, сразу пытавшихся заговорить с ним по-своему. Кузьмич хмуро такие разговоры сразу прекращал и молвил сурово:

   - По-русски говори!

   - Ай, маладец! Правильно! Язык знать надо! - тут же кричали чернявые "свои" с полным ртом "рыжевья". - Где зубы ставил? Э?

   - Чукотка.

   - Ай, маладец! Земляк! - и даже накидывали "земляку" чуть сверху.

"На машину" - смеялись.

   А что с машиной? Купил еще по открытке, заработав за долгие полярные ночи. "Шестерка" была тогда лучшей. Да она и сейчас среди тех, что с ручной коробкой передач - не худшая. И надежность опять же. Все, что могло поломаться, ломалось в первый год эксплуатации, пока была гарантия. А потом уж Кузьмич и сам мог, где приварить, а где и просто на проволоку посадить. Машина ходит, кресла не дырявые, пороги не проржавели. Чего еще надо?