Ун стоял с ножом и щурился на недосягаемую опушку леса. Он не мог кидать камни - рука не позволяла. Но он мог прикрыть спину друга. Даже от страшных гоблинов, вышедших из леса.

Ерс стоял с маленьким детским луком в руках. Спину его держал новый друг. А спереди от луговой деревни набегали гоблины.

Самые настоящие страшные злобные кровожадные гоблины.

Гражданская война

В лесу летом хорошо. Птички поют. Воздух свежий. От костра тянет запахом гречневой каши с тушенкой.

- А вот интересно, - сказал он, аккуратно вставляя патроны в неудобный старый дисковый магазин. - Если вот тараканов, предположим...

- Что?

- Ну, вот если тараканов разделить и одну половину регулярно посыпать дустом, а другую, наоборот, подкармливать - они тогда начнут друг друга грызть?

- Думаю, нет, - я даже заулыбался, представив такой способ борьбы с тараканами.

- Значит, мы точно не тараканы, - он удовлетворенно кивнул давно немытой головой и с щелчком примкнул магазин к старому "ручнику" ДП.

Илья у нас был недавно. Большой, сильный, молодой. Ему все было в радость: и марш-бросок на несколько километров, и внезапный бой, и сама эта неторопливая подготовка к бою, и завтрак с ужином, где ему давали за размеры дополнительную порцию.

Вот за рост свой и силу, которой сам как будто стыдился немного, ему сразу дали не автомат и не винтовку, а ручной пулемет. Из старых запасов, со складов. А меня поставили к нему вторым номером. А заодно - дядькой-воспитателем. Так и сказал тогда замполит:

- Ты, Семеныч, у нас тут самый старший по возрасту. Да еще и из учителей. Вот тебе, считай, новый ученик. Постарайся, чтобы парень выжил в первых боях. Поучи его, значит.

Я старался, как мог. Парень - выжил.

Я учил его, как менять позицию. Как эту позицию выбирать, долго и тщательно рассматривая все подступы. Как заранее готовить еще две-три лежки, чтобы можно было в момент - кувырком, на четвереньках, ползком добраться туда и, пристроив пулемет, снова поддержать своих.

С ручным пулеметом позади отряда хорошо. Он тебе и пулеметную точку подавит на расстоянии, и прикроет отступающих бойцов, если что. Плохо только, что магазин у него малой вместимости. На хороший бой никак не тянет. Приходится постоянно таскать в сумках пять-шесть снаряженных круглых неудобных железяк - тяжелое это дело.

В свободную минуту у нас с ним, бывало, начинались всякие умные разговоры. Илья впитывал любую информацию, как губка. Вот только с терминами... Да и вообще - с каким-то фундаментом в образовании было у него совсем никак, похоже.

- А что это - относительность? - вдруг поднимал голову, озадачившись непонятным словом.

Я хотел сначала пошутить насчет того, что относительность - это совсем не то, чтобы отнести что-то куда-то. Но посмотрел на него - ждет ведь ответа!

- Относительность, спрашиваешь? Ну, как тебе объяснить, неучу..., - смеюсь, чтобы не обидно было.

- Я пять классов закончить успел, между прочим!

Ага. Все-таки успел зацепить мирное время. Учился, говорит. Но - всего пять классов. И гордится этим.

- О! Так это ты просто молодо выглядишь, понятно. Значит, целых пять классов? - я тяжело вздохнул, глядя поверх сосен на красную полосу заката. - Это, знаешь, совсем хорошо. Это просто здорово, что ты уже грамотный. Но вот относительность...

Как пятикласснику рассказать теорию относительности? Или ему просто надо определение усвоить? Чтобы в разговоре понимать, о чем командир сказал или замполит?

- А давай, я тебе лучше на примерах! Вот, скажем, дать тебе один сухпай - это много или мало?

- Один? Ну, мало, конечно, - тут он в себе уверен.

Ему один сухой паек - так, размяться перед хорошим ужином.

- А если тебе - пять сухих пайков?

- Натовских или наших? - заинтересовался Илья.

- Предположим, натовских.

- Тогда... Ну, тогда вроде как нормально, но все равно маловато будет.

- А сто пайков?

- Да где ты здесь возьмешь сто пайков, Семеныч?

Он быстро перенял от всех в отряде это обращение к старшему по возрасту на "ты" и по отчеству. Да я и сам давно привык к такому.

- Ты вот в школе задачки решал про яблоки, да про груши - там же яблок не было? Вот и представь себе сто сухих пайков. Натовских. Со сроком еще на пять лет вперед. Сто! Это тебе как?

- Много. Жаль, конечно, что нету на самом деле столько, но все равно много. Куда мне их деть? Их же с собой не потащишь. И закопать - а когда я потом вернусь к схрону? Нет. Сто - это много.

- Ну, вот. С пайками, считай, решили. А теперь другой пример - патроны. Один патрон - это как?

- Один - по-любому мало!

- А если уже пять?

- И пять - мало.

- Ну, а сто, к примеру?

- Сто? Какой калибр, подо что? - тут он специалист.

У нас сейчас все специалисты по оружию, да по патронам, да еще по взрывчатке, бывает, некоторые специализируются.

- Скажем, сотка семь шестьдесят вторых, стандартных - под "калаш". Ну, как?

- Под "калаш"? - он задумался буквально на мгновение. - Мало будет сотки. Тут бы тысячу - хорошо будет. Или даже еще больше. Цинка четыре в рюкзаке запросто можно унести. Они быстро расходятся.

Четыре цинка - запросто? Это ему запросто. Я бы и с одним спину набил, намучился.

- Вот это и есть относительность. Мы говорим "мало" или "много" всегда относительно того, о чем говорим. Предположим, если их будет рота - это для нас сейчас много, например. А вот если нас будет даже целый полк - все равно будет казаться мало.

- Это потому что у нас полки такие маленькие? Это имеешь в виду? - он подозрительно косится и морщит лоб, ища скрытый в словах смысл.

- Это потому что относительность. Ясно тебе?

Вроде бы кивает утвердительно. Относительность, кажется, понял. Что еще вдруг прилетит в эту круглую большую голову? Каким вопросом задастся ни с того, ни с сего?

Вчера мы дали бой местным белоповязочникам. Устроили засаду, и когда они двумя машинами пылили по своим полицейским делам, врезали из всего, что было в отряде. Пулемет Ильи в ближнем бою прошивал бронебойной пулей двигатель. Все, никуда не денутся. А потом расстрел мечущихся на открытом пространстве фигур. Я себе давно, еще в самом начале, внушил, что стреляем - по фигурам. Как будто экран перед нами - и по экрану стреляем. Мишени такие. А иначе никак. У меня по возрасту могли быть выпускники как с той, так и с этой стороны. И чему я их, выходит, учил? И зачем, собственно?

Да, собственно, зачем? Вот придут такие Ильи, выкосят тех, кто учился. И что дальше?

- Илья, а вот когда закончится война, что тогда делать будешь?

- Да когда она еще закончится? - он спокоен.

Почистил свой пулемет, смазывает его, щелкает затвором.

- Ну, все же... Вот та старая война, которая в истории, четыре года шла. Но там еще и иностранцы разные вмешивались.

- Так и у нас тут иностранцы тоже. Что, нет их, скажешь?

- И у нас, да. Но ведь - всего четыре года!

- А, ты в этом смысле. Ну, да. Четыре - это мало совсем. У нас страна-то вон какая большая.

Это он знает, что страна у нас большая. Только где та большая страна? Где она?

- А если посмотреть на другие страны, например на Афганистан...

- Это где? - смотрит удивленно.

- Это далеко, на юге. А ты географии не знаешь совсем, что ли?

- У нас до географии не успели дойти, - самому, вижу, жалко.

- Ага. Пять классов, ты говорил. Помню. Ну, в общем, горная такая страна. Там была сначала революция, потом в победившей партии стали друг с другом грызться, а потом позвали на помощь. Ну, и пришли, значит - сначала наши, а потом и все остальные.

- Наши - это какие же? - настораживается Илья с чего-то.

- Ну, не наши, которые наши, которые сейчас наши. Тогда еще был Советский Союз.

- А-а-а... "Совок"! Понятно.