С левой стороны от центрального выхода, прямо на древней канализационной стене располагалось древнее мозаичное панно с изображением процедуры колесования пойманного городской стражей вора. Оно было выполнено в той же технике, что и мозаика на стене потайной воровской бани с голыми верхними женщинами и перевозбужденным волосатым рогоносцем - искусно подобранные и подогнанные друг к другу разноцветные камушки. Только банная мозаика до сих пор была в отличном состоянии, а это панно несло на себе многочисленные следы воровского вандализма. И это не было для Велвора удивительным так как есть на этом свете очень мало вещей, которые любой вор ненавидел бы столь же сильно, как колесование. Поэтому и вид этого произведения древних обворованных верхних вызывал в душе всех воров Канализации буквально спазмы ненависти и отвращения и все они, проходя мимо него считали своей обязанностью плюнуть в изображение древнего стражника с занесенным колесующим мечом в руках и ласково погладить изображение несчастного древнего вора. В результате, за века всех этих плевков и поглаживаний изображения стражников с занесенными для удара колесующими мечами пришли в ужасный вид, а изображение колесуемого вора не только прекрасно сохранилось, но и вокруг его головы появился такой как бы сверкающий белый нимб. Простодушные воры считали, что если прикоснуться к нимбу перед выходом на поверхность, удача будет обеспечена, а если плюнуть в изображение стражника, или пнуть его ногой, или ударить рукояткой ножа, это увеличит удачу вдвое или втрое. В результате мозаика с изображений стражников постепенно осыпалась и от них остались только расплывчатые серые контуры, размазанные бесформенные тени, что выглядело весьма символично в свете настоящего положения вещей с городской стражей, да и вообще со всем прочим городским хозяйством.
Велвор остановился перед панно и принялся его разглядывать. Он и сам проходил мимо этого панно много-много раз, и столько же раз плевал в этих нарисованных стражников, и прикасался к белому нимбу вора, но сейчас он словно бы увидел всю изображенную на панно сцену в первый раз, и словно бы только сейчас смог оценить ее по достоинству. Несчастный вор лежал на широком и прочном деревянном верстаке, притороченный к нему сложными хомутами, а над ними возвышались три сумрачные и практически стертые временем фигуры. Было видно, что серые тени поднимают над своими головами какие-то тяжелые бесформенные предметы и Велвор знал, что раньше это были мозаичные изображения мечей для колесования. На самом деле название "колесующий меч" было придумано еще в далекой древности самими ворами для сохранения приличий и воровского достоинства, а в жизни это были заурядные топорища самого что ни на есть скотобойного вида. Серые тени вздымали над телом несчастного вора эти ужасные приспособления для бессердечной расправы и у бедняги уже не было правой ноги и левой руки, которые лежали под верстаком и тоже были окружены такими как бы слабыми нимбами, образовавшимися в результате прикосновений бесчисленных воровских рук за годы, десятилетия и столетия.
Для любого вора нет ничего омерзительнее вида отрубленной воровской руки. Ведь только благодаря своим ловким рукам вор и живет на белом свете, а сколько времени уходит на их правильную тренировку? Сколько времени нужно, чтобы придать своим пальцам нужную гибкость, а движениям кистей необходимую молниеносность и стремительность? Поэтому даже простое изображение безрукого вора вызывает в душах простых воров такую бурю разрушительных эмоций. Но вот лицо древнего несчастного вора сохранилось прекрасно и его широко раскрытые мозаичные глаза выражали столько боли, столько страдания, что Велвор не удержался и прикоснулся к нимбу указательным пальцем, но потом, словно бы опомнившись, быстро отдернул руку. Он вдруг представил на месте этого мозаичного вора себя, и его сердце сжалось от такой запредельной тоски и ужаса, что на глаза сразу же навернулись слезы, а кончики пальцев мелко задрожали.
Длилось это переживание не дольше минуты, а потом Велвор напомнил самому себе, что эта ужасная казнь уже давно и безвозвратно канула в реку времени и возврата к подобному зверству уже не будет никогда. Это раньше, во времена своего расцвета верхнего города, городские стражники могли позволить себе такое обращение с ворами, но сейчас были уже совсем иные времена. Сейчас воры сами могли колесовать любого стражника, в любое время, по любому поводу и очень быстро. Да вот только ворам все это было не нужно ни в каком смысле. И действительно - зачем ворам было мучить какое бы то ни было живое существо перед самой его гибелью? Разве мало его перед этим мучили в жизни? Чтобы устраивать еще и это - последнее мучение. Нет, воры были не настолько жестоки. Короткий и быстрый удар ножом в определенное место (которые расположены на человеческом теле буквально повсюду) или быстрый и сильный рывок за концы прочной удавки, вот и все. И никаких мучений. Велвору вдруг подумалось, что в вопросах причинения мучений или страданий живым существам нижние воры были гораздо милосерднее обворованных верхних несмотря на всю их кажущуюся добропорядочность. Вон и воровских куплетистов по его приказу топили в отдаленных туннелях очень быстро и без предварительных издевательств. И это при том, что многие из них вполне заслуживали всевозможных мучений и издевательств за свое омерзительное воровское творчество. Но вот же - нет, издевательств не было. Разве в этом не видно врожденное воровское благородство? Видно, и еще как.
Велвор оправил стоячий бархатный воротничок черного, подбитого дорогим мехом, фрака, плюнул в ближайшую серую тень и отошел от мозаичного панно. Он подумал, что воровские разведчики сегодня что-то задерживаются. Уж не сотворили ли его бедные воры в прошедшем воровском сезоне нечто ужасное? И не бушует ли сейчас наверху снежная буря? Этого ему сегодня только и не хватало.
Нет, его воры не могли совершить ничего ужасного. Велвор повернулся всем корпусом в сторону бушующего воровского моря, растянул губы в приветливую улыбку и помахал простым ворам сложенной лодочкой ладонью. Ответом ему был шквал радостных возгласов, свиста и улюлюканья. Согласно Древнего Правила Канализации перед выходом на поверхность никто из простых воров не имел права беспокоить Великого Вора. Считалось, что он сосредотачивается перед совершением предстоящей ему мистериальной кражи, которая имела столь исключительное сакральное значение. Но помахать им рукой и поддержать их приветливой улыбкой было можно. Этого Древнее Правило не возбраняло.
Перед выходом на поверхность в праздничную ночь Древнее Правило разрешало и даже предписывало обращение к простом ворам со стороны других представителей воровской верхушки - Консортов, Подруги-воровки и глав воровских корпораций. Впрочем, главы воровских корпораций пренебрегали этим разрешением, они обращались к простым ворам крайне редко, для этого у них были другие каналы и возможности. А вот Консорты в праздничную ночь обращались к простым ворам с большой охотой, а о Подруге-воровке и говорить нечего. Она всегда была готова сказать простым ворам несколько слов и по любому поводу. Поэтому время перед выходом из Канализации называли еще Часом Консортов. Чуть поодаль от ступеней центрального выхода для этих целей было сооружено небольшое возвышение, такой как бы деревянный помост. Вот с него Консорты и произносили сейчас свои речи.
Прогуливаясь перед ступенями и разглядывая мозаичное панно с изображением проклятого действа, Велвор краем уха вслушивался в праздничные выступления Консортов и Подруги-воровки. Консорт Хуго ограничился сегодня парой пошлых шуточек из сексуальной и гастрономической жизни простых воров, которые, впрочем, несмотря на свою сальность и, судя по одобрительным возгласам, имели в воровской среде немалый успех. Консорт Хег долго призывал простых воров крепиться изо всех сил, чтобы пережить трудные времена и его едва не освистали. Могро только взобрался на помост и низко поклонился то ли простым ворам, то ли еще кому-то ровно четыре раза, а потом сразу спрыгнул вниз и затерялся в толпе. Консорт Аливо долго и туманно говорил о чем-то малопонятном - то ли о каких-то отмычках новейшей конструкции, то ли о фомках особой формы и его почти не слушали, а когда он сходил с помоста воры хлопали ему вяло и неохотно.
