Хотя мои родители так и не окончили колледжа, оба они свято верили в силу и могущество образования, я же имел шанс на собственном опыте испытать это. Преподаватели муниципальной школы, где я учился, помогли мне поступить на первый курс в Йельский университет, и это в корне изменило мою жизнь: открылись двери, о существовании которых я даже не подозревал. Учеба в университете натолкнула меня на вопрос, ответ на который занимает меня практически всю профессиональную жизнь: почему наша система государственного образования одним детям приносит такую несомненную пользу, а многим другим не дает практически ничего, в особенности детям из малоимущих слоев? Так вот, я согласился на должность декана в Гарварде, поскольку увидел в этом шанс – из тех, что выпадают всего раз в жизни – влиться в команду энтузиастов, беззаветно преданных идее образования и решительно настроенных улучшить образовательные возможности для учащихся, которых система слишком часто и незаслуженно сбрасывает со счетов.
В первый же год деканства я убедился, что нашему брату приходится много и часто выступать с разными речами. А самая важная среди них – речь на выпускной церемонии. Ее-то как раз труднее всего сочинить так, чтобы она звучала достойно.
Я не слишком хорошо представлял себе, какой теме посвятить мою первую выпускную речь, и, не особо мудрствуя, пересказал, конечно, применительно к контексту, свое выступление на выпуске из школы. (Что греха таить, я пребывал в легкой панике.) Моя школьная речь посвящалась очень «оригинальной» теме под названием «Ценность времени» и представляла собой попурри из высказываний великих людей, которые я надергал из Bartlett’s Familiar Quotations[1]: вот что говорили о такой ценности, как время, Хелен Келлер[2], Альберт Эйнштейн, Йоги Берра[3] и прочие. Перерабатывая эту литературную основу для своей речи на выпускной церемонии 2014 года, я понял, какую мысль так неуклюже пытался выразить 30 лет назад, когда окончил среднюю школу: мы не должны тратить свое время на страхи – бояться прошлого, будущего, неопределенности, новых идей и обстоятельств. Я и сейчас в этом убежден.
На второй год деканства я посвятил выпускную речь теме, столь же занимавшей меня на протяжении долгих лет, – греху недеяния. Я воспитан в лоне католической церкви, в детстве меня каждую неделю водили на мессу, и одно время в нашей местной церкви я даже прислуживал у алтаря. Католики, если кто не знает, очень тонко разбираются в разнообразных грехах и знают все про грех недеяния.
Мое личное знакомство с этим грехом произошло во время первой исповеди. Примерно за год до того – мне было тогда 11 лет – мы с приятелем нечаянно устроили небольшой пожар у нас на заднем дворе. Мы раздобыли увеличительное стекло и пытались с его помощью поджечь сухую листву. Когда наши попытки не увенчались успехом, мы решили слегка смочить неподдающиеся листья бензином. И эта задумка прекрасно сработала – да так лихо, что над нашим задним двором взметнулся высокий язык пламени. Мы с другом не растерялись и сумели вовремя сбить огонь – правда, при этом я сжег себе обе брови.
Тем вечером в ответ на расспросы родителей, не знаю ли я случайно, откуда у нас за домом взялась проплешина выгоревшей травы, я напустил на себя такой же недоумевающий вид, какой был у них.
«Надо же, как странно», – молвил отец.
Я тут же поинтересовался, что странного он в этом видит.
«Понимаешь ли, – ответил он, – я более чем уверен, что еще сегодня утром у тебя были обе брови».
Он больше ни словом не упомянул эту странную историю и не попытался надавить на меня, чтобы выпытать правду. Уверен, он решил, что рано или поздно я сам сознаюсь в содеянном. Что я и сделал. Но сначала я открыл правду нашему священнику и только потом, спустя долгое время, родителям.
Изначально я немного колебался, стоит ли признаваться в этом на своей первой исповеди. В моих глазах грех был довольно тяжелый, чтобы вот так с ходу признаться в нем, к тому же мне пришло в голову, что, по сути, я согрешил дважды: когда устроил пожар и позже, когда, как иногда выражаются политики, «не мог припомнить» об этом, когда родители расспрашивали меня.
Когда же мне пришло время идти к исповеди, я сначала спросил священника, что бывает, если не сознаешься во всех своих грехах. На самом деле мне хотелось выведать, какие у меня есть варианты. «Это тоже расценивается как грех, – сказал священник. – Грех недеяния». «Вот черт», – пронеслось у меня в голове, хотя, разумеется, вслух я этого богохульства не произнес. А священник тем временем объяснял, что если по каким-то причинам ты не поступил как должно, это ничуть не меньший грех, чем намеренно сделать что-то плохое.
Поначалу меня привела в смущение мысль, что можно согрешить, даже вообще ничего не сделав, но с годами я пришел к убеждению, что грех недеяния часто приносит больше вреда – как другим, так и лично тебе, – чем намеренные прегрешения. Разумеется, я верю и в то, что грех недеяния часто становится для нас источником самых горьких сожалений, и именно поэтому я в конце концов признался родителям в поджоге на заднем дворе. По этой же причине я решил посвятить греху недеяния выпускную речь на втором году работы деканом Гарвардской высшей педагогической школы. Я исходил из того, что студенты должны ясно отдавать себе отчет в том, чего они не делают.
Весной 2016 года в преддверии выпускной церемонии мои друзья и коллеги принялись расспрашивать меня, чему я на этот раз посвящу свою речь. Некоторое время я отделывался глубокомысленным: «Хороший вопрос», – хотя понимал, что мой ответ воспринимается как увертка. А потом я вдруг понял, что, хотя такого рода ответ и не лучший, «хорошие вопросы» как таковые вполне подойдут как тема выпускной речи, особенно притом что сам я по жизни прямо-таки одержим этим предметом.
И тогда я взял за тему своего выступления, а потом и этой книги, важность умения задавать – и выслушивать – хорошие вопросы. В следующих главах мы обсудим пять насущных, жизненно важных вопросов и заключительный – бонусный. Но прежде чем приступить к их рассмотрению, нам было бы неплохо обрисовать более широкий контекст, в котором они применяются. И потому позвольте мне высказать два общих соображения относительно вопросов вообще.
Первое: не надо жалеть времени на обдумывание, какие вопросы будут правильными и поэтому должны быть заданы.
Многие из нас слишком долго терзаются сомнениями, знают ли они правильные ответы. Особенно подвержены таким сомнениям свежеиспеченные выпускники, только-только получившие на руки диплом, подтверждающий приобретенные ими знания. Их родственники, особенно если они внесли свою лепту в оплату образования, тоже обычно хотят получить ответы на свои закономерные вопросы. Однако многих из нас всю жизнь преследует боязнь ударить в грязь лицом из-за неправильного ответа на какой-то вопрос. Это часто встречается в профессиональной среде: кто же захочет выставить себя малокомпетентным в глазах коллег? Беспокойством по поводу правильных ответов пропитана и наша личная жизнь, поскольку мы не хотим показать тем, кто от нас зависит, что не имеем представления, как поступать и что делать в тех или иных ситуациях. Например, новоиспеченные родители желают знать все ответы и на вопросы своих детей, и на собственные вопросы о детях. Молодых родителей, как и новых сотрудников, вопросы, на которые они не знают, как ответить, нередко заставляют нервничать, а это бывает сплошь и рядом, когда впервые сталкиваешься с чем-то новым для себя. Вот почему что-то, что тебе в новинку, запросто может вогнать тебя в стресс. А кто не потеряет голову, если считает, будто должен знать все ответы, а у самого только и есть, что одни вопросы?
Я очень мучился из-за этого, когда только-только стал деканом. Поначалу я считал, что главная часть моей новой работы в том и состоит, чтобы знать все ответы. Ведь если ты лидер, от тебя ждут, что ты сгенерируешь некое видение. Формулирование этого видения в определенном смысле и есть ответ на самый ключевой вопрос: что это за учебное заведение, что тут главное? Честно говоря, на первых порах у меня как у декана не было ничего даже отдаленно похожего на это самое видение. Да что там, я едва ли знал, где искать ближайшую уборную. Не имея ответов на вопросы, не говоря уже о каком-либо видении, я поначалу так сильно переживал, что временами испытывал отчаяние и даже впадал в панику.
