Стелла. Так у него жена?

Бланш. Милая моя, да разве я очутилась бы здесь, не будь этот парень женат?

Стелла смеется.

(Вскочила, подбегает к телефону. В трубку, резко.) Телефонистка! Дайте телеграф.

Стелла. Здесь автоматическая линия, милая.

Бланш. Я не знаю, как набрать, я…

Стелла. Набирай «Д».

Бланш. «Д»?

Стелла. Да – дежурный.

Бланш (поразмыслив с минутку, кладет трубку). Дай карандаш. Где бумага? Лучше сначала написать… отправим письмо. (Подходит к туалетному столику, отрывает листок из книжечки косметических салфеток, взяла карандаш для бровей – вот она и во всеоружии.) Так, дай только соберусь с мыслями… (Кусает карандаш.) «Дорогой Шеп. Мы с сестрой в отчаянном положении».

Стелла. Ну уж извини!

Бланш. «…Мы с сестрой в отчаянном положении. Подробности – потом. Что бы вы сказали, если…» (Бросила карандаш на стол, встает.) Нет, попросишь так, в простоте – ничего не выйдет.

Стелла (со смехом). Какая ты смешная, милая.

Бланш. Ну, еще придумаю, надо придумать что-нибудь во что бы то ни стало. Только не смейся, Стелла! Пожалуйста, прошу тебя не… – да ты взгляни, что у меня в кошельке! Вон сколько! (Раскрывает кошелек.) Шестьдесят пять центов звонкой монетой!

Стелла (подходит к бюро). Стэнли не выдает мне на хозяйство, любит оплачивать счета сам, но сегодня дал десять долларов – задабривает. Бери пять, остальные – мои.

Бланш. Нет, нет, Стелла. Не надо.

Стелла (настаивая). Я знаю, как поднимает дух, когда в кармане есть что на расходы.

Бланш. Нет, нет, спасибо, но я – скорее уж на панель!

Стелла. Что за чушь! Но как же ты очутилась на такой мели?

Бланш. Да деньги как-то не держатся… то на одно, то на другое. (Потирая лоб.) Нужно будет, пожалуй, сегодня же приняться за бром…

Стелла. Сейчас приготовлю.

Бланш. Попозже. Сейчас мне надо подумать.

Стелла. Послушай меня и предоставь событиям идти своей чередой… Хотя бы недолго.

Бланш. Но, Стелла, не могу же я оставаться с ним под одной крышей. Ты можешь – муж. А я… после нынешней ночи. Защищенная только этой вот занавеской!

Стелла. Бланш, он показал себя вчера в самом невыгодном свете.

Бланш. Напротив. Во всей красе!!! Таким, как он, нечем похвалиться перед людьми, кроме грубой силы, и он раз доказал это всем на удивление! Но чтобы ужиться с таким человеком, надо спать с ним – только так! А это – твоя забота, не моя.

Стелла. Ничего, отдохнешь, сама увидишь – все образуется. Пока ты у нас, у тебя ни забот, ни хлопот – живи себе на всем готовом.

Бланш. Нет, надо придумать, как нам с тобой выкарабкаться.

Стелла. Ты все еще убеждена, что дело мое дрянь и я хочу выкарабкаться?

Бланш. Я убеждена, что ты еще не настолько забыла «Мечту», чтобы тебе не были постылы этот дом, эти игроки в покер…

Стелла. А не слишком ли во многом ты убеждена?

Бланш. Неужели ты всерьез?.. Да нет, не верю.

Стелла. Вот как?

Бланш. Я понимаю отчасти, как было дело. Он был в форме, офицер, и встретились вы не здесь, а…

Стелла. А какая разница, где я его увидела, – что это меняло?

Бланш. Только не пой мне про необъяснимые магнетические токи, внезапно пробегающие между людьми. А то я рассмеюсь тебе прямо в лицо.

Стелла. А я вообще не хочу больше об этом.

Бланш. Что ж, не будем.

Стелла. Но есть у мужчины с женщиной свои тайны, тайны двоих в темноте, и после все остальное не столь уж важно.

Бланш. Это называется грубой похотью… да, да, именно: «Желание»! – название того самого дребезжащего трамвая, громыхающего в вашем квартале с одной тесной улочки на другую…

Стелла. Будто бы тебе самой так ни разу и не случалось прокатиться в этом трамвае!

Бланш. Он-то и завез меня сюда… Где я – незваная гостья, где оставаться – позор.

Стелла. Но тогда ведь этот твой тон превосходства, пожалуй, не совсем уместен, ты не находишь?

Бланш. Нет, Стелла, я не заношусь и не считаю себя лучше других. Можешь мне верить. Но вот как я представляю себе: да, с такими сходятся – на день, на два, на три… пока дьявол сидит в тебе. Но жить с таким! Иметь от него ребенка!..

Стелла. Я тебе уже говорила, что люблю его.

Бланш. Тогда я просто трепещу. Мне страшно за тебя.

Стелла. Что поделаешь – трепещи, раз ты так уперлась на своем.

Молчание.

Бланш. С тобой можно говорить… по душам?

Стелла. Да говори, пожалуйста, кто тебе мешает? Можешь не стесняться.

Грохот приближающегося поезда. Обе умолкли, пережидая, пока стихнет шум. Женщины все время остаются в спальне. Неслышный за шумом поезда, с улицы вошел Стэнли. В руках у него несколько пакетов. Не замечаемый женщинами, стоит, прислушиваясь к разговору. На нем нижняя рубаха и перепачканные машинным маслом брюки.

Бланш. Так вот, с позволения сказать, – он вульгарен!

Стелла. Ну и что ж… допустим.

Бланш. Допустим! Неужто ты забыла все, чему тебя учили, на чем мы взросли? Разве ты не видишь, что в нем нет и проблеска благородства? О если б он был всего лишь простым! Совсем немудрящим, но добрым, цельным, – так нет же! Есть в нем это хамство – что-то откровенно скотское!.. Ты ненавидишь меня за эти слова?

Стелла (холодно). Ничего, не смущайся – выскажись до конца.

Бланш. Ведет себя как скотина, а повадки – зверя! Ест как животное, ходит как животное, изъясняется как животное! Есть в нем даже что-то еще недочеловеческое – существо, еще не достигшее той ступени, на которой стоит современный человек. Да, человек-обезьяна, вроде тех, что я видела на картинках на лекциях по антропологии. Тысячи и тысячи лет прошли мимо него, и вот он, Стэнли Ковальский – живая реликвия каменного века! Приносящий домой сырое мясо после того, как убивал в джунглях. А ты – здесь, поджидаешь: прибьет?.. а вдруг – хрюкнет и поцелует! Если, конечно, поцелуи уже были известны в ту пору. И вот наступает ночь, собираются обезьяны! Перед этой вот пещерой… и все, как он, хрюкают, жадно лакают воду, гложут кости, неуклюжие, не посторонись – задавят. «Вечерок за покером»… называешь ты это игрище обезьян! Одна зарычит, другая схватила что под руку подвернулось – и вот уже сцепились. Господи! Да, как далеко нам до того, чтобы считать себя созданными по образу и подобию Божию… Стелла, сестра моя!.. Ведь был же с тех пор все-таки хоть какой-то прогресс! Ведь с такими чудесами, как искусство, поэзия, музыка, пришел же в мир какой-то новый свет. Ведь зародились же в ком-то более высокие чувства! И наш долг – растить их. Не поступаться ими, нести их, как знамя, в нашем походе сквозь тьму, чем бы он ни закончился, куда бы ни завел нас… Так не предайся же зверю, не живи по-звериному!

Проходит еще один поезд. Стэнли в нерешительности облизывает губы. Затем повернулся и бесшумно выходит. Женщины так и не заметили его. Когда поезд стихает вдали, кричит за дверью: «Эй!

Эй! Стелла!»

Стелла (до сих пор внимательно слушала Бланш). Стэнли!

Бланш. Стелла, я…

Но та уже у входной двери.

Стэнли (как ни в чем не бывало входит со своими покупками). Привет, Стелла, а Бланш уже вернулась?

Стелла. Дома, дома.

Стэнли. Привет, Бланш. (Ухмыляется ей.)

Стелла. Ты что, полазил под машиной?

Стэнли. Да эти портачи, механики у Фрица, ничего не смыслят – им что задница, что… Эй!

Стелла крепко обняла его обеими руками, прильнула – прямо на виду у Бланш, не стесняясь. Он смеется, прижимает Стеллу лицом к себе. Поверх ее головы ухмыляется стоящей в спальне, у портьеры, Бланш.