«Я и сейчас замираю от таких явлений, как кометы, солнечные затмения или метеоритный дождь, — говорит она.
А когда я смотрю на такие небесные чудеса, то почему-то связываю с ними многочисленные человеческие существа и им подобные, что прошли тем же путем до того, как я родилась. Та непостижимая гармония, что возникает внутри меня, помогает мне видеть жизнь в перспективе. Более чем когда-либо самые обычные природные явления вызывают во мне изумление — как каждое птичье перышко, состоящее из миллионов частичек. Будучи ребенком, я находила в природе особую радость, которая снимала с разума оковы предрассудков, меня и теперь охватывает восторг при виде текущего ручья или под раскинувшимся шатром из звезд». Джанет говорит, что то, что она чувствует в природе, не поддается описанию: «Я чувствую присутствие самого Бога». И ее взрослая дочь, несмотря на то, что живет в городе, тоже испытывает нечто подобное.
Джоан Миниери несколько лет работала в Нью-Йорке в природоохранной организации, объединяющей людей разных вероисповеданий. В основе ее духовной жизни и готовности служить людям была природа, несмотря на то, что она жила в мегаполисе. Ее заветы подчеркивают, что природа в городе более чем необходима. Будучи матерью, она понимает, насколько необходим родительский энтузиазм в отношении к природе, насколько важно, по ее собственным словам, «специально его подпитывать». Корни ее духовной жизни в католицизме, хотя в последние годы она стала еще и приверженцем буддистской медитации, где культивируется уход в тишину. «Как родители мы с Франком считаем нашей прямой обязанностью приобщать детей к природе, точно так же, как мои родители считали себя обязанными приобщить меня к церкви, — говорит она. — Мы учим нашу дочь Элин молиться. И приобщение ее к природе служит здесь своего рода пробным камнем, особой средой для ее молитвы, тем местом, где она учится любить и уважать все живое. Здесь она может увидеть, потрогать, ощутить запах всего, что появляется на свет, здесь она может понять, почему она призвана выполнять свою роль и заботиться обо всем».
Миниери улыбается и добавляет: «Надеюсь, когда она вырастет, то будет все так же чисто и искренне любить жуков».
Другие родители склонны рассматривать роль природы в духовном развитии детей в ракурсе решения проблем этического плана. Некоторые из них в этом отношении считают природный опыт вещью незаменимой. Так, например, рыбалка для некоторых родителей в таком качестве кажется делом сомнительным. Хотя другие видят в ней прекрасный способ познакомить своих детей с моральной стороной охраны природы, отношений человека с животными, с вопросами жизни и смерти. Так, например, считает Сет Норманн, один из писателей, лучше всех в стране пишущий о рыбалке. Норманн приобщал к рыбалке своего пасынка, видя в ней занятие, которое дает возможность изумиться чуду, и в то же время не допуская, чтобы ребенок романтизировал или обожествлял природу. Когда я попросил описать его собственный духовный опыт восприятия природы, он перевернул вопрос. «Есть одна идея, о которой я бы хотел поговорить вначале. Чем больше сталкиваюсь с жестокостью в природе, которая, конечно же, соседствует с красотой, тем больше я ценю людей, — сказал он. — Леса и пустыни, как я обнаружил к своему удивлению, совсем не похожи на райский сад. Одни дикие животные убивают других, и в том, как это происходит, нет справедливости. К моему удивлению, большинство таких вещей люди не могут контролировать. Должны были пройти годы, чтобы я понял, что мой всемогущий отец и в самом деле не мог спасти некоторых приемышей, которых я приносил домой».
Ему помнится, как он, выросший среди природы ребенок, задавал Богу сложные вопросы. «Я и до сих пор их задаю. Взрослым необходимо понять Великую схему вещей. Ведь для детей, которые выросли на Диснее, будет настоящим ударом, когда они узнают, что для того чтобы прокормить Короля-Льва, нужна целая компания маленьких Бэмби, что волки Маугли съели бы Тампера со всеми его отпрысками. Естественно, большинство из нас понимают, что дело здесь не в природе, а в людях, которые создают мораль, устанавливают свои ценности, в том числе идею ценности природы и необходимости ее оберегать. Мы выбираем, брать ли нам на себя роль пастухов и охранников или нет. Мы либо будем жить разумно, сохраняя воду, воздух и все прочее в природе, столь необходимое для гармонии (представление обо всем этом у нас только начинает складываться), либо не будем, и в таком случае природа заполнит вакуум, который мы оставим. А она жестока и абсолютно безразлична».
Природа приводит детей к мысли — к знанию — что они не одиноки в мире и что реалии и иные грани существуют сами по себе. Джон Бергер, родившийся в 1926 году в Лондоне и проживающий теперь в сельской местности во Франции, известен как искусствовед и кинокритик, который много писал о восприятии реальности людьми, о том, как мы видим.
В работе «О взглядах» (About Looking) он пишет, что наши братья-животные поначалу вошли в жизнь человека как посланцы и проводники, обладавшие магическими, иногда даже пророческими способностями. Живя параллельно с человеком, животные «предлагают ему союз, подобного которому нельзя найти среди отношений человеческих. То партнерство, которое дают нам животные, настолько отлично по той причине, что они могут разделить одиночество человечества как вида». Индусы, например, представляли, что Земля покоится на спинах слонов, стоящих на черепахе. Антропоморфизм, «наследие, оставшееся от метафорического использования образов животных», был центральной точкой взаимоотношений, складывавшихся между человеческими существами и животными. Но репутация антропоморфизма резко пошатнулась за последние два столетия, когда животные стали использоваться как подсобный материал, объект для экспериментов, когда их ДНК стала смешиваться с машинами. Когда дикие животные постепенно исчезли из нашей жизни, «в этом новом одиночестве, с антропоморфизмом мы определенно чувствуем себя очень неловко», — пишет Бергер. И в то же время никогда еще не было столько семей, содержащих домашних животных, по крайней мере, в процветающих странах. «Дети в индустриализированном мире буквально окружены образами [животных]: игрушечными, в мультфильмах, на картинках, в оформлении интерьера. Невозможно найти иной источник, давший такое количество образов, как животные», — пишет Бергер. Хотя дети всегда играли в игрушки, сделанные по образу животных, «однако вплоть до XIX века подобное репродуцирование животных не было такой неотъемлемой частью декора детства в среде среднего класса».
Со временем животные-игрушки перешли из разряда символических в разряд все более реалистических. Традиционная игрушечная лошадка была первой рудиментарной палочкой, «которую можно было оседлать, как метлу, а в XIX веке символическая игрушечная лошадка превратилась в более реалистичную лошадку-качалку, по форме напоминавшую настоящую лошадь, раскрашенную в те же цвета, части которой иногда были сделаны из настоящей кожи. У нее была грива, и сконструирована она была так, что прямо воспроизводила галоп настоящей лошади. Когда речь заходила о друзьях, животные всегда принимались во внимание. То, что они могут наблюдать за нами, не принималось в расчет». Или нет? Частенько, когда я укладываю сыновей в кровати, один из нас берет в руки плюшевое животное и заставляет его разговаривать: будь то ватный коала, лавсановая обезьянка, выдуманная рыба, — поговорить можно с каждым, у каждого из них свой голос и свой характер. Ученые могут сколько угодно не одобрять антропоморфизм, детям это не свойственно: начинает казаться, что с каждым годом плюшевые звери занимают рядом с человеком все больше и больше места. Они выстраиваются рядами в проходах аэропортов, на местах парковки и в зоопарках, в музеях и даже в ресторанах-закусочных. Бергер считает, что эти «игрушки — обращение к нашему одиночеству, одиночеству как вида, нашей страстной тоске, нашему духовному голоду, который по самой своей сути является верой в то, что невозможно увидеть». Он добавляет: «Когда природа постепенно начинает уходить из жизни детей, они подают признаки голода, или, возможно, если точнее, мы чувствуем их голод. Мы проходим полный круг и начинаем „подкармливать“ их тотемом с антропоморфическими символами параллельных жизней, нас окружающих».
