— Изабелла убила себя потому, что не могла больше жить. Не могла жить со своей виной. Это точило ее, и она должна была последовать за ним в эту водную могилу.

— За ее отцом? — Но ведь ее мать тоже утонула? О ком говорит Адалина? — Она должна была последовать за родителями?

Адалина качает головой, как будто говоря: Если бы. Если бы ты была права. Она продолжает шепотом:

— Изабелла должна была последовать за Альфонсо.

Алфи. Сын Вивьен. Меня поражает ужасная догадка.

— Она утопила его.

Слова, слетающие с губ Адалины, звучат как сказанные на другом, незнакомом языке. В них столько боли, мучительной неутолимой боли, которая всегда будет напоминанием об утрате.

— Она взяла его из кроватки и утопила. Ему было три года. — Адалина громко всхлипывает, и ее тело сотрясается от нахлынувшего горя. — Так сильно она ненавидела нашу семью. Думаешь, она пощадила его ради Джио? Нет. Невинный мальчик, мой мир, моя любовь — бедное невинное дитя в самом начале его жизни… О Алфи, дорогой мой Алфи…

Пазл складывается.

Я беру Вивьен за руку и спрашиваю:

— Это был ваш сын, да?

Она сжимает мои пальцы. В словах нет нужды. Не было никакой Адалины — по крайней мере не здесь и не сейчас. Когда-то она была тетей Макса и горничной Вивьен, а когда умерла, Вивьен решила заменить ее. Она не могла остаться одна, слишком многих она потеряла. Ее сына не стало. Ее муж ушел. Никого не осталось.

— Мне было так одиноко, — шепчет Вивьен, будто прочитав мои мысли. — Но и вынести кого-то в доме я не могла. Перспектива выйти в мир была невыносима, как немыслимым казалось и впустить его внутрь. Я была так одинока, и… — она пожимает плечами, — придумала ее. Сыграла. Оживила ее. Знаю, это жалко звучит.

Я пытаюсь представить себе, как это. В других обстоятельствах я бы сказала, что это тревожный признак безумия, но, сидя с ней рядом здесь, все, что я чувствую, — это сочувствие и понимание. Неудивительно, что она повредилась умом после того, как лишилась всего. Она зашла в тупик и не знала, что делать. И в конце концов играть роль оказалось легче, чем быть собой. Она не должна была отвечать на вопросы, особенно на мои или любого другого человека, которого вынуждена была нанять, так как сама с домом не справлялась.

Я возвращаюсь назад в тот день, когда заметила, как та, которую я считала Адалиной, покидает поместье. Я никогда не видела Вивьен, предполагая, что она прячется на заднем сиденье автомобиля. Вспоминаю голос, говоривший со мной по телефону. Я приехала работать на знаменитую отшельницу, не ожидая встретиться с ней лично. А теперь оказалось, что Вивьен никогда не пряталась, она все время была на виду.

Почему я не замечала очевидного? Теперь, когда мне все известно, я вижу сходство — линия скул, изгиб рта, но, если говорить честно, слишком мало осталось общего между женщиной передо мной и известной на весь мир актрисой, так что ошибиться мог кто угодно. Возраст — да, но в первую очередь — душевные муки. Годы изменили Вивьен до неузнаваемости.

— Лили все время была реальна для меня, — продолжает Вивьен. — Я представляла ее себе, вела с ней долгие разговоры и не знала, происходит это на самом деле или я их выдумываю.

— Но что она сделала не так? — мягко спрашиваю я.

Ей больно вспоминать.

— Лили отговорила меня, — говорит Вивьен. — А я была готова. Я была в шаге от того, чтобы лишить Изабеллу жизни, но в последний момент она остановила меня. Сказала, что это убьет моего мужа. Что я должна проявить к ней сочувствие, ведь мы обе были жертвами. — Плечи Вивьен вздрагивают. — Но я должна была убить ее. — Она плюет на пол. — До того, как она добралась до моего сына. Я говорила Лили, что она способна на подобное зло. Я говорила, что Изабелла против нас. Разве она послушала? Нет. Она посмотрела мне прямо в глаза и попросила доверять ей. Она клялась, что мы будем в безопасности.

Вот она, убийственная правда.

— Если бы тетя Макса не остановила вас, — говорю я, — Изабеллы не было бы в живых и она не убила бы Алфи.

Вивьен кивает.

— Но я никогда не обвиняла ее, — шепчет она. — Как я могла? Во всем была виновата Изабелла — все зло исходило от нее, ни от кого другого. С момента первой встречи я ждала от нее наихудшего, но потом мне и в голову не могло прийти, как далеко она собирается зайти. По большей части это было пустяковое соперничество, борьба за то, кто будет главной женщиной в жизни моего мужа. Но она вывела его на новый уровень. Она заставила меня страдать так, как не должно страдать ни одно живое существо. — Вивьен хватает меня за руку. — Такие муки даже представить невозможно. Говорят, что время лечит. Ничего подобного. Я не перестаю тосковать по своему малышу.

— Изабелла пожалела об этом.

— Наверняка. Я же жалею только о том, что она сделала это с собой раньше, чем успела я. После смерти Алфи она сразу сбежала. Полиция разыскивала ее, но она будто растворилась в воздухе. Через неделю мы проснулись и нашли тело, точнее, Сальваторе разбудил нас. Она утопилась там же, где утопила его. Она даже этого не могла оставить мне — даже его могилу не могла не осквернить. Фонтан навеки связан с ним и — с ней. Даже умирая, она хотела присвоить его.

В моей голове рождались тысячи вопросов. Но ни один я не озвучила.

— А знаешь, что хуже всего? — спрашивает Вивьен. — Она заставила меня доверять ей. В последний год она стала моей подругой. Я действительно ей сочувствовала, ты можешь в это поверить? Я защищала ее, мне было ее жаль, я простила ей все зло, что она причинила мне. В ту ночь, когда она отняла его, я рано уснула. Никогда не забуду, как она стояла у двери, как повернулась, подняла руку и сказала: «Спокойной ночи». — Вивьен сглатывает комок в горле. — Все эти годы я искала в этом ключ к разгадке. Что-то в ее тоне, какое-то предупреждение, которое я упустила, как будто это имеет какое-то значение. Если бы только я взяла Алфи спать к себе… Если бы заперла дверь…

Вивьен склоняет голову. Слеза течет у нее по щеке.

— Вам удалось избежать шумихи, — осмеливаюсь сказать я.

Хочется прикоснуться к ее руке, но мне кажется, что от проявления участия и ласки она сломается, исчезнет.

— Это обеспечил Джио, — говорит она. — Мы не могли позволить людям узнать, как все произошло. Конечно, стало известно, что его не стало — их обоих в один месяц. Но я не могла допустить, чтобы они узнали, как именно. Кто-то все же разузнал и даже готовил статью, но мы приложили все усилия, чтобы отменить публикацию.

Вивьен стала такой, как сейчас. Невозможно предать забвению огромную часть своей жизни, не похоронив и ее остаток. Это она принесла дневник к двери моей комнаты в ту ночь, в 3:12 — время смерти Изабеллы. Она хотела, чтобы правда открылась, хотела, чтобы ее узнала именно я.

— Я никогда не верила в Бога, — сказала Вивьен. Смена темы позволяет мне выдохнуть — я давно перестала дышать. — Мой отец был ужасным человеком, и это отвернуло меня от традиционной церкви. Но потом я узнала, что несуществующий бог, которому он поклонялся, не единственный. И нашла себе другого. Он живет внутри меня, почти все время. — Она кивает на распятие. — Не этот. Точнее, версия этого, но моя собственная. Я прихожу в церковь не для того, чтобы побыть с другими людьми. Моя церковь со мной всегда. Она в моей душе и в моих воспоминаниях. Только я и мой бог знаем об этом.

Она кашляет. Сначала это легкий кашель, но он усиливается, и она прикрывает рот носовым платком. Я больше не могу сдерживаться и глажу ее по спине — позвоночник кажется хрупким. Все это время женщина, которую я считала Адалиной, носила таблетки сама себе. Я представляла, как она поднимается в комнату Вивьен, пересчитывает их, заставляет ее проглотить их и запить водой. И она все это время так и делала — но сама с собой. Она очень больна.

— Я умираю, — говорит она. Она опускает руку со сжатым в ней платком, и я вижу зловещие пятна крови. — Осталось недолго. Поэтому я вынуждена тебя кое о чем попросить. — В ее глазах появляется невиданная доселе энергия. — Теперь ты знаешь ее, мою историю, Люси. Ты искала ее и нашла. Теперь делай с ней что хочешь. Когда я умру, мне будет все равно.