Я ошарашена:

— Да как ты смеешь?

— Я хочу быть тебе другом, вот и все.

Я вздыхаю. По крайней мере теперь мне легко принять решение. Я достаю из сумки дневник.

— Не читала, — я толкаю его через стол, — и не собираюсь.

Он хмурится, ничего не понимая. Но я знаю, что все делаю правильно. Это единственный выход. В самом начале я сказала Максу, что все это не для меня — мне было достаточно собственных проблем. Сейчас я понимаю, что увязла слишком глубоко. Я напугана. Чем бы ни было это создание, оно выгоняло меня, не хотело, чтобы я оставалась в Барбароссе.

Выражение лица Макса меняется.

— Ты уезжаешь?

Я киваю.

— Когда?

— Поезд рано утром.

Он отворачивается, допивает эспрессо, но не спешит поставить чашу на блюдце. Повисает неловкая пауза.

— Мы были так близко… — в конце концов произносит он. — Правда в этом дневнике, ты понимаешь?

Я киваю. Именно правды я и боюсь. Я смотрю на дневник так же, как смотрела ночью. Пальцы тянутся, чтобы открыть его, но гулко бьющееся сердце отговаривает от этого.

— Я не уверена, что хочу знать правду, — говорю я. — Хватит с меня правды.

Макс наблюдает за мной какое-то время, как будто прикидывая, может ли повлиять на мое решение. Видимо, решает, что не может, потому что после этого произносит:

— Это как-то связано с ним?

Я не понимаю:

— С кем?

— Вон с тем парнем, — Макс кивает, указывая на кого-то за моей спиной. — Он наблюдает за нами все время. Знаешь его?

* * *

Я иду быстро, но чувствую, что он не отстает. На террасе я сделала вид, что не знаю его. Не хотела, чтобы Макс видел, как я побегу в его объятия.

— Люси!

Он несколько раз звал меня, в последний раз настойчиво, агрессивно, как когда-то выпроваживал из «Кэллоуэй и Купер». Он хватает меня за руку. Я вздрагиваю, поворачиваюсь к нему и делаю вид, что приятно удивлена.

— Ты что, не слышала меня? Я столько иду за тобой.

— Джеймс, привет. Прости… я спешу.

— Куда? — в его глазах серые тучи, скоро начнется шторм; раньше я обожала этот страстный взгляд.

— Мне нужно вернуться на работу, — я лгу, и он об этом знает.

— Кто это был?

— Где?

— Мужчина, с которым ты говорила. Не говори мне, что у тебя новые отношения.

Я в шоке от его тона. Он никогда не показывал себя с этой стороны — злой, беспощадной. Я почти готова, что он назовет меня шлюхой, потаскухой или вспомнит еще какое-то словечко, которым меня ругают в интернете. Сердце замирает. Газеты. Это сегодня. Джеймс знает. Его адвокаты сразу же ему позвонили.

— Нет, конечно, — тихо говорю я. — Мы коллеги.

Джеймс пыхтит:

— В частном поместье?

— Именно.

И вдруг я понимаю, что мне вообще не нужно врать о Максе, нечего скрывать. Но нападки Джеймса вынуждают меня скрывать все и скрыться самой. Клянусь, он никогда таким не был. Все, что он делал, — говорил, как сильно заботится обо мне, водил меня за руку по пустынным улочкам и занимался со мной любовью. Сейчас это был чужой человек. Вне своего окружения, вне своего начальственного кресла в Лондоне он казался обыкновенным. Пришел в той одежде, что и вчера.

— Ты была с ним прошлой ночью?

Это точно не та беседа, которую мне хочется вести посреди площади.

— Джеймс, это обязательно?..

— Да, обязательно.

Я собираюсь ответить, но тут меня посещает мысль. Почему он так прицепился к Максу, если уже знает, что моя история попала на страницы газет? Однозначно, в этом случае его волновали бы вещи посерьезнее. Возможно ли, что Джеймс не знает? Здесь обеденное время, туристы валят толпами в траттории за пиццей и мороженым, а дома ураган только-только разразился. Я представляю себе его советников на срочном совещании. Как мы скажем ему об этом? Можно ли сочинить хоть какое-то опровержение?

Я твердо говорю:

— Ничего не происходит. Я провела прошлую ночь в одиночестве.

Внезапно буря в его глазах утихает. Старый добрый Джеймс снова со мной.

— Прости, — произносит он. — Ты же понимаешь меня, скажи? Такое тяжелое время. Ты — единственное, что удерживает меня на плаву.

— Я понимаю.

— Я не знаю, что делал бы, если бы потерял тебя.

— Не переживай. — Во рту у меня пересохло.

— Хорошо. — Он улыбается и берет меня за руку. — Ты никогда меня не предашь, правда, Люси? Ты на моей стороне, наш секрет только между нами?

Я киваю.

Чем дальше в лес, тем больше дров. Выбираться уже поздно.

* * *

Он настаивает на обеде. У меня нет аппетита, и заказанная им паста лингуине прилипает к нёбу. Он болтает, как будто не было нашей разлуки, — о том, как прекрасен город (и как я должна напомнить ему свозить меня в Венецию, Рим и Верону) и как прекрасно быть здесь со мной. Намного приятнее, чем с Грейс. Я мечтаю, чтобы он перестал говорить о ней, даже не знаю, в чем тут дело — в моей трусости или его кретинизме. Снова думаю о его детях. Где они сейчас? Каждый раз, когда жужжит его телефон, а это происходит часто, земля уходит у меня из-под ног. «Футбольные новости», — говорит он или: «Чертов банк». И я снова обретаю почву под ногами.

Когда мой собственный пищит сообщением от Элисон о том, что публикация отложена на завтра, удается немного расслабиться. Кара отложена на сутки. Я знаю, что стоит открыться сейчас и все рассказать, а также то, что я сделала это по доброй воле. Но что мне оставалось делать — от него не было вестей несколько месяцев. Я знаю, что подобная искренность была бы уместна, если бы наша любовь была такой, как казалась, такой, как он говорил. Но не сейчас. Я знаю, что лучше помалкивать.

— Итак, как долго ты здесь пробудешь? — спрашивает Джеймс, отправляя в рот пасту фузилли.

Я открываю рот, чтобы ответить, но внезапно замолкаю. Не хочу, чтобы он знал. Когда наступит утро и выйдет статья Элисон, я хочу быть как можно дальше, там, где ему меня не найти. Расскажи сейчас или все испортишь. У тебя могло быть будущее с Джеймсом, все, чего ты хотела, — Люси Кэллоуэй и вместе навсегда. Скажи сейчас, или все закончится.

— Думаю, еще какое-то время, — невнятно бормочу я. — А ты?

— Уезжаю завтра, — говорит он, отставляя бокал с красным вином. — Я не хочу этого, дорогая, но команда требует моего возвращения. Встреча с тобой была как глоток свежего воздуха.

Глоток яда, сказала бы я. Надо мной зависает топор палача.

Завтра.

Глава тридцать четвертая

Вивьен, Италия, 1985 год

Они назвали мальчика Альфонсо, Алфи. Он казался Вивьен самым совершенным человеком во вселенной. Она моментально полюбила его запах, его широко открытые голубые глаза, слишком мудрые и взрослые, то, как он склонял головку ей на плечо. Ее сын. Ее чудо.

На какое-то время после рождения Алфи их отношения с Джио улучшились. Они оба слишком любили малыша, чтобы помнить о ссоре. Рождение ребенка было важнее, чем все, что когда-либо между ними происходило. Оно заставило пересмотреть все заново. Они вместе сотворили этого ребенка с его прекрасными темными волосами и глубокими глазами, он был безупречной их смесью. Вивьен всегда думала, что все младенцы сморщенные и смешные, как султаны, завернутые в муслин, а теперь почувствовала непреодолимую потребность ворковать о том, как они милы. Особенно Алфи.

— Посмотри на него, — шептала она самой себе, укачивая его глубокой ночью, уставшая, но всегда находившая в себе энергию, о которой не подозревала раньше.

Это и есть любовь, решила она — инстинктивное желание ставить другого выше себя. Раньше она не чувствовала этого — если говорить откровенно, даже к Джио.

Он нуждался в ней, по-настоящему нуждался, и забота об Алфи встала в центре ее мира, затмив все вокруг. Все остальное казалось бессмысленным. Она целовала голову Алфи и пела ему колыбельную: