— Но она так не думала. Так пишут в газетах.

Приходит очередь Джеймса перебить меня.

— Что? Пишут в газетах? — раздражается он. — Только не говори мне, что веришь каждому написанному там слову.

— Нет, но просто…

— Просто что? — его голос становится громче, лицо вытягивается, но только на миг. — Будет тебе, Люси. Ты не можешь так со мной обойтись сейчас. Я просто хочу быть с тобой, без допросов и давления. Этого мне хватает и дома. Я думал, ты мне обрадуешься.

— Я тебе рада. Я в восторге. Правда.

— Хорошо. — Он целует меня, на этот раз настойчивее. Но его губы кажутся ледяными. Я вспоминаю, как это было раньше, и сейчас ничего не изменилось: то же лицо, те же волосы, тот же аромат цитрусового геля для душа.

— В Лондоне ужас? — спрашиваю я после поцелуя.

Джеймс выдыхает.

— Не хочу тебя обманывать, — отвечает он, — все плохо. Но они не знают твоего имени, правда? И не узнают. Белинда сказала, что никто из твоих знакомых не в курсе. Я нанес Наташе Фенвик визит. Всегда подозревал, что она догадывается.

У меня пересохло во рту.

— И?..

— Даже если и так, я убедил ее держать это при себе. Пообещал, что она вылетит из фирмы раньше, чем я закажу себе суши, если она скажет хоть слово. — Он кивает. — Вот почему я был рад твоему отъезду в Италию, подальше от этого бардака. Представь себе, что какой-то гад все пронюхает. Все выплывет на поверхность — что тогда?

— А еще не всплыло?

— Боже, нет, — хохочет Джеймс, — мои адвокаты работают день и ночь, чтобы дискредитировать эти смехотворные обвинения.

Он замолкает и подмигивает мне. Я представляю себе, как его жену опускают под землю, и меня начинает тошнить.

— Мои ребята говорят, что это клевета. Простая, банальная. У Грейс были проблемы, в ней жили демоны, не связанные со мной, и это, кстати, правда. Время от времени у нее были приступы. — Он хватает мою руку, чтобы поцеловать. — После приличествующей ситуации паузы мы можем быть вместе, Люси. Никому и в голову не придет связать тебя с этим. Я приехал, чтобы сообщить тебе это.

Приличествующая ситуации пауза…

Я медленно киваю. Есть над чем задуматься.

— И уточнить, — продолжает он, — хотя и уверен, что в этом нет необходимости: ты же не говорила о нас ни с кем? Ни с кем, кроме Белинды?

Я отнимаю руку. Он ждет.

— Нет, — говорю я, — не говорила.

Он смотрит на меня пару секунд, как будто хочет убедиться, что я не лгу, затем расплывается в улыбке:

— Хорошая девочка. Я знал. Извини, что пришлось спросить.

— Не извиняйся.

— Просто мы должны заботиться о нашей защите. На кону стоит слишком многое.

— Да.

Его «мы» больше похоже на «я», а «нашей» — на «моей».

— Только не здесь, моя дорогая. — Джеймс вскакивает с места. — Пойдем, у меня в отеле есть кровать, она почти идеальна, не хватает одной детали.

Он поднимает меня на ноги и обнимает за талию. В животе у меня бабочки начинают полет, но тут же возвращаются на место.

— На самом деле я… Меня ждут.

— Кто? — удивляется он.

Чем, по его мнению, я здесь занимаюсь? Просто шатаюсь по улицам в ожидании своего принца?

— У меня есть работа. Я работаю в частном поместье на холме.

Он снисходительно улыбается:

— Я горжусь тобой, Люси. Не сидишь на месте.

— Я дежурю сегодня, — сочиняю я.

Мне нужно хорошенько все обдумать. Нужно побыть одной. Слабый голос внутри меня говорит, что нельзя упускать шанс побыть с Джеймсом. Разве я не об этом мечтала? Другой предостерегает: лучше подождать. Просто повременить.

— Найдется ли там еще одна комната? — Он снова целует меня.

Я делаю шаг назад.

— У них строгие правила, — отвечаю, стараясь изобразить разочарование. Его полный ожидания взгляд вынуждает меня сказать: — Но мы можем увидеться завтра?

— Я в городе на несколько дней, так что, надеюсь, у нас еще будет время. Постарайся завтра получить разрешение вернуться позже, хорошо? — Он указывает мне с такой же важностью, как делал это в «Кэллоуэй и Купер».

Как же дрожали у меня колени, когда он требовал свое расписание или кофе из «Старбакса» на углу, а я не могла запомнить — на этот раз с соевым молоком или с ванильной пеной, потому что была слишком в него влюблена. Определенно, в моих словах больше уверенности, чем в мыслях. Слишком много произошло сегодня, вот и все. Я уверена, что проснусь утром в счастливом исступлении с одной только мыслью — поскорее спуститься в город и встретиться с ним. Ведь он приехал ко мне. Он приехал.

* * *

Той ночью сон не шел ко мне. Я вернулась в Барбароссу с кружащейся головой — разговор с Элисон, улыбка Джеймса при встрече, его прикосновения, его глаза, щетина на его подбородке, которую я так люблю, и среди всего этого быстрые и горячие взгляды Макса, обжигающий лимончелло, который он купил мне в нашу первую встречу, звон его стакана о мой…

Пока я размышляю, моя история, должно быть, идет в печать. Я представляю себе, как она путешествует в стильной кожаной сумке Элисон, как мигает курсором на экране ее компьютера, пока та покусывает большой палец в поисках заголовка, затем летит по почте к ее редактору, получает его одобрение: «О да, давай зажжем это утро», — а потом, попадая в печатную машину, обращается сотнями тысяч, миллионами хрустящих бумажных страниц, ложится на столы британцев за завтраком, сопровождает сплетников в автобусах, вагонах метро, разлетается в их сообщениях («Видела, они наконец нашли ту девицу?»), проникает в социальные сети. Интересно, какими будут эти хештеги? Когда я в последний раз заглядывала в сеть, #СпиСпокойноГрейс и #ИзменаКэллоуэя набирали популярность в интернете. Сейчас их заменят #ЛюсиНашлась и #ЛюсиВиновна, наверное. Не знаю. Элисон заставила меня поверить, что она за меня. Но откуда мне знать, как на самом деле? Что, если она изобразит меня злобной извращенкой, готовой на все, чтобы разрушить чужой брак и довести до самоубийства мать семейства?

Да как бы ни изобразила, главного не изменить: история записана с моих слов.

Я все признала.

Папа. Сгораю от стыда. И мои сестры, не способные понять, как у осторожной, предсказуемой Люси хватило ума сотворить нечто подобное. Вот она, легкомысленность, от которой я их всегда предостерегала. В тот момент рассказать все Элисон казалось единственным выходом. Теперь я представляю себе, какие могут быть последствия. Ударит сильно. Я проведу остаток жизни в оправданиях.

Ты же не говорила о нас ни с кем?

Ворочаюсь в темноте, как будто от мыслей о Джеймсе можно отвернуться.

Это не помогает. Он передо мной: жизнерадостная улыбка, полный доверия взгляд, нотка угрозы в голосе, как оказалось, знакомая, потому что именно так он со мной всегда и разговаривал. Раньше я не замечала. Всегда это тихое указание на то, что нужно ответить. И мои ответы всегда удовлетворяли его. Прямо как сегодня. Я соврала. Почему у меня не хватило смелости сказать ему правду?

Хотела бы я вернуться назад и сделать все правильно. Завтра я увижу его и все исправлю. Но я знаю, что никакого завтра не будет. Джеймса разбудит звонок из дома, от его адвоката или лучшего друга Гранта, который мне никогда не нравился, и это будет очень важный звонок. Больше мне не представится шанса увидеть его. Исчезнет из моей жизни так же, как и появился.

Эта мысль вызывает облегчение, которое быстро сменяет грусть. Джеймс сказал, что хочет быть со мной. Он сказал то, о чем я мечтала. Я хочу тебя. Всегда хотел. А я отбросила эти слова из глупости.

* * *

В конце концов уснуть все же удается. Но от чьего-то шепота я просыпаюсь.

Люси…

Еще темно. Тонкая полоска лунного света проникает сквозь шторы. Я смотрю на часы: 3:12. Прислушиваюсь, сердце колотится. Я не испугалась, просто насторожилась. Это тот же голос, что и в бальном зале в первый день моего пребывания здесь. В комнату проникает холод, в нем слышится угроза.