Глава четырнадцатая

Вивьен, Лос-Анджелес, 1978 год

— Мисс Локхарт?

Голос раздавался с неба.

— Вивьен?..

Сейчас он был ближе. Мягкий. Добрый. Она протягивает руку, чтобы дотянуться до чего-то в темноте, идет к нему с закрытыми глазами, и ее чувства пробуждаются. Где я? Белые стены, запах дезинфицирующего средства, гул голосов, звук раздвигаемых штор. Голос — куда он делся? Ей нужно снова его услышать. Он утолял ее жажду.

— Мисс Локхарт, меня зовут доктор Моретти.

Она моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд. Мужчина. У него был глубокий сочный голос с легким европейским акцентом. Красив сверх меры. Длинные темные непослушные волосы, падающие на воротник его докторского халата, в ухе серьга, темный крестик. Один его глаз был черным, а другой — зеленым.

Он был другой породы, не из тех мужчин, с которыми она привыкла иметь дело. Похожий на принца, который прожил тысячу лет и не постарел. Его мраморная кожа слегка загорела на лос-анджелесском солнце, но было понятно, что он иностранец. Она представляла себе его живущим в лесу, среди зелени.

Как Вивьен позже узнала, это было типичной первой мыслью пациентов, приходивших в себя после недельной комы. Но она ничего не могла с собой поделать.

— Какое-то время ваше сознание еще будет немного затуманено, — сказал доктор Моретти, опуская планшет в карман на краю кровати. — Память вернется через некоторое время. Вы пережили травму, Вивьен, вам нужно позаботиться о себе.

Последнее предложение он произнес с такой любовью, что, хотя гордость Вивьен мешала ей верить первому встречному, ей ужасно захотелось все ему рассказать.

Судя по всему, с памятью все было в порядке. Несмотря на то что обстоятельства, приведшие ее сюда, помнились как в тумане — напряженный разговор с тетей Селией, пустые бутылки из-под джина, разбросанные по комнате, — она отчетливо помнила боль, которую почувствовала той ночью, беспросветное отчаяние. Все, кроме этого, казалось таким далеким сейчас, когда перед ней стоял этот мужчина со странными глазами и серьгой, делающей его похожим на пирата. Боль утихала, и вместе со сном уходили воспоминания о ее прошлой жизни. Гилберт Локхарт любил рассуждать о перерождении. Крещении. Новом начале, которое получаешь, выйдя из воды. Вот на что это было похоже.

— Я оставлю вас отдохнуть, — сказал доктор Моретти, снова задергивая шторы. Вивьен хотела что-то сказать, но не получалось, и это было не потому, что язык не слушался, а потому, что она не знала правильных слов.

— Простите сестрам их восторг, — сказал он перед уходом с едва заметной улыбкой, которая заставила ее оттаять. — Нам не часто приходится заботиться о ком-то настолько знаменитом. Не переживайте, с вами все будет в полном порядке.

* * *

Следующие недели она провела между явью и сном, то желая сейчас же встать, одеться и уйти отсюда, то радуясь, что о ней наконец-то кто-то заботится, кому-то есть до нее дело. Доктор приходил и уходил, как прекрасное видение, к Вивьен понемногу возвращались силы и голос. И однажды утром она наконец осмелилась заговорить с ним.

— Вы, должно быть, считаете меня ужасным человеком, — сказала она, сгорая от стыда при мысли о том, как ее привезли в больницу, пьяную, эгоистичную и испорченную, к доктору Моретти, который, как и положено хорошему врачу, спасал жизни.

Он собирался уходить, но после этих слов остановился у двери.

— Вовсе нет, — ответил он.

— Не знаю, о чем я только думала, — Вивьен запиналась. — Полагаю, я… я не думала совсем. Я была огорчена, вот и все. Ладно, это мягко сказано.

Она попыталась изобразить смех, но доктор Моретти не улыбнулся. В его открытом взгляде человека, едва сдерживающего свои чувства, было понимание.

— Перед этим мне позвонили, и звонок выбил меня из колеи, — продолжила она, не в силах остановиться, хотя и понимала, что наговорит лишнего.

Пути назад не было. Она начала объяснять, чувствуя, что должна это сделать, ей было нужно, чтобы этот мужчина понял ее, это было главное.

— Много лет я притворялась. Жила без радости. Я забыла, что такое радость, счастье. Да и знала ли когда-нибудь? Кажется, у меня лучше всего получается чувствовать грусть и разрушать все, к чему прикасаюсь. О боже, простите. Простите меня. Я говорю и говорю, и всем вокруг кажется, что они знают меня, но это не так. Даже не уверена, что знаю себя. Думала, всем будет легче, если я просто…

Вивьен замолчала, переживая, что сказала лишнего. Она научилась быть мудрее, всегда говорила, что сама со всем разберется. И она действительно разбиралась. Но человеческое сердце — странная штука. Она держала его на замке, а оно открывалось людям снова и снова.

Он долго молчал. Потом произнес:

— Может быть, пригласить кого-то к вам?

— У меня никого нет.

В его глазах читалось удивление. Снова эти глаза, в них хотелось утонуть.

— Нет семьи? — мягко переспросил он. — Мать, отец… друг?

Вивьен задумалась:

— Можно позвонить моему агенту.

Она казалась жалкой — гордая звезда экрана, у которой нет никого, кроме ее менеджера.

Доктор Моретти подошел к ней и положил руку на плечо. Это было самое нежное, самое приятное прикосновение, которое она чувствовала когда-либо. Слеза покатилась по ее щеке.

— С вами все будет хорошо, — ласково сказал он.

Она моргнула, и слеза упала.

— Правда?

Он улыбнулся:

— Без сомнения. Вы борец.

* * *

Вивьен вышла из больницы через две недели. Она боялась больше никогда его не увидеть. Ей хотелось окунуться с головой в работу, и Денди, как прекрасный агент, предоставил ей такую возможность. Там, где она видела искупление, он видел долларовые купюры: сейчас она была дороже всего — дива, обманувшая смерть.

Но Вивьен не могла сосредоточиться. Все казалось бессмысленным. Кинобизнес больше не привлекал ее, дух соревнования и соперничества, который так подогревал ее амбиции раньше, рассеялся, как пепел на ветру. До сих пор ее жизнь была гонкой за следующим призом, за все новыми открытиями, которые еще на шаг помогали отдалиться от прошлого. Но в мире были вещи поважнее славы и денег, вещи, о которых она раньше не думала. Она не могла думать о них, ведь до этого не встречала никого, с кем их можно было разделить.

Вивьен не могла перестать думать о Джованни Моретти. Она вспоминала, как он расшевелил эмоции в ней, каким сострадательным и терпеливым был по отношению к ней, как заставил ее открыться, не прилагая усилий. Почувствовав такую близость по отношению к кому-то, она испугалась, что это больше никогда не повторится. За короткое время, которое они провели вместе, она почувствовала связь, о которой раньше только читала в книгах. Была ли она реальной? Пожалеет ли она снова, что открылась кому-то, или на этот раз все будет хорошо? Готова ли она к чему-то по-настоящему хорошему? Физически она тоже чувствовала это магическое притяжение. Она просыпалась в сладкой истоме и мучительно мечтала о поцелуе.

Так прошло несколько месяцев. Вивьен начала терять надежду на новую встречу, как он вдруг дал о себе знать. Передал записку через Денди.

Вивьен, я должен увидеть тебя снова. Встретимся в Рококо в пятницу в восемь вечера.

Вивьен не нужно было повторять дважды.

* * *

У них все было серьезно. Джованни Моретти был, без сомнения, лучшим, что с ней когда-либо случалось. Сильный, честный, умный, отважный и верный, но вместе с тем с таинственной раной в душе, о которой она могла лишь гадать, желая, чтобы в свое время он открылся перед ней. В конце концов, она была перед ним как открытая книга. Никому после Джонни Лэйнга она не рассказывала откровенно о себе, но знала: сейчас все по-другому. Знала, что Джованни Моретти не похож на других мужчин. Она рассказала ему все — от избиений Гилберта до побега, от ночей в «Лалик» до того случая в офисе Джонни и всего, что случилось после. Он знал, что она хотела, но не могла убежать от своего прошлого. Джованни не осуждал ее, только заключил в объятия, когда она закончила рассказ, и поцеловал в волосы.