Хазир ещё никогда не чувствовал себя таким одиноким, хотя ударов от судьбы перенёс немало. Боевое ранение, навсегда вычеркнувшее его имя из списков уважаемых хафесов. Трагическая гибель его драгоценной, восхитительной Ласии, оставившей сломленного, озлобленного на весь белый свет мужа… Тогда он смог найти желанное забвение в бесконечной круговерти работы, чтобы не думать, не вспоминать…

Внезапная страсть Хессета к своему ничем не примечательному управляющему, как и думал Хазир, миновала, словно сезон дождей, и теперь капризный, ветреный лорд веселился с другими. Их было много, и отнюдь не все занимали высокое положение при дворе Великого Дракона. Хессет находил весьма забавным приближать к себе тех, кто был недостоин даже чистить его сапоги и новоявленные фавориты ходили по дворцу, высоко задрав головы. «Ночные князья и княгини», - так про них говорили, однако к пересудам на кухне никто не относится серьёзно.

А Хазиру было по-настоящему больно.

Он исправно выполнял свои обязанности, следил за порядком в многочисленных имениях лорда виверна, нанимал и увольнял слуг, вёл финансовые книги, старался быть образцовым управляющим и все без исключения считали именно так… но они не знали, каким трудом и каждодневной болью даются ему утренние совещания, на которых он отчитывался перед полуобнажённым хозяином, лениво развалившемся в кресле, в то время как не меньше трёх очаровательных и распутных нимф услаждали Хессета каждая на свой лад.

Невыносимо!

Хозяин следил за ним из-под полуприкрытых ресниц с затаённым любопытством, как наблюдают за песчаной ящерицей, отчаянно мечущейся в стеклянной клетке. «Что ты будешь делать теперь?»

У Хазира не было ответа. Он не знал, не понимал и не верил, как такое вообще могло с ним произойти. Побывать игрушкой в опытных руках, поверить в сладкий сон… и оказаться в скорбном одиночестве, переживая унижение и позор. Вполне заслуженная награда такому, как он. Своеобразная месть Хессета тому, кто имел дерзость подглядывать за своим господином.

Сложный характер виверна открывался Хазиру всё новыми и новыми гранями, ранящими, словно острые лезвия ятаганов. Капризный, развратный, чудовищно властный, обладающий непомерным самомнением Хессет, обожал жестоко шутить, но на сей раз розыгрыш затянулся. Хаффи едва ли не каждый вечер напивался в стельку в компании своих фаворитов и любовниц, предаваясь плотским утехам, чтобы утром всю накопившуюся злобу и раздражение выместить на управляющем.

- Бездарность, дешёвка! – В лицо Хазира полетел яблочный огрызок, брошенный одной из хихикающих наложниц, и Хессет не одёрнул нахалку. Он сердито сдвинул светлые брови, брезгливо поджав губы: - Если горничные не справляются с работой, просто уволь их! Ты хафес или тряпка?!

Хазир дрогнул, судорожно сглотнув.

- Как пожелает господин.

- Да, я так желаю, - пьяно рассмеялся Хессет. – А ещё я хочу, чтобы ты ещё раз подставил мне свою аппетитную, крепкую задницу прямо сейчас.

Управляющий побледнел, как полотно под оценивающими взглядами доступных девиц, к которым его только что цинично прировнял хозяин. Хессет насмешливо приподнял брови:

- В чём дело? Разве не об этом ты мечтаешь, каждый день являясь в мои покои? Раздевайся! – Ленивый тон виверна без предупреждения сменился повелительным криком, и ради того, чтобы видеть унижение Хазира в полной мере, Хессет даже спихнул со своих колен наложницу.

Непослушными, ватными пальцами Хазир расстегнул глухой френч, терзая каждую пуговицу по несколько секунд. В голове шумело, во рту стоял какой-то горький привкус пополам с кровью из прикушенного языка. Он – всего лишь служащий, больше не хафес, он обязан подчиняться приказам своего господина, даже таким мерзким. Плотная ткань ливреи упала к его ногам, и Хазир принялся за рубашку, со странной смесью ужаса и гадливости представляя, каким жалким выглядит сейчас со стороны. Мышцы лица застыли, почти причиняя боль, он изо всех сил пытался не выдать тех чувств, что бушевали в груди, но Хессет вдруг поднялся с кресла, раздражённо пнув снятый управляющим френч в сторону двери. Сквозь зубы процедил:

- Надоело! Убирайся!

Внутри будто что-то лопнуло, как натянутая струна. Накатившее облегчение затмило разум, и Хазир даже не помнил, как вышел из кабинета господина, слепо бредя куда-то в наполовину расстёгнутой рубашке и с безумно перекошенным лицом. Очнулся он лишь тогда, когда его руки коснулись горячие пальцы одной из служанок-хсауров. Девушка испуганно заглядывала в его лицо и лепетала что-то на своём странном языке, пока не догадалась спросить на ломаном хазаре:

- Что с вами? Вам плохо?

Хазир хотел ответить, что с ним всё в полном порядке и чтобы человечка перестала так сильно сжимать его руку своими огненными пальцами, но, опустив глаза, увидел, что девушка и без его подсказок выпустила рукав рубашки, но боль и жар никуда не ушли, терзая его тело. Тяжело усмехнувшись неведомо чему, Хазир устало осел прямо на пол, прислонившись спиной к стене. В глаза бил беспощадный утренний свет и предстояло сделать ещё очень много дел, однако мужчина не мог заставить себя даже пошевелиться. Служанка куда-то исчезла, оставив его в покое, и он сидел, безвольно вывернув руки ладонями вверх, глядя, как на тусклой, серой от непреходящей усталости коже то вспыхивают, то исчезают обрывки узоров чешуек-хэле.

Жалкий, ничтожный глупец, имевший неосторожность поверить в сказку и искренность чувств. Поддавшийся низменной страсти, без памяти влюбившийся и тут же потерявший всё… Хессет не оставил своему другу даже возможность для утешительных фантазий.

Вокруг вдруг стало людно. Все кричали и что-то говорили разом, отчего в гудящей голове Хазира били набат тысячи колоколов. Сильный толчок в плечо свалил его на пол, и мужчина ощутил, как деранул щёку жёсткий ковёр. Во рту стояла кровь, и он мучительно сглатывал её, боясь испачкать собственность хозяина уродливыми бурыми пятнами.

Резкий рывок, поднявший его над полом, подступившая тошнота и странно знакомый запах. Терпкий, щемящий, родной аромат Хессета. Тут же вспомнился холодный, презрительный взгляд и жестокая улыбка.

- Куда идти? – Отрывисто спросил кто-то голосом хозяина. Хессет здесь. Нужно встать и приветствовать его, как подобает хафесу, пусть и лишённому этого славного титула, но Хазир не чувствовал ни ног, ни рук. Громкие звуки и слишком яркий свет, сменяющийся чернильными полосами теней, сводили его с ума. Вскоре к этим ощущениям добавился острый запах лекарств, резкая боль в плече, впрочем, тут же потерявшаяся в сонме других слишком обострённых чувств, а Хазир всё никак не мог лишиться сознания.

- Переутомление и стресс, полагаю, - узнал он голос одного из врачей, обслуживающих лазарет дворца. – Кроме того, проблемы с сердцем, что, учитывая его возраст… Исправить? Мой лорд… похоже, вам следует подыскать себе другого управляющего.

«Это конец», - устало подумал Хазир и закрыл глаза, окончательно теряясь во тьме.

+++

Хессет выгнал всех из палаты, принявшись ходить из угла в угол, нервно кусая ноготь большого пальца. Хотелось выпить, и чего-нибудь покрепче, потому как лёгкое опьянение, сопутствующее ему с самого утра, внезапно сменилось кристальной и весьма болезненной трезвостью, как только в его кабинет проникли первые звуки царящего снаружи переполоха.

Тяжко вздохнув, виверн присел на краешек койки, на которой лежал, погружённый в забытье несчастный Хазир. С затаённой нежностью провёл пальцами по заострившимся скулам управляющего, тронул сухие, потрескавшиеся губы и тут же отдёрнул руку, испугавшись навредить ещё больше. На этот раз он зашёл слишком далеко, - вынужденно признал Хессет. Но почему… почему этот болван позволил так с собой обращаться? Почему не возмутился, не проявил и доли той страсти, что жила в нём, запертой, как оказалось, слишком надёжно?!

Страдальчески замычав, Хессет сжал голову руками, понимая, что сам всё испортил. Но Хазир… он всегда был таким умным, гораздо умнее своего господина, так почему не смог разобраться в причинах такого поведения виверна? После той ночи, такой жаркой, откровенной, хафес превратился в ледяную статую, отгородившись от Хессета томами правил, положений и многокнижием морального устава. Думая, что пробудит в друге здоровую ревность, хаффи принялся кутить направо и налево, не считаясь с общественным мнением, однако Хазир оставался по-прежнему сдержан и холоден и лишь в его глазах жила тщательно спрятанная боль и усталость. Хессет всё видел, но продолжал попытки разбудить, разбить этот ледяной панцирь, в итоге, перегнув палку.