- Там же, где моя прежняя жизнь…

Деймон поднялся и через некоторое время достал из автомобиля полотенца и новую одежду. Гилберт выглядела потрясающе в своем цыганском обличие. Елена настояла на том, чтобы он не надевал рубашку и оставался в своих шортах ниже колена.

Они расстелили покрывало, достали качественный виски и фрукты и, выключив музыку, просто наслаждались единением и потрясающей атмосферой.

- Почему ты называла себя Дриной?

- Богатых не любят… А я всегда мечтала жить как живут все цыганские племена… Вот и ходила к бедным. Об этом даже Тайлер не знал.

Она усмехнулась и, выхватив бутылку из его рук, сделала несколько глотков. Мужчина подсел ближе.

- Ты любила его?

- Я ничего не знаю, – выпалила она, взглянув на отца. – Я сейчас не могу ответить ни на один вопрос. Я только знаю, что он любил меня, я только знаю, что я хочу быть с тобой… Я знаю, что Клаус влюблен в меня.

Теперь Сальваторе выхватил бутылку из ее рук.

- Не злись на меня, – прошептала Гилберт, приближаясь к его губам, – ты должен это понимать: я не смогу без тебя…

- Но его же разлюбила. А он вон Ребекку убил ради тебя! Он любил тебя… Тебя невозможно не любить… И Клаус он… Он сорвется, рано или поздно, понимаешь? Как срывался я, как срывался Локвуд…

Девушка положила ладони на его лицо и заставила его взглянуть на себя.

- За все это время нашего расставания, – как молитву шептал ее голос, – я общалась с Максом… Он хороший, добрый, отзывчивый! Я пыталась полюбить, Деймон! Понимаешь? Пыталась… Но только недавно поняла почему это не получалось…

- Почему?

- Потому что я уже была влюблена.

Он впился в ее губы и, схватив за талию, привлек к себе. Бутылка с виски опрокинулась, и ее содержимое разлилось по покрывалу. Девушка уместилась сверху на мужчине и продолжала его целовать, выпивая эту нежность до дна!

Они оба пропитаны морем, песком, виски, а еще – нежностью и трепетом. Елена целовала Сальваторе все отчаяннее, а температура тела повышалась.

- Чем дольше я с тобой, тем больше мне тебя хочется…

- Так возьми, – прошептала она, целуя его шею. – Я сделаю все, что захочешь…

- Станцуй.

Шатенка изумленно выпрямилась.

- Я давно не видел твоих танцев.

Девушка поднялась. Деймон выпрямился и, выругавшись, подняла разлитую бутылку виски. Там оставалось чуть-чуть, и он допил все содержимое, чтобы не думать о будущем и последствиях их общения.

Девушка отошла на расстояние и ее медленные движения, которые освещались лучами солнца и сопровождались аккомпанементом криков чаек и шума прибоя, напоминали какой-то транс. Она двигалась будто в первый раз. Только сейчас ее глаза были живыми, а в ее движения вложено все ее желание угодить ему.

Это было вначале. А потом девушка схватилась за ткань своей длинной юбке и пустилась в пляс. Она была так прелестна! Не требовалась музыка! Не требовалось большое количество зрителей. А он продолжал внимательно рассматривать каждое ее движение. Деймону казалось, будто она – греческая богиня, которая не устояла перед чарами обыкновенного смертного.

Вновь звон браслетов, вновь движения бедрами, вновь эти изгибы и эти телодвижения! И вновь она входит в транс… Или он, наслаждаясь этой красотой.

Елена завершила свой танец и, сев рядом, вновь впилась в губы мужчины.

А потом они упали на покрывало и решили отдаться страсти.

Они любили!

Но не знали, что за ними наблюдают.

Мужчина убрал бинокль и, положив его на рядом стоящий столик, отошел, отвернувшись от пары. Он наблюдал всю эту картину, пытаясь ответить на вопрос: «Что она в нем нашла?». Ответа не было. Только тоска и что-то тяжелое, чему не находилось названия, теснили душу и рождали злость. По правилам, которые девушка и установила, он не имел права предъявлять претензии. Единственное, что он мог – влюбить ее в себя. Однако как можно влюбить человека, который уже влюблен? Клаус знал, что не сможет увлечься другой девушкой так, как увлекся Еленой. Следовательно, и эта цыганка тоже вряд ли быстро разлюбит этого Сальваторе, будь он проклят тысячу раз!

- Зачем ты меня привела сюда? – в его голосе вновь чувствовался металл холодности и жестокости. Мужчина сел за столик и уставился на девушку, сидящую напротив. Она курила свои сигареты и напоминала ту суку из «Основной инстинкт», у которой лишь две слабости: мужчины и сигареты.

- Я увлеклась литературой… – ответила девушка, туша сигарету. – Вот что я вычитала… Есть такая легенда — о птице, что поет лишь один раз за всю свою жизнь, но зато прекраснее всех на свете. Однажды она покидает свое гнездо и летит искать куст терновника и не успокоится, пока не найдет. Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип. И, возвышаясь над несказанной мукой, так поет, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей. Единственная, несравненная песнь, и достается она ценою жизни. Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Бог улыбается в небесах. Ибо все лучшее покупается лишь ценою великого страдания… По крайней мере, так говорит легенда.

- И что ты хочешь этим сказать? – произнес Клаус, оглядывая собеседницу.

- Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет ее кинуться на острие и умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает ей сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поет, поет до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвется дыхание. Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, — мы знаем. Мы понимаем. И все равно — грудью на тернии. Так будет всегда.

Блондинка налила себе крепкий бурбон и сделала несколько глотков. Она выглядела потрясающе в этом коротеньком, светлом платье, а ее волосы, растрепанные из-за ветра, и голубые глаза завершали образ ангела. Она осушила бокал, поморщилась и, отставив бокал, приблизилась к Клаусу.

- Они уже разливаются в своей песни, мой дорогой Клаус, и их счастье заглушает их боль.

- Ты же знаешь, что я никогда не полюблю тебя, Кэрри…

Девушка усмехнулась и, отстранившись, резко поднялась. Она вновь сделалась безэмоциональной, измученной тенью, которой когда-то видел ее Деймона. А сейчас, похоже, он совсем забыл о ней, о своей Розали и обо всем на свете.

- А она никогда не полюбит тебя, – цинично произнесла она. – Скоро ты тоже упадешь на тернии, а потом я…

Клаус поднялся и подошел к девушке. Схватив ее за талию, он резко развернул Форбс к себе и поцеловал. Она таяла… В этой вечной фальши, в этом грязном, холодном цинизме, в масках она совершенно забыла где она сейчас, а потому и перестала искать себя прежнюю… Девушка была уверенна только в одном: любовь иссушает. Кэролайн почувствовала, как сердце стало биться, как воздух стал наполнять легкие…

А потом она ощутила боль.

Блондинка оттолкнула мужчину и, влепив ему пощечину, вновь чему-то злобно усмехнулась.

- Никогда тебе не получить ее душу, как мне твою… Падай, Ник, падай на эти тернистые чувства и, захлебываясь болью, не забывай обо мне! Ведь я могла уберечь тебя.

Девушка схватила пачку сигарет и скрылась. Клаус взял бинокль и увидел, что Сальваторе в море, а девушка покорно ждет его на берегу. Он достал мобильный и, найдя ее в списке контактов, все же решил позвонить. Долгие гудки, но потом мужчина все же услышал родное и мелодичное:

- Алло?

- Я хочу встретиться.

Она встрепенулась и, поднявшись, села в машину. Видать, не хотела, чтобы ее разговор слышал Деймон. Клаус почувствовал злость.

- Иначе, как же мне сделать то, о чем ты просишь…

«Если такое вообще возможно», – промелькнуло в мыслях у обоих.

- Хорошо, – выдохнула девушка. – Я сброшу тебе адрес театра… Встретишь меня.

Клаус сел на стул. Он уставился в небо, которое кого-то делало счастливым в это вечер, а кого-то лишало крыльев.

- Ты с ним?

Пятисекундная пауза.

- Я буду честной с тобой. Да, я с ним. Я счастлива. Прости…