— Останься. Останься со мной. Пожалуйста…

На последнем слове голос дрогнул. На последнем слове — вновь ее слезы, которые в последнее время так сильно раздражают.

И почему ему надо присматривать за ней? Где Локвуд, черт его дери?

Последнее слово как молитва. Как мольба.

— Останься со мной. Тут страшно.

Эти ее реплики выбивают почву из-под ног, заставляя падать в бездну ненависти, — трепета? — и раздражения. Деймон замирает, взвешивая все «за» и «против», думая, что если он уйдет, то сможет в очередной раз разбить сердечко этой красавицы и навлечь еще один приступ истерики.

Она умоляет его, заклятого врага… В будущем это сведет ее с ума, в будущем это сделает ее еще более слабой и уязвимой, чем она есть сейчас. Отличный расклад обстоятельств, нужно сказать.

— Хорошо, только я выключу свет…

— Нет, — она подползла ближе, ухватываясь уже не за запястье, а за предплечье мужчины, ища в этом человеке хоть какой-то защиты. — Нет, не выключай. Пожалуйста.

Доберман на некоторые секунды замирает, снова взвешивая все свои плюсы и минусы. А девушка, как последняя наркоманка, умоляющего своего диллера на последнюю бесплатную дозу, корежится возле ног мужчины, которого еще пару дней назад ненавидела больше того ублюдка, что разлучил ее с отцом. Елена Гилберт, независимая в прошлом и поломанная в настоящем кукла, наверное, раньше и не могла помыслить, что лишь под крылом врага найдет свое пристанище.

Не выключать свет. Словно так она сможет ориентироваться. Словно она блукает по тоннелю, в поисках того самого света. И если его выключить, то останется лишь пустота и боль.

Не выключать свет и остаться. Всего лишь одна неделя. Всего лишь одна чертова неделя…

— Хорошо, — выдохнул он, сдавшись. — Ложись. Я буду рядом.

Девушка отпускает руку мужчины, забираясь под одеяло. Когда она улеглась, то уставилась на Сальваторе. Деймон не был смущен, но провести ночь в одной кровати с девушкой лучшего друга, с объектом своей ненависти, казалось немного странным.

Вообще странно спасать ее каждый раз, присматривать за ней, предотвращать попытки суицида и ухаживать за ней. Это ненормально — желать избить ее, растоптать и превратить в ничто. Если ты человека ненавидишь, то желаешь ограничить контакты, ибо сосуществование невыносимо. А все эти байки про отравление существования лучше оставить для второсортных романов.

И Доберман чувствовал себя сейчас конченым извращенцем или последнем идиотом. Но все, что он смог сделать — лечь рядом.

Елена прижалась к нему моментально, утыкаясь в грудь мужчины и силясь не заплакать. Деймон неловко — скорее рефлекторно, нежели сознательно — обнял девушку за плечо, привлекая к себе, словно говоря: «Ты еще жива, и я докажу тебе это». Она вцепилась в него, как за последний шанс на спасение и, разделив тепло, все-таки переборола желание зарыдать.

Он может быть сильным рядом с ней — вот на что не находилось контраргументов. Рядом с Джоанной это не нужно было делать. Но рядом с Еленой это просто необходимо — быть сильным. Сальваторе обнял девушку еще крепче, начиная думать, что и он воспринимает этот мир несколько иначе. Ведь какой здравомыслящий человек будет так заботиться о ненавистном человеке?

Гилберт выдохнула, расслабилась в его руках, закрыла глаза и, кажется, успокоилась. Сальваторе лежал рядом с ней, все еще находясь в какой-то кататонии. Ему стало казаться, что когда он решался остаться или нет — то стоял на границе себя нового и себя прежнего. Выбрав ночь с этой девушкой, он перешагнул ту самую границу. А необратимость, точка невозврата, уже не дает возможности вернуться к истокам.

Если человек заставляет тебя ждать, то он уже тобой не заинтересован. А если его не обнять, то зачем звонить в два ночи, ища ответы на глупые риторические вопросы и пытаясь объяснить себе, что все случившееся было не напрасно? Зачем бесконечно прокручивать все воспоминания в мыслях и скучать?

Воспоминания меркнут, чтобы не говорили сентименталисты и идеалисты. Они меркнут, вне зависимости от природы: болезненной или приятной. И нет смысла собирать их по кусочкам и беречь.

От мусора надо избавляться.

Деймон усмехнулся, стараясь устроиться удобнее, пока рядом лежащая девушка медленно засыпала. Сон сейчас как способ защиты, глупо им пренебрегать.

И если воспоминания меркнут, то, может, и ненависть тоже?..

Глупости. Чувства — это совсем другое.

Он лег удобнее, вновь прижимая девушку к себе. Рядом с ней было тепло и невыносимо. Честно, лучше бы он провел эту ночь с бывшей, чем с Еленой. Он выдохнул, понимая, что лежать ему так пару часов как минимум.

Девушка, уничтожив между собой и своим спасителем последние миллиметры, осторожно обняла парня за талию. Она боялась это делать не потому, что ей было страшно быть отвергнутой или потому, что было неловко находить успокоение в своем противнике.

Просто она как будто заново познавала мир. И каждое прикосновение, каждое движение теперь воспринималось несколько иначе. Не так как раньше. Доберман прекрасно это понимал и даже невольно подумал о том, что когда все закончится, то и Елена, — а следовательно и ее чувства, — тоже изменится. Может, она больше не будет такой заносчивой и вредной.

Может, все вообще будет по-другому.

— Ты должна отдохнуть, — сказал он, нарушая тишину, пытаясь привыкнуть к объятию и заставить себя не избавиться от цепкой хватки девушки. — Расслабься.

Она ничего не ответила и вообще вряд ли слушала последние слова. Елена вглядывалась в бездну долгое время, и в итоге бездна стала вглядываться в нее. А это всегда чревато последствиями.

В ее мировоззрении вообще происходили значительные метаморфозы. Бонни была права, когда говорила, что мудрость книг пригодна лишь для определенных контекстов. И то — вымышленных, а не реальных. Обычно в подобных ситуациях героини поплачут, станут более мудрыми и спокойными. Обычно в подобных ситуациях все происходит как-то легче…

Но в действительности — депрессия, нервные срывы и приют у своего врага, который угрожал, клялся больше никогда не спасать. Но в действительности — опустошение, одиночество и страх темноты. Как же банально!

Девушка закрыла глаза, пытаясь мысленно абстрагироваться и расслабиться. И ее страшила не столько смерть матери, сколько осознание окончательного крушения собственной семьи. И этот кошмар — не последний. Будут еще и еще. Пока не придет смирение. Пока не придет спокойствие.

А спокойствие в темноте. А темноту может предоставить лишь тот, кто засыпает рядом с тобой. Кто возвращает тебя с того света, заставляя выблевать таблетки. Кто разрешает расцарапать собственную кожу, чтобы помочь избавиться от боли. Кто так яро тебя ненавидит. Кто однажды тебе сказал: «Ты — мой самый заклятый враг отныне».

====== Глава 16. Скрижали стерты ======

1.

Тайлер Локвуд смотрел на дисплей своего сотового вот уже около пяти минут. Соблазн включить телефон и позвонить по определенному номеру стремительно достигал своего апогея. Ведь от любви не отказываются в пользу чего-то или кого-то еще. Так просто неправильно.

Но если уж взялся за дело, надо закончить его до конца. Елене будет сложно объяснить наличие девушки в собственной спальне. Кроме того, если Доберман прав, и у Мальвины какие-то проблемы — скандал неминуем. Портить отношения на такой ранней стадии хотелось меньше всего, и поэтому оставалось лишь ждать улучшения Бонни и надеяться, что Елена справится со своими трудностями как-нибудь сама.

Было бы глупо обвинять Локвуда в несостоятельности и безразличии, ибо каждый человек в этом грешном мире — ребенок, который свершает ошибки просто учась жить. Альтруизм Локвуда заслуживает даже похвалы…

Однако Елена сломлена и разбита. Она не может найти себе покоя еще и по той причине, что делит постель с врагом, а не с близким человеком. И сейчас она как никогда нуждается в помощи.

Или просто Тайлер Локвуд боится серьезных отношений, все еще веруя, что «любовь — это пепел, прах, фикция»? Или просто Тайлер Локвуд боится по-настоящему окунуться в омут с головой?