По-другому нельзя было. После суицида всех отправляют в дурки. Елену нельзя туда. Ее душа этого не выдержит.

В воздухе воцаряется противный запах тошноты и блевотни. Не очень приятное вознаграждение за спасение, но другого выхода не остается. Выплеснув последнюю гадость, Елена падает на колени на пол и, запрокидывая голову назад, издает нечеловеческий и отвратительный крик.

Жалкая. Жалкая Мальвина в луже воды, в осколках собственного бессилия и отвратительном ничтожестве корчится от душевных терзаний и невыносимой боли. Жалкая Мальвина, от которой пасет рвотой и слабостью, а не духами и цветами, не вызывает ничего кроме презрения, ненависти и злобы…

Деймон хватает девушку за талию и поднимает.

— Нет! — она кричит, сопротивляясь и пытаясь вырваться из объятий. — Нет! Отпусти! Отпусти меня!

Попытки Елены выбраться слишком слабы, хоть девушке кажется, что сейчас она неуязвима. Самое большое заблуждение всего человечества верить, что теряя все, мы обретаем свободу.

Теряя все, мы становимся еще слабее.

Сальваторе выволакивает девушку в коридор и, прижимая ее к себе, сжимает крепко-крепко. Обнимает ее так, что на теле Елены могут появиться синяки. Шатенка выгибается в неестественной позе, сжимая плечи своего спасителя, и издает последний вопль — рваный, отчаянный и пронзительный.

А потом не осталось ничего. Шатенка обмякла в руках мужчины и просто позволила рыданиям вырваться наружу. Деймон обнимал девушку как родную сестру, не говоря ни слова, терпя неприятный запах рвоты.

— Зачем ты вытащил меня оттуда? Какого черты ты вообще появился?

Деймон крепко держит девушку за талию, закидывая ее руку себе за голову, и ведет ее к лестнице.

2.

Всегда есть что-то, что способно нас уничтожить. На каждое действие имеет равное по силе противодействие, а на любую душу есть свое оружие.

Всегда есть что-то, что способно нас уничтожить. Но… Если каждое действие имеет равное по силе противодействие, то есть ли что-то, способное нас излечить?

Деймон думал… Деймон Сальваторе точно был уверен в том, что ничто не способно оживить убитой души. Время не лечит, но учит свыкаться с болью, и однажды ты просто перестаешь ее чувствовать, потому что привык к ней… Сродни холодной воды моря. Вначале — холодно и невыносимо. Потом — потом привыкаешь и не чувствуешь… И сейчас он убедился в этом окончательно. Елена еле волочила ноги, каждый раз порываясь вырваться и упасть на пол, закричав то ли от бессилия, то ли от внутренней боли.

Когда они спустились на первый этаж, Сальваторе схватил девушку за плечи и развернул к себе. Елена плакала… Елена плакала, пустыми глазами всматриваясь в какую-то только для нее зримую точку и пытаясь что-то там рассмотреть. Деймон обхватил лицо девушки руками, но Елена ничего перед собой не видела. Ничего и никого.

— Да что за херня произошла с тобой, а?

Она была испугана, затравлена, обессилена и уничтожена. Сбылось то, чего Доберман больше всего в жизни желал — Мальвина растоптана. Заклятый враг превращен в пыль и прах. Больше не существует надменной и ядовитой Елены, больше не существует фальшивой сучки, которую хочется разорвать на куски…

Но где же освобождение и наслаждение? Где же та сумасшедшая эйфория, напоминающее что-то среднее между героином и экстази?

Или Деймону Сальваторе хотелось еще большего уничтожения прекрасной и ненавистной девушки лучшего друга? Или Деймону Сальваторе было недостаточно ее боли?

А может, ему не хотелось причинять ей боль?

Снова этот вопль, вырвавшийся из горла.

Нечто нечеловеческое.

Сумасшедшее.

Не поддающееся контролю.

Сальваторе поднял девушку на руки и, толкнув дверь ногой, направился на улицу. Было холодно. Елена не чувствовала холода — ее душа была сейчас в агонии. Но вода, ветер и октябрьское неласковое солнце могли сыграть плохую шутку. Деймон нес девушку на руках как мертвую спутницу. Шатенка не держалась за плечи мужчины, не вырывалась и не устраивала истерики. Она плакала, смотря в серое и бесчувственное небо, которое всегда апатично к чьим-то драмам.

Он нес ее до машины, казалось, вечность. И эта вечность была беспощадной. Елена смотрела вдаль, пребывая в глубинах своих мыслей и своих просторов. Она слушала внутренний голос, который чертом что-то шептал над ухом. Она слушала шепот собственного бессилия и падала…

Падала навсегда.

Деймон открыл дверь и посадил девушку на переднее сиденье.

— Какого черта ты свалилась на мою голову? — прошептал он, закрывая дверь со стороны пассажирского сиденья и затем направляясь к водительскому месту. — Будь ты проклята, Джоа. Из-за тебя я в полном дерьме теперь.

Сев в машину, Сальваторе включил печку. Елена сидела так, как ее посадили. Она смотрела в лобовое стекло, продолжая плакать. Вид девушки, всегда такой аккуратной, привлекательной и притягательной, был сейчас отвратительным. Мокрые волосы спутались, прилипли к лицу. Запах рвоты был уже не таким ярким, но все еще напоминал о себе. Одежда — помята и скомкана. Глаза — пусты и бесстрастны.

Сальваторе завел машину и вывел ее на дорогу. Елена не дергалась, смотрела в одну точку, не реагируя на все происходящее.

Всегда есть что-то, способное уничтожить нашу душу. Должно быть что-то, способное излечить нас…

Но сгораем мы за секунды.

А для того, чтобы ожить, и вечности может быть мало.

3.

Он открыл дверь и подтолкнул Елену, чтобы та сделала несколько шагов. Девушка вошла в квартиру, остановилась на месте. Сальваторе, заперевшись на замок, разулся, снял кофту с плеч девушки и, аккуратно взяв Елену за локоть, повел в ванную.

Душевная тоска достигла своего апогея. Теперь не было истерик, криков и воплей. Теперь была апатия. Сущая апатия ко всему происходящему. В такие моменты кажется, что человек исчезает — остается его оболочка, что душа будто испаряется.

Елена склонилась над раковиной, засунула руки под холодную воду и несколько секунд просто не двигалась. Деймон был рядом. Смотрел на потерявшую себя девушку и молчал. Что он мог сделать? Что, в действительности, может сделать человек, если душа твоя превращается в золу? Как помочь девушке, которую всем сердцем люто ненавидел и за которой обязан присматривать? Чьей натуры не знал?

Елена нагнулась еще ниже и мокрыми ладонями коснулась лица, провела руками, размазывая косметику. Потом девушка еще раз заснула руки под воды — снова умылась. Снова под воду — снова к лицу. Действия начинают приобретать частый и истеричный характер. Сальваторе хватает девушку за плечи, отстраняет и отводит от раковины. Он сжимает ее плечи сильнее, чтобы удержать, если Елена решит сбежать.

Но бежать ей некуда.

Деймон снимает куртку, сбрасывает ее на пол, потом закатывает рукава футболки и, хватая девушку за плечи в очередной раз, заставляет посмотреть на себя. Елена переводит стеклянный взгляд на парня.

— Ты слышишь меня? — произносит он обычным, спокойным голосом. — Ты слышишь меня, Елена?

Девушка кивнула один раз.

— Давай, родная, сделай это.

Он приближается к ней, берет ее руки и кладет на обнаженные плечи. Елена мутным взглядом смотрит на свои руки и переводит взгляд на Сальваторе, пытаясь понять что от нее требуют.

Души нет. Но оболочка осталась.

— Выпусти это дерьмо наружу, — он берет ее руку, сжимает в своей и пальцами ее проводит по своей коже. — Так сильно, как можешь. Так сильно, как тебе больно.

Слезы начинают подступать… Потом они скатываются по щекам, опаляют кожу, напоминают о боли, раздирающей душу на части.

— Давай, родная, — повторяет Деймон, обнимая девушку за талию и привлекая к себе, — сделай это. Просто сделай…

Елена пальцами впивается в руки мужчины, пустыми глазами смотря на Деймона. Тот кивает. Девушка закрывает глаза и, выпуская наружу рваный крик, ногтями раздирает кожу Сальваторе. Ее ухоженные и крепкие ноготки впиваются в кожу и оставляют продольные кровавые царапины. Крик вытекает из горла, как кровь — из вены, а Елена, отчаянная, брошенная и испуганная, все сильнее впивается в плоть мужчины, как обезумевшая и рассвирепевшая кошка, как зверь, желающий разорвать свою добычу не из-за голода, а из-за ярости и неконтролируемой злости.