— Ты бы позвонила Дженне, — произнесла Бонни, заваривая крепкий теплый чай. Чай с лимоном. Елена подумала об отце, но не испытала ни ностальгии, ни сожаления, ни боли, ни любви. Однажды чувства дотлевают до конца.
— Она не знает, что я вернулась. Знает только отец, но он сто процентов думает, что я сбежала к парню. Он меня не выдаст.
— Уверена? — Бонни поставила чайник обратно на плиту и достала конфеты с верхней полки кухонного гарнитура.
— Уверенна.
Беннет поставила угощение на стол и только потом услышала шаги. Она быстро посмотрела в сторону дверей. Елена медленно поднялась, но Бонни улыбнулась, взглянула на Гилберт и произнесла лишь одно:
— Подожди меня здесь. Я лишь на пару минут.
Елена села обратно. Бонни оставила свой чай и направилась вслед за Клаусом в гостиную. Ее мысли все еще кружились вокруг событий сегодняшних долгих и нескончаемых суток. Она и не заметила мужскую одежду, висящую в прихожей. Елена тоже не заметила. Может, было к лучшему, что они перестали замечать вокруг что-то. Теперь им принадлежал мир, теперь они принадлежали друг другу, и им не нужен был кто-то еще. По крайней мере, сейчас.
Бонни и Клаус вошли в зал, дверь закрывать не стали. Беннет села на кожаный удобный диван, Майклсон расположился в кресле напротив. У них уже был подобный сюжет, и тогда… Впрочем, Беннет не помнила чем закончился тот разговор. Она вцепилась в края дивана и взглянула на Майклсона. Оперевшись локтями о колени, он выжидающе смотрел на нее, то ли ожидая объяснений, то ли сам желая что-то сказать. Бонни закусила нижнюю губу, а потом опустила взгляд.
— Прости, что не закрыла квартиру. У меня не было ключей.
Он ничего не ответил. Бонни уже давно перестала его бояться, но она упустила тот момент, когда стала им дорожить. Дело ведь явно не в утреннем сексе, дело в том, что они вроде как знают друг о друге многое, и вот так сидеть поздним вечером в его квартире не кажется такой уж дикостью.
Девушка выдохнула, вновь посмотрела на Клауса. Она не хотела упускать еще и его, но точно осознавала, что дальше у них ничего не получится. Он любит все контролировать, а она ненавидит правила и вечно все делает по-своему. Их общение — гремучая смесь, которая рано или поздно приведет к взрыву. Поэтому разъяснить все акценты стоит именно сейчас.
— Я съеду завтра утром, — произнесла она, уверенно глядя на мужчину. — Я обещаю, что больше не буду тебя доставать. Не буду появляться в твоих клубах и крушить там все подряд…
— Как узнала? — перебил он. Его не волновали ее обещания, и его не волновало даже то, что Бонни привела свою подружку. Он смотрела на Беннет, он спрашивал только по существу. Это всегда было в нем, с этого началось их знакомство.
— Просто догадалась, — пожала плечами Бонни. Она хотела бы коснуться Клауса, чтобы этот момент стал еще более интимным. Чтобы навеки связать друг друга нитями и остаться в памяти светлым воспоминанием, но Беннет прекрасно понимала, что даже такой простой разговор в десять вечера — это уже многое. Особенно для таких людей как он и она. — Смотрела фильм… и как-то внезапно осенило, и все.
— Интуиция? — спросил он скептически, и хотя на его губах появилась ухмылка, в голосе звучала только серьезность. Бонни не думала о Тайлере уже несколько дней, и сейчас ей казалось, что Тайлер тоже остался в прошлом. Нет. Она все еще любила его. Все еще помнила его слова, его улыбку, но уже как-то отдаленно.
— Нет. Сопереживание, — когда в глазах Майклсона промелькнуло недопонимание, Бонни чуть подалась вперед, и ее голос сник до полушепота: — Она могла сделать много ошибок, Ник, но поверь мне, она успела раскаяться за каждый свершенный поступок. Она может говорить что угодно, может вытворять что угодно, но каждую ночь она ощущает злобное одиночество, которое дышит ей в затылок. И ей тошно от этого. Ребекка опубликовала документы не для того, чтобы отомстить мне. Она просто боится потерять тебя, потому что ты — единственный близкий ей человек. Ты лишил ее сына, но ты… Ты ей нужен, как мне нужен был мой отец. Прощать тяжело, но просить прощения никогда не поздно. Ты должен дать ей шанс, иначе все закончится так, как закончилось мной.
Бонни решила больше не контролировать себя, как она это делала пару часов назад. Девушка поднялась с дивана, села на колени возле ног Клауса. Она взяла его за руки, посмотрела в его глаза, и в этом не было ничего унизительного, не было ничего постыдного. Бонни пытались приручить многие, а Клаус об этом даже не думал. Он позволял ее дикости выплескиваться наружу, и вместе с тем научил ее контролировать собственную жизнь. Он заставил ее приручить саму себя. И именно поэтому Бонни была благодарна ему, именно поэтому она больше не помнила их первый встречи.
— Поверь мне, нам нужно лишь чтобы нас обняли и пожалели, и мы сами кинемся вам на шею. Обнять и пожалеть — это не так уж много… не так уж дорого. И феминизм потеряет былую ценность… Со мной так было.
Клаус высвободил свои руки, положил их на лицо Бонни. Та коснулась его запястий. Их окружала полная тишина. Майклсон видела в кровь сбитые костяшки пальцы, растрепанные волосы и потекшую тушь, но внутри Бонни царило спокойствие. Может, кратковременное, может — лишь минутное, но она было самым сильным и сокрушительным, которое было у Беннет за последний год.
— Ты ведь ничего не натворила, да? — спросил он внимательно. Спросил не потому, что считал своим долгом расхлебывать ту кашу, которую она заварила, а потому, что ему было не плевать. Завтра они вернутся к своему прежнему образу жизни, но сейчас они самые настоящие, самые искренние.
— Нет, — ответила она, все еще сжимая его запястья. — Я решила больше не бежать на красный.
Больше не бежать вообще. Бонни хочет остановиться. Она подумывает о том, чтобы отправиться в Альбукерке этим летом после сессии. На пару недель она отрежет себя от жизни, которая ее душила, и от людей, которых знала. Она хочет стать невидимкой в одном из городов штата Нью-Мехико. У нее появилась цель, у нее появились надежды. Завтра ее ждут тяжелые сутки, но Беннет выбиралась и не из таких передряг.
— Можно попросить тебе еще кое о чем? Это моя последняя просьба, я обещаю.
Он молчал, и Бонни знала, что ее выслушают, что сделают все так, как она попросит.
— Я не хочу, чтобы на мою семью смотрели косо, поэтому я очень тебе благодарна, что ты устроил опровержение. Может, я сама выступлю с публичным заявлением, не знаю… Но… Энди. Пусть она вернется на работу. Это ее профессия, и она не виновата в том, что в моей семье приключилось такое дерьмо. Пожалуйста…
Клаус усмехнулся.
— Врезала ты ей все же классно.
Бонни тоже улыбнулась, она подалась вперед и обняла Клауса за плечи. У нее нет и цента за душой, у нее нет семьи и незапятнанной репутации, но она обрела друга, и большего Бонни в своей жизни и не хотела. Деймон принял ее, Тайлер — выходил, а Клаус лишь отчеканил, придав этой версии Галатеи еще более дивные и изящные очертания.
Бонни отстранилась, поднялась на ноги. Клаус тоже встал. Он внимательно оглядел Беннет, решив не спрашивать, на кого же она еще потратила свое мастерство. Самое главное заключалось в том, что Бонни все же остановилось. Остальное не имело значения.
Она проводила его до дверей молча. На прощание они взглянули друг на друга, но так больше и не сказали друг другу ни слова. Было горько и тоскливо, оба, не признаваясь себе в этом, надеялись встретиться еще. Они бы могли узнать друг друга чуть получше. В спокойной обстановке и без лишних обязательств.
Но его мир — криминальный мир, и он не знает жалости, а ее мир нуждается в спокойствии, а не в страсти или импульсивности. Они встретились врагами, а расстались самыми близкими друзьями, и им не хотелось портить такое специфичное, но оставляющее глубокий след в душе, знакомство. В конце концов, у человека нет ничего кроме воспоминаний. Квартиры, машины, образование и род деятельности не значат ничего. Единственное, что держит нас на плаву — воспоминания, вот почему Клаус и Бонни решили остановиться. Потому что они хотят сберечь то немногое, что у них осталось.
