И от того, что она и он обречены на поражение.

4.

Когда Кэролайн вышла из колледжа, она точно знала, что ее ждут. Девушка даже не выискивала взглядом парня с улыбкой на губах — она увидела его сразу. Форбс повернулась к Мэтту и попросила его идти без нее. Она догонит, это дело пары минут.

Девушка спустилась по порожкам к Локвуду. Она посмотрела в сторону Донована, медленно спускающегося по лестнице и явно не понимающего, почему парень Елены Гилберт ждет ее подругу. Тайлер помахал ему рукой, и улыбка на его губах стала еще шире. Кэролайн рассмеялась, а Мэтт отвернулся, быстро направляясь в совершенно иную сторону. Тайлер пожал плечами, засовывая руки в карманы и опираясь о перила. Кэролайн стояла на две ступеньки выше. Она прижимала какие-то учебники к груди и выглядела такой же весенне-жизнерадостной как и раньше.

Кэролайн, она стабильная. Кэролайн, она статичная, и теперь Локвуд точно знал, что именно спокойствие и сохраняет любые отношения, будь то дружба, любовь или вражда.

— Ты ведь больше не будешь со мной тусить, да? — спросил он, глядя на девушку снизу вверх. Кэролайн спустилась. Они тоже были наравне друг с другом, несмотря на то, что Локвуд был все же выше.

— Ты ведь сам знаешь ответ, — произнесла она. В ее глазах отражалось голубое небо, и в ее глазах было столько чистоты, что ее даже хотелось оберегать от угроз внешнего мира. Проблема была в том, что Кэролайн сама оберегала. Она излечивала крылья и помогала выныривать из глубины, хоть даже не задумывалась об этом.

— Позовешь на свадьбу? — произнес он, вынимая что-то из кармана и протягивая девушке. Кэролайн опустила взгляд и улыбнулась. Они бы могли стать друзьями, встреться они в другой Вселенной. Не любовниками, не парой, а друзьями. Иногда дружба даже между такими как Тайлер и Кэролайн возможна. В этом мире возможно все. Проблема в том, что человек сам устанавливает границы, решая, что можно себе позволить, а что нет.

— А ты приедешь? — взглянула она на него, протягивая руку.

— А ты сомневаешься? — он положил в ее ладонь карамель. Не кулоны, не ключи от автомобиля, а карамельки, которые сегодня утром купил в магазина, впервые пройдя мимо охранников и не затронув их. Суть заключалась не в том, что Тайлер резко изменился, а в том, что Кэролайн помогла ему взглянуть на мир совершенно по-иному. Помогла отказаться от прежнего и начать дышать новым.

— Спасибо, — она рассматривала разноцветные обертки, словно это были первые карамельки в ее жизнь. Может, так оно было. Ва всяком случае, у Тайлера это точно было впервые — он никому никогда не дарил таких обычных конфет.

— Тебе спасибо… Мельпомена.

Она спрятала сладости в карманы, вновь уцепилась в учебники и, улыбнувшись на прощания, пошла в том же направлении, что и Мэтт. Они оба знали, что Кэролайн не позовет Локвуд на свадьбу, что они вряд ли еще когда-нибудь встретятся и смогут распробовать Б-52 на вкус, разрисовать стены заброшенных зданий цветными баллончиками или признаться в самом отвратительном, в чем не осмелились и не осмелятся больше никому не сказать. Они оба не сомневались — их пути вряд ли еще когда-нибудь пересекутся. Они оба были уверены — а большего и не нужно.

5.

Останавливаться в мотеле Рика они не стали. Просто пересели на машину Сальваторе и рванули в город. Елена перебралась на заднее сиденье, там же и заснула, поэтому поговорить снова не получилось. Еще пару часов езды, еще пару часов молчания и мыслей ни о чем прошли довольно-таки быстро. Их оглушала тишина, шум дороги, а чуть позже — шум мимо проносящихся автомобилей.

Ближе к полудню они въехали на территорию города. Стали слепить светофоры, фары встречных авто, сигналы и вой городских трасс. Они вернулись в родной город, в свою родную среду обитания. Очнувшись, Гилберт не стала перебираться на переднее сиденье. Поддельные документы были сожжены, поддельная жизнь на пару суток — оставлена в воспоминаниях и навсегда похоронена в прошлом. В конце конов, что бы нас не связывало с теми, кого мы любим (или хотели бы полюбить) все нити в конечном счете рвутся. В очередной раз порвутся и их нити-ленты, их разговоры уйдут в забвение, их откровения останутся лишь воспоминаниями. Деймон не знал, что больше его приводит в ярость — то, что все закончилось или то, что все со временем забудется. Елена же просто молчала, даже не подозревая (а может, не желая об этом думать) что ее прикосновения все еще жгли его кожу.

— Отвези меня домой, — тихо произнесла она, когда они въехали в знакомые районы. Елена точно не знала, как будет объяснять Дженне столь раннее возвращение, но эта проблема казалась ей мелочной по сравнению с тем, что ее сон снова был слишком сумбурным и иссушающим. — Пожалуйста, — дополнила она.

Они забыли про деньги в ее карманах, но не забыли про свой последний разговор. Конечно, это просто извращение — прокручивать в памяти минувшее, заранее зная, что у них нет не то что будущего — у них даже настоящего не может быть. Тем не менее, оба процеживали воспоминания сквозь тонкое решето: не столько анализировали, сколько смаковали послевкусие.

— Отвезу, — пообещал он и проехал мимо поворот на ее улицу. Елена устало взглянула на окно, но ничего говорить больше не стала.

6.

Если раньше было просто тошно и плохо, то теперь стало невыносимо. Головная боль трансформировалась в мигрень, таблеток под рукой не было, нужных слов в запасе — тоже. Были лишь воспоминания и тяжелые сны. И молчание, невысказанные чувства, не произнесенные слова. Нереализованные возможности.

Девушка мучилась голодом, но есть стряпню Викки не могла, хоть было очень вкусно. Гилберт возила вилкой по тарелке, подперев рукой подбородок и смотрела в пустоту. За столом царило гробовое молчание. Сальваторе ел, но скорее из вежливости. В зале работал телевизор, Кристина смотрела мультики и даже не подозревала, что ради сохранения ее жизни трое человек сейчас чувствовали себя разорванными и истерзанными.

— Спасибо, — произнесла тихо Елена, отодвигая тарелку и медленно поднимаясь. — Мне, наверное, пора.

Викки подняла голову. Деймон продолжал таращиться в тарелку. Если раньше было просто тошно и плохо, то теперь стало очень больно. Боль была знакомым чувством, и не сказать, чтобы неожиданным, но как любому человеку, так и Елене, и Деймону, и Викки от нее хотелось избавиться.

— Я провожу, — промолвила Донован и удалилась вслед за девушкой. Сальваторе тоже отодвинул тарелку.

В прихожей Елена быстро обулась и так же быстро оделась. Когда она собиралась в эту поездку, то надеялась, что получит ответы на все необходимые вопросы. Наивная и глупая. Вопросов стало еще больше, а полученные ответы не принесли никакого облегчения.

Викки оперлась о стену, уставилась в пол. Наверное, это было неправильно — приглашать подругу своего пусть и фиктивного, но все же мужа на обед. Донован мало о чем сожалела, она каялась, совершала ошибки и снова каялась, но никогда не сожалела. Просто принимала жизнь во всей ее специфичности.

— Спасибо.

Елена застегнула куртку, перекинула сумку через плечо. Ей было некуда идти и не к кому, и это вовсе не пугало. Пугало то, что она вновь чувствовала себя использованной.

— Я сделала это ради него, — честно призналась она. Ей бы следовала признаться в том, что она и он себе позволили за эти сутки, на что решились и в чем друг другу и самим себе признались. Елена ощутила горькое разочарование — она совершила те же ошибки, что и ее отец: она разрушила семью, себя, так еще теперь и Викки.

— Я знаю, — ответила Донован, выше подняв подбородок. Ее отчаяние, которое видела Елена перед отъездом, исчезло. Теперь ее дочери ничто не угрожало, и теперь ей было немного, но проще. Не легче, но проще. — Все равно спасибо.

Елена подумала о том, что она сможет снять номер в отеле. Одну ее должны поселить. Можно в каком-нибудь лав-отеле, плевать в каком — лишь бы отдохнуть от всех.

— Берегите себя, — произнесла она и вышла на улицу. На пустую улицу, на которой ее ждали только февральские снега.