Деймон усмехнулся, но на Елену даже не взглянул. Он почувствовал боль в пояснице и сонливость, которая стала медленно охватывать его тело. Мысль об остановке в мотеле показалась не такой уж бредовой. Чувство страха притупилось, а жажда близости перестала быть такой мучительной.
— Очередь для чего?
— Для откровений, — ответила Елена, продолжая смотреть на него. Она собиралась вновь пробудить в нем страсть или ненависть — это заставило бы Сальваторе взбодриться еще на пару часов. До границы им хватило бы. — Расскажи мне о девушке, которую мы встретили тогда в катакомбах.
— С какой это стати? — с наигранным пренебрежением спросил он. На загородных трассах они не встречали попутчиков. За все время мимо них стремительно пронеслась одна машина. В остальном же их окружали полная тишина и холодное февральское спокойствие.
— Да не с какой… Просто хотелось хоть что-то знать о тебе.
— Ты хочешь что-то знать обо мне разве? — с усмешкой. Он переборол в себе желание взглянуть на нее. Ему стоило перетерпеть еще три часа, сдать автомобиль в нужном месте, получить наличку и отдать ее Коулу, после чего спокойно добрести до границы и заснуть мертвым сном в мотеле Рика. В разных номерах с Еленой.
Это показалось слишком трудной задачей…
— Ладно, — она тоже уставилась в лобовое стекло, — можешь не отвечать.
Она не ответила на его вопросы, но хотела, чтобы он ответил на ее. Деймон подумал о том, что Елена слишком обнаглела этой ночью. Он тоже позволил себе лишнего, но в их контаминации он всегда позволял себе лишнее, а она позволяла ему это делать. Теперь же все будто менялось.
— Ты любил ее? — она посмотрела на него, видимо, забыв о своей предыдущей реплике. Мысли в ее голове проносились стремительно, сумбурно. Она вспоминала об одном, тут же забывая о другом и желая всполошить в памяти третье. Она тоже не хотела заснуть.
— Любил.
— Хотел бы к ней вернуться? — тут же спросила она. В этот раз Деймон посмотрел-таки на нее. Ему стоило спросить что-то горько-едкое о Тайлере, или том же Десмонде, чтобы задеть ее за живое. Но Елена не хотела задеть его за живое, она просто хотела услышать правду.
— Не знаю, — отвернулся. Солгал — Гилберт в этом не сомневалась. Она не сомневалась, что если бы он пошел за ней в тот день, когда они впервые встретились, если бы он просто пошел за ней — все было бы иначе. И тогда, может, они были бы чуточку свободнее, чуточку счастливее, чем сейчас. Может, сейчас они бы были вполне нормальной парой. Кто знает, но, может, обычные отношения намного лучше не предсказуемых? Может, в стабильности и заключается секрет счастья?
Хотя с Тайлером такое не прокатило.
— Вспоминаешь о ней? — Елена вновь нарушила тишину. Горло горело от жажды и спиртного, а головная боль начинала стучать в висках. Все же им не стоило так долго находиться вместе.
— Иногда.
Елена повернулась к нему всем корпусом, уцепившись руками в края сиденья. Она была слишком уставшей и слишком взрослой (в контексте этой ночи) для флирта или споров, но ей отчего-то хотелось вернуть в моду их общение, хотелось обновить их сюжетику, пробудить былые эмоции. Наверное, ей хотелось этого потому, что она к этому привыкла. Ей этого немного не хватало.
— Ты не хочешь вообще о ней разговаривать или не хочешь разговаривать о ней со мной?
Деймон вновь взглянул в ее сторону, тут же отвернувшись. Он заскучал по сигаретам и домашней обители. Дни, когда они делили одну кровать, когда она вверяла ему свои сны, показались далекими и нереальными. Он не помнил, что чувствовал в те моменты.
— Не хочу вообще разговаривать с тобой.
Девушка улыбнулась, опустив голову. Елена сильно похудела за последние месяцы, и теперь она немного напоминала Джоанну Хэрстедт. Сальваторе нравились худые девушки. И такие как Елена — тоже…
Сальваторе стоило выбросить эту навязчивую мысль из своей головы.
Гилберт подалась впервые, рукой коснувшись плеча Добермана. Тот никак не отреагировал, словно он и не ощутил ее прикосновения. Елена сжала его руку, насколько позволяла ей сила. Пальцы были холодными. Деймон вспомнил, как эти пальцы проникли под его футболку, когда они целовались в его квартире… И сколько было этих сворованных поцелуев! Сколько было несказанных за ними слов! И об этом они никогда не решались заговорить вслух.
— Мне больно, — прошептала она, приближаясь к Деймону, хватаясь свободной рукой за сиденье и утыкаясь в его плечо, которое сжимала. Потом ее рука проскользила вдоль его руки — ближе к обнаженному запястью. Пальцы коснулись вздутых вен… Острые ногти, как обоим показалось, могут вскрыть эти самые вены.
— Из-за чего? — скорее из вежливости, чем из любопытства. Елена вновь оказалась слишком близко по отношению к нему. Еще пару часов назад она кричала, что ни за что на свете не дастся ему, а теперь вновь прижималась к нему. Она нарушала правила, она играла грубо и нечестно.
— Не знаю, — прошептала она, прикасаясь к его пальцам, так медленно и осторожно, словно боялась повредить. Боялась повредить его, взрослого мальчика, такого сильного и всегда непобедимого. — Просто больно.
— Пройдет, — апатично сказал он, никак не реагируя на ее прикосновения. Выпускать шипы в минуты откровения — это чисто в его стиле. Возможно, тогда, когда они упивались ненавистью друг к другу, они были спокойнее и счастливее. Возможно, тогда, когда они позволяли себе гневные обличения в адрес друг друга, им было намного проще. Во всяком случае, Елене не было так больно как сейчас, а ему — так противно и горько.
— Я могу раскрыть тебе секрет, Деймон, — прошептала она ему на ухо. Играла она или ей действительно было больно — Сальваторе не знал. Он общался с ней близко, общался, как казалось, давно, но все равно не мог раскусить ее. И поэтому его тянуло к ней. Может, они вышли из моды, но явно не потеряли своей актуальности. — Только тебе.
На его языке вертелось одно: «С чего бы вдруг?». Разбавлять разговор подобными выражениями вошло у них в привычку. В привычку вошло оттягивать момент ответа, смакую каждую секунду, которую они проводили вместе. Вряд ли оба назвали это любовью. Просто они уже приспособились к такому общению. Просто в этом и заключалась особенность их общения.
— Валяй, — он расслабился, сбавил скорость, словно и не стремился поскорее добраться до дома или хотя бы до мотеля, в котором им бы снова пришлось один номер. Елена все еще касалась его пальцев, все еще не разрывала эту садистскую близость.
— Вся правда заключается в том, — прошептала она, закрывая глаза, словно девушка в клипе, поющая сладко-слащавую песню, словно искусительница, знавшая весь расклад обстоятельств наперед, — что ты влюбляешь в себя людей, хоть не имеешь об этом ни малейшего понятия. Влюбляешь так искусно, что ни ты, ни те, кто рядом с тобой, этого не замечают. И дело не в той любви, о которой ты, вероятно, подумал, — ее рука легко проскользила по его руке вверх, и пальцы коснулись шрама на шее. Девушка открыла глаза. Она таяла в этой ночи как сахар, и правда Елены заключала в том, что она влюблялась в людей. Так искусно, что не замечала этого. Так сильно, что уничтожала их.
— Дело в той любви, благодаря которой тебя желают. Во всех смыслах.
Он повернулся к ней. Их лица были очень близко. И их души — тоже. В череде долгих попыток насытиться друг другом и в череде неудач они научались наслаждаться общением в его стандартном виде. И это было почти приятно.
— Ты перепила.
Елена усмехнулась, выше подняв подбородок. Она отстранилась, снова потянувшись к магнитоле.
— Я перелюбила, — наверное, это не совсем верно. Елена мучилась головной болью и усталостью. Ей хотелось забыть о том, что ее так долго мучило. Ей хотелось вырвать из мыслей назойливые воспоминания. Больше всего Елене хотелось принять душ и оказаться дома. Эти жалкие попытки что-то наладить встали костью в горле.
— Ты не любила, — произнес он. Панель вновь загорелась. Елена включила магнитолу, стала листать каналы, в стремлении найти нужную станцию. Она не принимала всерьез слова Деймона и то, что ей действительно больно. Она хотела разбавить эту тишину музыкой, а не глупыми разговорами.
