Заново дышать.

Новым кислородом.

— Напоследок, — он достал что-то из внутреннего кармана куртки и положил на приборную панель, — приглашение на открытие одного из моих клубов. Приходи, тебе понравится.

Бонни улыбнулась, почти теряя свою ярость. Бонни была более разумной, более осмысленной и не такой ослепшей как раньше, но стержень остался прежний — дикость, приправленная колким цинизмом и редкой привязанностью. Беннет аккумулировала в себе лучшие и худшие качестве. Она была высокой и низкой, глупой и мудрой.

Но в ней не было ничего лишнего. Бонни была настоящей, со всеми своими плюсами и минусами, со всеми пороками и достоинствами. Бонни — как конфета с коньяком: она сладкая, но не приторная, крепкая, но не высокоградусная.

— Неужели ты думаешь, что я живу этими грязными, дешевыми и паршивыми тусовками? — улыбка все еще была на ее губах. Бонни была бы шикарной, если бы умела держать мужчин на коротком поводке, как это отлично получалось у ее подруги. — Я, может, и дешевая, но не такая однообразная.

На самом деле, однообразная, но уже не дешевая. Клаус понимал это. Бонни — нет. И этим она вновь его подкупала — она не осознавала собственную цену.

— Нет, я не думаю, что ты живешь этими грязными, дешевыми и паршивыми тусовками, — он открыл дверь автомобиля, пропуская внутрь салона морозный воздух и ставя последние точки над «i». Теперь оба понимали, что серии с их совместным участием закончились. — Но я думаю, что в этих грязных тусовках ты можешь быть собой.

Она все еще была полна раздражения и некой ярости. Она уже не ощущала усталость, что сваливала с ног, не ощущала свою ничтожность, но сейчас вновь начала испытывать покинутость.

— Тут мы чем-то похожи.

— Мы никогда не будем похожи, Клаус, — прошипела она, одергивая себя за излишнюю сентиментальность. Контроль над собственными чувствами и эмоциям был дорог, Бонни не хотела снова продавать его за бесценок.

— Напитки бесплатные, — произнес он, натягивая улыбку, а потом поспешно выходя из машины. Беннет мигом перевела взгляд на дорогу, нажимая на педаль газа и выруливая на проезжую часть. Ей надо было отрезать себя от внешнего мира. Теперь уже — окончательно. Пусть Тайлер, Елена, Клаус, Ребекка и родители станут лишь титрами в этом фильме нескончаемой франшизы ее жизни.

5.

Сутки прошли довольно быстро. И к вечеру город озарился фонарями, а души — желаниями забыться. В этой немного пошлой действительности не нашлось места для разговоров и душещипательных бесед. В этой дохлой Вселенной не нашлось времени для взглядов украдкой и внимательных, раздевающе-изучающих взглядов.

Не нашлось времени даже для перебранок. К черту все.

Елена расправила волосы, которые спадали на плечи завитыми локонами. Из зазеркалья смотрела уверенная, красивая и бросающаяся в глаза особа, у которой во взгляде было столько холода и мороза, что тело начинал бить озноб. Гилберт не нравилась девушка в отражении, потому что в безупречной внешности было слишком много порочности, греховности и притворства. Было слишком много штампов и печатей. Такие вот, яркие и колкие, они как украшения на витрине ювелирного магазина — внимание привлекают, но продадутся только если будет скидка.

Гилберт сделал глубокий вдох, затем — выдох. Она подошла к двери, открыла ее и вышла в комнату. Деймон ждал ее здесь уже около двадцати минут, не торопя и не подгоняя, не бросая колких реплик. Наверное, он просто исчерпал лимит своего цинизма. Наверное, просто вышел срок годности.

Девушка подошла к кровати, взяла пальто и накинула его на плечи. Пальто и платье — не по сезону. А еще не по сезону ее разгоряченная душа, которая шпарит словно кипяток. Мальвина обратила внимание на Сальваторе. В его пристальном взгляде не было пошлости или страсти, но было оценивание. Гилберт не знала, положительное оно или отрицательное, она только видела, что его взор медленно проскользил снизу вверх, словно запоминая мельчайшую деталь, словно фиксируя каждый элемент. Когда его глаза встретили с ее глазами, Гилберт, к сожалению или облегчению, не увидела в его взгляде ни малейшего стеснения.

— Я могу задать тебе один личный вопрос? — он сидел на кресле, подперев подбородок рукой и будто никуда и не собираясь. Девушка смотрела на него, одетого тоже довольно элегантно, но не ощущала ни страсти, ни влечения, ни даже азарта. Будто в раз все эмоции покрылись коркой льда.

— Задавай, — она захлопнула полы пальто, стала завязывать ремень. В повадках Мальвины не было волнения и стеснения. Красивые девочки всегда привыкают к тому, что на них смотрят, что их замечают среди толпы, выделяют среди остальных.

— У тебя было с ним что-то? — его голос словно трескался в пространстве этого маленького мира, словно рвался по швам, как рвется шелк. Медленно… Так медленно, что это способно доводить до раздражения. — С тем преподавателем по искусству психологии?

— Психологии искусства, — поправила Гилберт, засовывая руки в карманы и устремляя взор на мужчину. Она была почти что притягательной и идеальной. Смахивала на модель, что демонстрировала новую коллекцию двадцатых. Киноактриса немого кино.

— Было? — спросил он, медленно поднимаясь. Он был привлекателен, статен и уверен в себе. Такие тоже выделяются из толпы. Такие задают колорит серой массе. Таких желают и не забывают. Отрицательных мужчин любят. Женщин — нет.

Деймон медленно подошел к девушке. Он тоже не испытывал страсти. Им обоим вдруг показалось, что все, что случилось, правильно. Пусть немного коряво и безнравственно, но правильно. Они перегорели еще в октябре, они растворили всю свою страсть и ненависть в осени. Не прикасаясь друг к другу, они научились наслаждаться просто взглядами и репликами, научились слушать и слышать друг друга. Научились понимать друг друга, больше не кидаясь в омут с головой, но наслаждая раскаленной магмой, что иногда согревала их вены.

— Нет. Я не спала с ним.

Он прищурился, улыбаясь, снова опуская взгляд вниз. Елена всегда позволяла рассматривать себя. Позволяла любить себя. Позволяла ненавидеть себя.

Она не могла себе позволить такого же.

— Ты врешь, — произнес он, обращая внимание на то, что дым в ее взгляде снова начинает исчезать. И на смену не приходили ни искры, ни пожар. Лишь пустота. — Он спал с тобой, да?

— А в чем разница?

— О, я думаю, ты понимаешь.

Девушка взяла сумку, надела ее через плечо, а потом вновь расправила свои волосы. Деймон наблюдал за ее повадками. Они напоминали давних любовников, которые уже устали друг от друга, но не могут представить себя с кем-то еще.

— Я как экспонат, Деймон, — сказала девушка, тоже начиная ломать свой голос. — На меня смотрят, но ко мне не прикасаются.

— Ну да, — он направился к окну. Девушка поспешила закрыть дверь номера на замок и подпереть ее стулом. Им надо было выбраться через окно, поймать встречку и добраться до центра. Можно заказать такси. — Я и забыл, что ты чертовски красивая, чтобы прикасаться к тебе.

Она подошла к нему, предварительно выключив еще и свет. Сальваторе распахнул окно, поворачиваясь к девушке.

— Дело не в красоте.

— А в чем? — он сел на подоконник и перекинул ноги на обратную сторону. Смотреть на нее ему было во все не обязательно. Они успели выучить мимику друг друга. — В редкости?

— В дикости, — произнесла она в ответ, и Сальваторе спрыгнул. Девушка обернулась, оглядывая пространства номера, будто что-то ища в этих кубических метрах, будто проверяя, ни чего ли она не забыла. Потом девушка сделала тоже самое, что и Доберман.

Когда она перекинула ноги, Сальваторе подошел к стене. Высота была ничтожно малой, но Деймон привык страховать Мальвину всякий раз, когда она в этом нуждалась. Дело не в благородности. Дело в привычке. Они ведь — пыльные, давно знающие друг друга любовники. Они ведь уже настолько пришиты друг к другу, что их не разорвешь. Вот почему в этом испепеленном мире им никогда не расстаться.

Девушка наклонилась в сторону мужчины, уперлась руками в его плечи, а тот, в свою очередь, схватил ее за талию. Стальная хватка взорвала гейзер воспоминаний и повысила температуру тела. Деймон помог ей спуститься, и когда Елена ощутила землю под ногами, одновременно она почувствовала, что эта самая земля плавно начинает уходить из-под ног. Они были непозволительно близко друг к другу. Ее руки покоились на его плечах, его — на ее талии, и между их телами почти не было расстояния. Новые «почти» радовали больше прежних.