Но это не больно. Это лишь усиливает интерес. Влечение становится сильнее. Страсть — лишь вариант азарта. В контексте их жизней по крайней мере.

— Жестоко, да? — он резко хватает ее за плечи. Елена даже не дергается. Она уже знает все повадки этого зверя. — Жестоко терять последнего друга из-за какой-то нимфетки! Жестоко видеть в твоих глазах, что тебе похуй на все, кроме твоих собственных желаний!

— Не прикасайся ко мне, — сквозь зубы с придыханием промолвила Елена. Эта ее реплика — она была слишком колкой. Сальваторе почувствовал иголки под ногтями, раскаленные угли под ногами. К этому приплюсовалось еще и осознание того факта, что Гилберт и бровью не повела: Сальваторе приплелся ведь избитый.

Самолюбие задето.

— Ты сам-то зачем пришел сейчас, а? — продолжила она после некоторой паузы. Дым за стеклом в ее глазах — это будоражило. Это пробуждало лишь одно желание. Всего лишь одно желание. И учитывая тот факт, что все правила уже давно нарушены, а вся правда высказана, Деймон решил: будь что будет.

— Сказать, чтобы ты вернулась к Локвуду или хотя бы объяснила ему, что между нами ничего не было.

— Измена подразумевает не только секс, Доберман, — шепчет, ворожит как ведьма. Ей для большей сексапильности — шляпу большую и котел с зельем. А для большей реалистичности — еще несколько разрушенных судеб.

Девушка скалится. Она контаминирует с Сальваторе: перенимает его привычки, его стиль поведения, его взгляды, повадки, жесты. Она становится его отражением, его второй копией.

Огонь в их душах воспламеняется.

— Послушай, — он усиливает свою хватку. — Ты добилась своего: я поссорился с другом. Более того, я потерял последнего лучшего друга. Ты не просто сравняла счет. Ты выиграла этот поединок. Я признаю свое поражение. Ты получила награду: чувство удовлетворения. Теперь съеби из нашей жизни, ладно?

— Игру начал ты. И не надо меня винить теперь, ясно? — она зло глядела на него, ее кошачьи повадки становились еще более дикими. Ее плечи были по-прежнему в его руках. Безумное желание последний раз напиться ею уже перестало быть мечтой — оно стало целью.

— Ясно. Теперь ты оставишь нас?

Она молчит, смотрит в его глаза и молчит. Слишком близко, чтобы не воспользоваться возможностью. Слишком не его, чтобы воспользоваться возможностью в полной мере. Плечи обнаженные, волосы распущенные — и это зрелище становится причиной напряжения его собственного тела. Теперь он чувствует, как каждая его мышца становится твердой как мрамор, как каждый нерв будто становится оголенным проводом с зарядом в двести двадцать вольт.

А она и не отталкивает его. Ну, чтобы после сказать: «Ты первый начал».

— Я исчезну из твоей и его жизни, но только ответь мне на мой последний вопрос, — она замолкает. В ее взгляде дым начинает пробивать стекло. В ее теле жар становится причиной слишком высокой температуры. Сальваторе отмечает что неплохо было бы открыть окна. Желательно — в спальне Елены. — Пожалуйста, — добавляет после раздумий. — Последний вопрос.

— Дерзай, — тянет время, не выпускает из рук ненавистную и фальшивую Мальвину, в которой уже начинают появляться повадки циничной и беспринципной суки. Она это взяла от тебя, Доберман. От тебя, ведь ты обещал своему другу не трогать ее, а потом ввалился в ее дом.

— Если бы не Тайлер, ты был бы моим? — ударом под дых. Выстрелом в упор. Кнутом по голой спине. Кровь в венах застывает, время останавливается, сделать вдох или выдох не предоставляется возможным. Сальваторе чувствует разрывающую изнутри пустоту, безумное желание наплевать на все принципы, на все правила, на все, что связывало его с Локвудом.

И дым пробивает стекло. Дым улетучивается. И Деймон вновь видит, что под маской сучистой стервы скрывается ребенок, жаждущих одного: быть любимым, быть востребованным, нужным. Отдавать взамен столько же, сколько и будет получать. Любить. Страстно.

Ребенок со взрослыми желаниями, нужно уточнить.

Она выжидающе смотрит, вновь открывая свое сердце, вновь доверяя его Сальваторе.

— Если бы не Тайлер, мы бы вообще никогда друг о друге не узнали, — отвечает тихо, не скрывая истинной симпатии, смешенной с влечением, азартом и презрением.

— Это не ответ, — она еще не злится, но ее подсознание уже готовится к очередной эмоциональной встряске.

— Это ответ, — он смиренно опускает девушку из своих объятий, делает выдох, начиная концентрироваться на голосе разума, а не на ритмах сердца. — Просто это не то, что ты хочешь слышать.

— А если чисто гипотетически? — не сдается, вновь пускаясь в ритм унижения. Сальваторе вспоминает длинноногую девушку. Почему он не отбил ее? Сейчас бы познавал бы весь кайф оргазма где-нибудь в отеле или в своей вшивой квартире. Сейчас бы и не думал о совести.

— Гипотетически? — вновь тянет время. Ему просто жизненно необходимо продлить эти минуты, чтобы если не насладиться, то хотя бы насмотреться на нее.

— Гипотетически, — отвечает шепотом, теперь подаваясь вперед. Ее влечет. Ей хочется обнажить перед этим человеком тело, как она обнажила перед ним душу. Ей хочется, чтобы он сделал то же самое, чтобы знать о нем все, пить его как вино, напиваться им допьяна…

Он смотрит в ее глаза, глаза ребенка с недетскими желаниями. Она — в его, в глаза взрослого с детскими желаниями. Оба не прикасаются друг к другу. Но то, что между ними происходит — измена.

— История не терпит сослагательных наклонений, милая, — уверенно произносит он. Елена поднимает подбородок выше, задумывается. От нее пахнет шампунью. От нее веет свежестью. Хочется этот запах разделить.

— Слабак, — презрительно выплевывает и отходит на несколько шагов.

Он спокойно выдыхает и возвращается в реальный мир. Возвращается в мир, где ему никогда не уложить на лопатки Елену Гилберт. То, что он на представлял только что, конечно, красиво, но слишком уж утопично. Сальваторе разворачивается, поднимает куртку, накидывает ее на плечи, медленно шествуя к двери. Целовать девушку лучшего друга — не в его компетенции. А любить ее — тем более.

— Я никогда в жизни больше не дам тебе второго шанса, — смиренно говорит она ему в спину. Нет, не кричит, не умоляет, не причитает. Просто констатирует. И Деймон осознает неотвратимость этих слов. Знает, что они не брошены на ветер. — Если ты сейчас уйдешь, то это навсегда, Деймон.

Мужчина оборачивается. Вот она, в нескольких шагах, такая откровенная, сдержанная и строгая. Совсем не такая, как в его фантазиях.

— Я знаю, — он горько усмехается, начинает обуваться. Приоритеты оказались сильнее. Ценности — важнее. И бешеная тяга, и безумные фантазии, и желание обладать Еленой — все оказалось пустым по сравнению с чувством долга перед Тайлера.

Деймон Сальваторе воспарил. Понтий Пилат не выиграл бой в его душе. Космос под чернью — это не ложь.

— Будь счастлива, милая, — открывает дверь. Холодный воздух вонзается в разгоряченное тело, в огненную душу. Неприятно. Реакция организма — дрожь. Реакция души — апатия, чередующаяся с досадой.

Сальваторе закрывает за собой дверь и снова исчезает где-то в лабиринтах переулков, улиц и проспектов.

====== Глава 29. Здесь должны быть титры ======

1.

— Проебывая свою жизнь, ты мне не отомстишь, пойми же уже, наконец!

Бонни медленно повернула голову в сторону говорящего. И вновь во взгляде девушки не было никакого отчаяния, не было боли. Да, она могла в любую секунду запустить чем-нибудь в него, могла послать его, покрыть отборным матом, но Бонни не была бы Бонни, если бы нее импульсивность.

Однако в душе фитиль перегорел. И боль скорее была от осознания того, что обстоятельства с каждым днем все труднее и труднее. Но никак не от того, что случилось между ней и отцом пять лет назад.

— Я тебе не мщу, па, — ответила Беннет спокойно и равнодушно. — Ты — последнее, что меня заботит.

— И что же тебя заботит в первую очередь? — скептически, даже с некой злобой, процедил родитель, все еще не сводя взгляд с дочери.