— Спасибо. Что спас ее, — произнес он, а после ушел.

Сальваторе остался один в пустой комнате для допросов. Лишь пепел скуренной до фильтра сигареты, тусклый свет лампы и застывшие тени остались верными соратниками.

А кожа на шее горела от прикосновения чертовки, растворившейся во мраке ночи, не оставившей после себя ничего, кроме послевкусия и болезненной истомы.

====== Глава 25. Гекатомба ======

1.

Она звонко смеялась, откуда-то беря силы не свалиться на пол и устоять на ногах. Она запрокидывала голову вверх, даже не пытаясь как-то контролировать свои эмоции и не выходить за рамки приличия. Она уже и не помнила, когда так смеялась: от души, до приятной боли в животе, до слез. Она уже и не помнила, когда так была расслаблена: ватные ноги, приятная истома от количества выпитого спиртного, музыка, в плен которой сдаешься без сопротивления, без страха и без сомнения. Она уже и не помнила, когда так страстно наслаждалась мгновением: каждой секундой, каждым вдохом и выдохом, каждым словом и каждой фразой. Она не помнила, но, может, это и делало сегодняшний вечер особенно ярким, особенно впечатляющим.

Тайлер сошел со сцены, оставив в покое ди-джея, и подошел к смеющейся девушке. Нет, она не просто смеялась — она хохотала, как ребенок: заливисто и без остановки. Локвуд привлек за талию Елену к себе, та рефлекторно обняла парня за плечи, но смогла взять под контроль свои эмоции лишь минуту спустя. Ей было плевать на мнение ее однокурсников, на чьи-то косые взгляды и на чье-то мнение. Ей было плевать на все, кроме выходок Локвуда, которые поражали всех до единого, разбавляя праздник и придавая ему особый шарм.

Он не мог оторвать взгляда от ее улыбки, не мог вдосталь насладиться смехом этой малолетки. Он таял возле нее снегом, рассыпался осколками, растекался воском. Все прежние ценности, все бывшие возлюбленные и все былые обещания и клятвы — все растворялось где-то в дымке прошлого, не оставляя после себя даже шлейфа. Были лишь смех Елены, ее улыбка, свет софит и эта чарующая медленная клубная музыка.

— Ты тут всего полчаса, а каждый уже тебя знает, — произнесла она с улыбкой, обнимая парня за плечи и прижимаясь к нему. Она была чарующей, до безумия привлекательной. Глядя на нее, Локвуд испытывал эстетическое удовольствие: ее красота, в которой не было яркости и напыщенности, приковывала внимание, порождая не физическое влечение или какие-то животные инстинкты, а отзвуки в сердце. Отклики в душе. Пыльные струны души играли приятную музыку, заставляя кровь согреваться в венах, заставляя каждую секунду ценить как последнюю.

Он смотрел на нее так, как на нее не смотрел никто. Даже Доберман. Тайлер смотрел с обожанием. С восхищением. С трепетом. Он любил ее. Он действительно любил ее. Только вот Елена не могла ответить взаимностью.

Физика врет. Не всегда действие вызывает равное по силе противодействие.

Он привлек ее к себе еще плотнее, потом приблизился к ее губам и насладился близостью с любимой девушкой. В Елене не было отклика. Она ответила, но не так, как хотелось бы… Однако Локвуд уяснил одно: когда любишь и имеешь возможность быть рядом, то ответность не первостепенна. Просто хочется быть рядом, просто хочется знать, что ей не плевать, что она рада его возвращению.

И все. Остальное — пыль, не стоящая ничего.

Целоваться в свете софит с парнем на вечеринке, устроенной в честь Хэллоуина у всех на виду — это было в новинку. Елена смущалась, она была смятена. Она помнила еще свои ощущения от поцелуя с Сальваторе: тогда это было настолько сакрально и интимно, что и думать об этом было не слишком просто. А тут! Чувства Тайлера обнажены, выставлены на обозрение и искренни. Мальвина боялась окунуться в них. Боялась поддаться безумию. Боялась раствориться в ком-то… Посмеяться над выходками Локвуда — одно, а вот быть с ним слишком близко — это совсем другое. Хотя, наверное, останься она с ним наедине — все было бы еще хуже.

Парень отстранился от девушки. В ее глазах был блеск: блеск страха, блеск смущения и извинения за свою скованность. Она чувствовала ту самую пленку, возникшую между ней и Тайлером. Она чувствовала ее потому, что в общении с Сальваторе ее не было.

Слишком много его в ее мыслях.

Слишком мало Тайлера в ее мыслях и в ее действительности. Слишком много призраков, ушедших в никуда, ставших небытием. Слишком мало реальных людей, которых хотелось бы любить. По-настоящему. Так, как в книгах. Как в фильмах. Чтобы до спирания дыхания, чтобы до безумной и опаляющей страсти. До головокружения и невыразимости своих эмоций.

Она смотрела на него, ища в его взгляде что-то. Что именно — не могла определить. То ли то, что было во взгляде отца, когда он разбивал ее сердце. То ли то, что было во взгляде Добермана, когда он бил и когда он целовал. Словом то, в чем таилась хотя бы толика ненависти. Но этого не находилось. Лишь ласка, нежность, трепет и обожание.

Девушка выдернула свои руки и отвернулась. Она бы рада утонуть в тех чувствах, о которых мечтала с шестнадцати, да вот только не может. Привычка ведь — вторая натура.

Локвуд резко схватил девушку за запястье, развернув ее к себе. Импульсивность и страсть — вот что способно растопить сердце этой фарфоровой куколки с синдромом принцессы. Елена чувствовала, что ее эмоции снова вскипают, что недоговоренность начинает разрывать сердце, а Деймон Сальваторе всплывает в памяти с самого их знакомства и до последней встречи. Всплывает до малейшей детали, до каждого изъяна и каждой мелочи.

Тайлер улыбнулся, развернувшись к выходу и увлекая девушку за собой. Елена не знала, пришел ли на эту вечеринку Мэтт, который первоначально и был истоком всех проблем. Не знала, была ли здесь Бонни, которая первоначально была таким же истоком проблем как и Мэтт. Сейчас Елена уже и не хотела кому-то что-то доказывать: Мэтту — что она в нем больше не нуждается, Бонни — что она умеет строить отношения. Ее желания сбылись, но никакого удовольствия не доставили.

Теперь Мальвина жаждала разобраться в себе. Ей бы хотелось понять свою странную увлеченность Доберманом, хотелось бы понять, что не позволяет ей раствориться в Локвуде, хотелось бы понять свои чувства к потерявшемуся в прошлом отцу, растворившейся в дымке нереальности матери.

Елена и Тайлер зашли в темный кабинет, слишком маленький для их раскрепощенных и бесконечных душ. Слишком малый для чувств, эмоций и правды.

Вселенной мало для людей. Чувства намного больше нашей бесконечной Вселенной. Не Космос дополняет жизнь смертных. Это смертные дополняют Космос. Что за пределами мира? Человеческие потерянные, растоптанные и истерзанные души с их эмоциями, чувствами, мечтами и болями. С их зависимостями. С их панацеями.

Тайлер закрыл дверь, резко развернувшись к девушке и прижав ее к столу. Гилберт внимательно смотрела на него, совершенно забывая, что еще минуту назад она была беззаботной и искренней.

Деймон. Он в сердце буйствовал и не позволял забыться. Все потому, что Елена не может рассказать правду: о сне, о поцелуе, о катакомбах, о тактильной близости и самых сильных откровениях, подобных которым в ее жизни еще никогда не было.

А ему ее взгляд нравился. Иссушающий и испепеляющий. Ему ее блеск в глазах нравился: казалось, что эта девушка вот-вот заплачет, но слез не было, ожидание превращалось в мучительную пытку, а желание узнать, что же там, в пределах ее души, превращалось в навязчивую идею.

Он взял ее запястье, сжал его, а потом достал что-то из кармана и, вложив в ее ладонь, сжал руку девушки в кулак.

Елена ощутила что-то холодное. Она в растерянности перевела взгляд с их рук (отвлекаясь от не тех воспоминаний) на Локвуда.

— Я понимаю, что слишком сильно подорвал твое доверие, Елена.

Она собиралась что-то возразить. Собиралась выпалить всю правду и больше не мучиться недосказанностью, видеть в глазах Тая вину и раскаяние, пряча свои такие же пороки под маской невинности и безупречия.

— Но ты должна знать, что…