Мадлен немедленно бросилась к нему, забывая страх, что отнял все силы, перед этим, в зале ожидания.

Она подбежала к нему и обняла.

– Боже, я так сожалею, Бас, прости, прости меня за всё. За ссору той ночью, за то, что я тебе сказала, за то, что позволила тебе уйти в таком состоянии, прости!

Она плакала и смеялась одновременно.

Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди, каждый поцелуй оставленный на лице сына, заставлял её чувствовать себя чуть более живой.

Действительно живой.

– Нет… мама... нет… не помню… но, что бы там… прошёл почти год, так что... думаю, что можно… сказать, что всё в прошлом, нет, мама? Ты мо… можешь… перестать… ду… душить меня?

– Ах да, прости, прости, – спохватилась Мадлен, вызывая тихий смех сына и мгновенно отстраняясь от него в некотором замешательстве.

Её слова были для него новостью.

Значит, Себастиан не помнил?

Не помнил, как его мать сказала, что если он решится на брак с Куртом, то она отречётся от него?

Не помнил её торжествующий смех от известия, что кольцо было предназначено не Курту?

– Я… у меня было кольцо для Курта, мама, ты не знаешь? Врачи показали мне вещи, с которыми я поступил в больницу, те… которые не... не были уничтожены, по крайней мере… чтобы посмотреть, помню ли я что-то, и там не… не было… никакого кольца… кольцо моего деда… его не было... Но я знаю, что оно было… я… я помню, оно было у меня… хотя не... не знаю... оно было для Курта? Я не хотел спрашивать его самого… я не знаю, если... поэтому мы... – он закрыл глаза, подыскивая слова, которые не шли на язык. – Поссорились… мы ведь поссорились, если я ничего не путаю?.. Боже, какая мешанина в голове…

Мадлен тоже чувствовала себя растерянной.

Но не из-за очевидной трудности сына в формулировке фраз или его полного замешательства.

Она растерялась от совершенно неожиданно представившейся возможности.

Заслуживала ли она такого шанса?

На этот счёт у неё имелись определённые сомнения.

Но в эти девять месяцев, хоть на самом деле в этом и не было необходимости, женщина получила подтверждение, что сын был для неё всем.

И даже больше.

Поэтому, она сделала свой выбор.

Как поступить, если вдруг появляется возможность стереть все ошибки и начать всё заново?

Мадлен могла выбирать и в тот момент решила солгать.

Он сделала это для себя самой, прежде всего.

Среди множества её качеств имела место значительная доза эгоизма, который отличал также её сына.

Она не остановилась задуматься – да это и не помогло бы – что своей ложью положила бы начало новой цепочки событий.

Она сделал выбор, по-своему помогая судьбе.

– Милый, успокойся! – произнесла она уверенным тоном, усаживаясь рядом и беря в ладони руки сына.

Они были холодные и хрупкие, и слегка дрожали, но Себастиан ответил на её пожатие, и это было самым прекрасным подарком, о котором Мадлен только могла мечтать.

– Я ничего не знаю о твоём кольце. Ты не говорил мне о нём. Видимо, его не нашли на месте происшествия, или, может, ты что-то путаешь, или кто-то нашёл его и взял себе! – И, по крайней мере, это было не совсем ложью.

Кольцо действительно исчезло из личных вещей, которые были доставлены в больницу с её сыном.

Из дома Мадлен он вышел, унося его с собой, но никто не видел его после на месте аварии.

Чувствуя болезненный укол угрызений совести, она добавила:

– И в ту ночь мы не cсорились, знаешь? У нас был просто один из наших обычных споров. Из-за Курта, да. Но не в связи с каким-то кольцом.

– Ты… ты уверена… мама? – спросил Себастиан, в ещё большем замешательстве, чем раньше.

Мадлен рисковала сильно и знала это.

Впрочем, она делала это каждый день и во всём.

В бизнесе, в любви, в жизни.

Ей хотелось убедить себя, что эта ситуация не так уж отличалась от других.

Даже если прекрасно знала, что это не так.

Вот только... она слишком сильно желала начать новую жизнь со своим сыном, свободную от ошибок и упрёков.

– Конечно, родной. Но не будем сейчас об этом. Успеется ещё... Скажи лучше… как ты себя чувствуешь? – спросила она, торопясь сменить тему.

Позже, наедине с собой, она всерьёз задастся вопросом – ради чьего блага так поступила.

Своего собственного или сына?

И даже если она не сумеет ответить себе, в любом случае, раскаяния не испытает.

Иногда раскаяние – непозволительная роскошь.

Кольцо для Курта.

Кольцо, чтобы заполучить его, чтобы браком связать его…

И к своему сердцу приковать его.

Но было ли кольцо на самом деле?

Ну, по крайней мере, я ещё довольно неплохо помню цитаты из Толкиена, чтобы переиначивать их по-своему.

Но это из Толкиена… или из фильма?

Ведь был снят фильм, верно?

Господи, что за путаница у меня в голове.

Кажется, череп сейчас взорвётся.

Блейн... сейчас я снова увижу Блейна. Что я испытываю?..

Гнев?

Растерянность?

Тревогу?

Знаю только, что мне его не хватало.

Не хватало безумно.

Блейн был на взводе.

И нервное возбуждение Тэда совсем не помогало.

Эффект болеутоляющих средств, которые дала ему медсестра, чисто случайно обнаружившая его в туалете с кровоточащей рукой, уже заканчивался.

И хотя переломов не оказалось, боль была адская.

Почти как та, что терзала его сердце.

Он заметил припухшие раскрасневшиеся губы Курта и мелкие пятнышки вокруг рта.

У него была очень нежная чувствительная кожа, и каждый раз, когда Блейн не был гладко выбрит, точно такие же следы появлялись в местах, где он целовал.

И Блейн не был идиотом.

Курт получил много поцелуев, и от кого-то, кто не имел возможности бриться, по крайней мере, в последние дни. В последние месяцы, Блейн, чего уж там.

И столько же, похоже, дал в ответ, учитывая припухлость его губ.

И был только один человек, помимо Курта в комнате, где он провёл последние два часа.

Возможно, он не имел права, но это его буквально бесило.

Ох, к чёрту.

Он имел на это полное право!

И сознание, что вообще-то, кроме как злиться, ему ничего другого и не оставалось, не делало ситуацию менее болезненной для него.

И, кроме того, Тэд продолжал подливать масла в огонь своим состоянием на грани истерики.

Даже сейчас, в больничном кафе за столиком, но не мог ни секунды усидеть спокойно.

Он боялся того, что Себастиан мог сказать, увидев его там.

При условии, конечно, что он не забыл его.

Тэд продолжал на все лады спрашивать Блейна, что ему делать.

И Блейн хотел бы знать ответ, правда, хотел бы.

Не только, чтобы заставить его замолчать, но и для себя самого.

Потому что он тоже не знал, что делать и как говорить с Бастианом.

Естественно, он был счастлив, что Смайт проснулся.

Но было и всё остальное.

Был Курт, и то, что он разделил с ним в течение этого месяца, то, что Блейн не мог забыть так быстро, как, казалось, удалось Курту, едва он снова увидел Себастиана.

– Прости, Блейн, – внезапно произнёс Тэд.

– И за что?

– Уже два часа я ною о своём, даже не задумываясь о том, каково тебе. Я видел Курта, когда он вышел из палаты, и отметины на его лице были… их ни с чем не спутаешь. Это убило меня – могу только представлять, что почувствовал ты. Дерьмовый из меня друг...

– Нет, Тэд. Я тебя понимаю, не переживай, – успокоил его Блейн. Слава Богу, хоть он был с ним в этот момент, иначе было бы совсем худо.

– Что ты теперь будешь делать, Блейн?

– Не имею ни малейшего представления, Тэд, и, честно говоря, не думаю, что решение за мной, во всей этой истории. Ты так не считаешь?

На самом деле, Тэд с этим не был согласен. Однако, он не успел ничего сказать, потому что мобильник Блейна ожил.

Звонил Курт.

Но Блейн не хотел его слышать, не сейчас.

Он был слишком уязвлён, слишком зол, хотя и понимал, что это абсурдно, ведь он всегда знал, что это может случиться…