Корделия заметила, что Элеонора сжала кулаки, как будто собираясь наброситься на представителей закона. Корделия положила руку на плечо младшей сестры и удержала ее.

– Погодите, – сказала Корделия. – Позвольте нам уехать отсюда на следующем же поезде. Мы уедем, и вы никогда больше нас не увидите.

– Боюсь, мы не можем вам это позволить, – сказал помощник Маккой. – Вы не только напали на представителя закона, вы, ребята, оказывали помощь известному врагу штата, разбойнику Левше Пейну, и участвовали в его преступлениях. Мы схватили его всего в часе езды на юг от вашего дома. В соответствии с законом этой великой земли, это делает вас всех… кем это их делает, шериф?

– Соучастниками, – сказал шериф Абернети.

– Да, соучастниками, – повторил помощник шерифа Маккой. – И мы поступим не по закону, если сознательно отпустим на свободу троих соучастников преступлений. Верно я говорю?

Вопрос показался детям-Уолкерам риторическим, поэтому ни один из них не потрудился ответить.

– Властью, возложенной на меня как на шерифа округа Уильямс, объявляю вас троих арестованными, – сказал шериф Абернети, и со скоростью, превышающей скорость звука, достал пистолет. – И если не хотите оказаться на шесть унций свинца тяжелее, о побеге или сопротивлении не думайте. Нет никого, кто был бы быстрее пули, и это божья истина.

Он осклабился, глядя, как дети-Уолкеры, сдавшись, подняли руки.

42

– Что будем теперь делать? – спросила Корделия, беспрестанно шагая туда-сюда по камере городской тюрьмы. – Надо найти отсюда выход.

Брендан оторвался от чтения «Журнала». Корделия явно проигрывала эту игру. Ей до того хотелось руководить братом и сестрой, что, не имея такой возможности, она сходила с ума.

– Успокойся, Дел, – сказал Брендан. – Надеюсь, в этой книге найдется что-нибудь, что нам поможет.

– Не говори мне «успокойся»! – закричала Корделия. – Мне уже надоело, что ты пользуешься сложившейся ситуацией.

– Какой ситуацией? – спросил Брендан.

– Тем, что я не могу читать «Журнал», – прокричала Корделия. – Ты просто счастлив, что у тебя теперь больше власти, чем у меня! И ты теперь важничаешь передо мной!

– Я просто пытаюсь нам помочь, – сказал Брендан.

Услышав этот спор, человек, сидевший в углу тюремной камеры, слегка поднял голову. Его ковбойская шляпа была так надвинута на глаза, что дети не могли видеть его лицо. Когда Уолкеров, как тряпичных кукол, бросили в камеру, этот человек уже сидел в ней. Но он почти не двигался и с тех пор не проронил ни слова, поэтому дети почти забыли о его присутствии.

Элеонора стала между братом и сестрой.

– Ребята! Хватит ссориться!

Но они не обратили на нее внимания. Элеонора через несколько секунд сдалась и села рядом с человеком в черном, который сложил руки на груди. Он него, как от дяди Фрэнка, пахло табаком и выпивкой.

– Никто никогда меня не слушает, – сказала Элеонора, опустившись на скамью. Ее брат и сестра продолжали спорить.

Все было не так, как в последний раз, когда они действовали как единая команда. Как семья. Элеоноре было противно то, что случилось с ними.

– Видите? – закричала Элеонора, не получив никакого ответа от незнакомца, находившегося вместе с ними в тюремной камере. – Даже вы меня не слушаете, а вам кроме меня не с кем поговорить!

Ступня человека в черном на земляном полу слегка пошевелилась. Его черные кожаные сапоги были вышиты замысловатым красным узором.

– Мне нравятся ваши сапоги, – сказала Элеонора. – Вам их на заказ сделали? Где тут достать такие?

Ей показалось, что из-под щита, образованного полями шляпы, послышался тихий вздох. Но Элеонора не могла быть уверена, что не ослышалась, поскольку Корделия и Брендан продолжали громко спорить.

– За что сидите? – спросила Элеонора. – Ограбление поезда? Улицу перешли в неположенном месте? За непристойную жестикуляцию?

– Был тут один, – сказал наконец человек в черном, не поднимая головы. Голос у него был низкий и звучал так хрипло, будто горло у него было выложено гравием. – Говорил слишком много, донимал меня своими вопросами. Был только один способ заставить его замолчать.

– И какой же? – с тревогой в голосе спросила Элеонора.

– Я отрезал ему язык.

Эти слова Элеонора восприняла как угрозу и отодвинулась на другой край скамьи. Человек в черном по-прежнему не поднимал головы. Услышав его голос, Брендан и Корделия перестали спорить и теперь стояли перед незнакомцем в черной одежде.

– Нельзя так разговаривать с нашей младшей сестрой, – сказал Брендан дрожащим от страха голосом.

– Мне можно все, что мне заблагорассудится, – сказал человек в черном.

– Да, но… нет… нет, нельзя, – сказал Брендан, не придумав лучшего ответа. – Вам не следовало бы. По-моему, это свободная страна и все такое… но маленьким девочкам угрожать, знаете ли, нехорошо…

– Я не маленькая, – сказала Элеонора. – И могу сама защитить свою честь!

Брендан хотел что-то ответить, но слова застряли у него в горле. Потому что человек в черном наконец поднял голову, и они смогли увидеть его лицо. Брендан так уставился на него, что не мог вымолвить ни слова. Подбородок человека в черном был покрыт черной щетиной. Длинный шрам, слегка затронув губы, проходил по его лицу от левого виска до правой нижней челюсти. Он больше походил на портрет, написанный художником-импрессионистом, чем на реального человека. Присутствовало в его лице что-то такое, от чего, казалось, в камере исчез воздух. Взгляд был холодный и тяжелый, как будто за тридцать лет жизни человек в черном не знал ни секунды счастья.

– Какую честь? – спросил он, распрямляя сложенные на груди руки. – У вас, детей, нет никакой чести. Вы только ссоритесь по пустякам и больше ничего. Где же честь в мелочных спорах?

Корделия наконец заметила, что у человека в черном нет левой руки, которая была отнята у локтя, и на ее месте свисал подвернутый рукав рубашки.

– Левша Пейн, – тихо сказала Корделия, поняв, что это должен быть опасный разбойник, которого искал шериф Абернети у них в доме накануне вечером.

– Слыхали обо мне? – спросил Левша.

– Слышали, что вас разыскивают за четырнадцать неспровоцированных убийств, – сказал Брендан, глаза которого широко раскрылись от страха.

– Всегда верите тому, что говорят? – спросил Левша.

– Так это неправда? – с надеждой спросила Элеонора.

Левша повернулся к ней.

– Неправда, – сказал он.

– Какое облегчение! – сказала Корделия.

– По моим последним подсчетам, я убил более сорока шести человек, – мрачно сказал Левша. – Я, конечно, никогда не отличался способностями в сложении. Только играл в покер и убивал людей.

Последовало долгое молчание, на протяжении которого Уолкеры мучительно пытались сглотнуть. Их рты вдруг стали суше жаркой пустыни. Левша Пейн посмотрел на Элеонору, потом на Корделию и наконец остановил проницательный взгляд на Брендане, который опустил глаза, как нашкодивший щенок.

– Что случилось с вашей левой рукой? – спросила Элеонора.

– Элеонора! – осуждающе прошептала Корделия. – Это неучтивый вопрос.

Но Левша не заметил неучтивости. Он посмотрел на то место, где должна была быть его левая рука, и медленно покачал головой. Все замолчали, и Корделия уже решила, что Левша не ответит на этот вопрос.

– В детстве я ходил посмотреть выступление странствующего цирка Томаса Кука, – сказал наконец Левша. – Потянулся погладить слоненка… а это чудовище откусило мне руку.

Уолкеры не успели понять, шутит Левша Пейн или нет, потому что у входа в тюрьму послышался пронзительный голос.

– Вуe-иии, – кричал шериф Абернети, входя в здание тюрьмы. – У меня для вас хорошие новости!

С ним были его помощники. Они подошли к камере, где сидели Левша и Уолкеры, и стали у железных прутьев. На всех трех лицах была ухмылка от уха до уха, как будто шериф и его помощники купили в складчину лотерейный билет, который выиграл.

– Мы только что получили телеграмму от судьи Бентли, – сказал шериф Абернети. – Он дал разрешение вас повесить!