Так, «японок» осталось двадцать пять. Корпус ещё одной я примотал испачканными бинтами к «эфке» для усиления эффекта и, наряду с другими, установил её по окружности лагеря, на расстоянии около ста метров или чуть больше, оставив свободный проход строго по продольной оси самолёта. Жидковато, сорок шесть растяжек на шестьсот с лишним метров, но если толпой попрут, кто-то обязательно вляпается. Хоть предупреждён буду, что гости припожаловали. А чтобы зверьё не полезло, так я трупы с внешней стороны периметра сложил. Незачем всяким падальщикам к самолёту соваться, от которого железом да керосином разит так, что у меня даже глаза щиплет. Сам же я, взяв пулемёт, «сайгу», снайперку и все пистолеты, закинув гранатомёт и винтовки в кабину АНТа, ушёл ночевать подальше, на полкилометра. Насторожённый «будильник» всяко оттуда услышу, можно и вздремнуть одним глазком.

Но, вопреки моим ожиданиям, ночь прошла спокойно и я, продрав глаза, осторожно вернулся в лагерь, не заметив издали ничего необычного и убедившись, что «маячки» нетронуты.

– Доброе утро, Танака! Как спалось? – отодвинул я штыком винтовки полог импровизированной палатки. – Видишь, не хотят твои тебя спасать. Как жаль. Придётся самому к ним идти. Где они? Сколько? Вооружение?

– Я не буду отвечать на вопросы! – с вызовом прохрипел в ответ японец, злобно уставившись на меня исподлобья.

– Это мы ещё посмотрим! – сказал я многообещающе и скорчив свирепую рожу, схватив нож, бросился на японца. Тот заверещал, но отбиться от здорового мужика вероятному кандидату в гости к предкам, было немыслимо. Вспоров ему штаны вдоль шва и ширинки от пояса до пояса, я прижал его коленом к постели вниз лицом и принялся развинчивать зажим троса.

– Всё, теперь можешь отойти оправиться. Знай полупортки раздвигай. Не всё же мне тебе ширинку держать, – прокомментировал я свои действия, отдуваясь в перерывах между фразами. – Хотя погоди, сортир тебе изображу.

Я установил возле стойки шасси торчком три ящика из под гранат так, чтобы на них можно было сесть.

– Готово! Чуть позже ямку тебе вырою, если не лень будет. Мне ещё дружков твоих хоронить, а то валяются неприкаянные, того и гляди на жаре завоняют.

Дав самураю время, вновь посадил его на трос, отмерив его так, чтобы он сам мог свободно перемещаться между палаткой и туалетом, после чего принялся его кормить.

– Скажи, Танака, как вы нас сбить умудрились? Я, видишь ли, всё самое важное как раз проспал. Только не надо зарекаться, что отвечать не будешь. Это же сущая ерунда. А вот если я расстроюсь, могу и бубенцы тебе отрезать. От этого ты не умрёшь, зато хрипеть перестанешь.

– Вы летели очень низко, – скупо отозвался японец. – Сначала мимо, но потом повернули прямо на нас.

– И что, вот из этого вот пулемёта? – изобразил я недоверие. – Да в самолёте дыр больше, чем у него боезапас. Не может быть.

Пленный замолчал.

– Ну, как хочешь, можешь не отвечать. Не калечить же тебя в самом деле, – миролюбиво удовлетворился я его «знаком согласия». – Спроси ты у меня тогда что-нибудь. Не в молчанку же нам играть.

– Почему вы меня так называете? – стараясь обращаться ко мне уважительно, он намекал, что хотел бы того же по отношению к себе.

– Танака? Ты, японец, говорящий по-русски, офицер, и не читал роман «Порт-Артур»? – искренне удивился я.

– Первый раз слышу, – пробурчал самурай.

– Ну ты даёшь! Да служи я в вашей армии, затёр бы до дыр и надулся бы как дирижабль от гордости!

– Я много русских книг прочёл, но о такой слышу впервые! – повысив голос, повторил пленный. Тут уж я прикусил губу, подумав, что Степанов мог свой роман на текущий момент и не написать.

– Интересный?

– Да, – ответил я коротко.

– Про осаду?

– Да.

– А Танака?

– Был там один ваш разведчик, – кивнув нехотя, спросил уже сам. – Ведь ты тоже из этого племени?

Японец промолчал. Молчи-молчи, мне даже кивать не надо.

– И в разведке, стало быть, здесь? – решил я поднажать.

В ответ тишина.

– Смотри, солёного мяса ты уже налопался, будешь артачиться – воды не дам.

– Да, в разведке, – отозвался самурай, не понаслышке знакомый с муками жажды.

– Ладно, воду заслужил. Смотри, я бутылку на шнурке подвешу, в любой момент сможешь наклонить и пару глотков сделать. Но учти, это тебе на целый день. И есть мы только вечером будем.

Убедившись, что пленный в состоянии сам о себе позаботиться, я не стал больше к нему приставать. Всё равно, если там, откуда он пришёл, есть пулемёт, то днём соваться нельзя. Светлое время я решил потратить с толком, занявшись доставшимся мне хозяйством. В первую очередь, я выполнил своё обещание и выкопал выгребную яму. Нагадить он много не успеет, пока отсюда не уйдём, а чтобы не воняло, землёй присыпать буду.

Теперь на очереди были мёртвые. Чтобы выкопать им могилу, такую же как вчера, я потратил большую часть дня, хоть и укладывал в неё японцев в два слоя, точно так же прикрыв дюралем и оставив табличку. Этак я аэроплан совсем раздену. Оставшиеся светлые часы я убил на «инвентаризацию» своих богатств. Медицинский груз состоял, по большей части, из белья и перевязочного материала, но было там два ящика с препаратами и два заполненных льдом бачка-термоса со склянками внутри, на ярлыках которых значилось: «мазь от ожогов». Сейчас лёд уже растаял и, перераспределив содержимое бачков, я получил литров шесть воды, которую можно было пить. Но главные запасы жизненно необходимой жидкости я обнаружил в «заначке» техника в двадцатилитровой фляге в отсеке ВСУ, в самом хвосте самолёта. В той же кладовке нашлась и вместительная банка с моторным маслом, которое, смешав с остатками керосина из баков, разлил по четырём склянкам из под раствора морфина, изобразив импровизированные «коктейли Молотова». Что ждёт меня впереди, я не знал и подумал, что хоть какое-то противотанковое оружие всё же лучше, чем ничего.

Содержание оставшихся склянок я трогать не стал, отложив для себя те, где значилось «эфир», «спирт», «йод», «глюкоза», «новокаин». Ревизия сухих лекарств пополнила мою походную аптечку стрептоцидом, кодеином, кофеин-бензоатом, аспирином. Остальные препараты, вроде пирамидона или фенацетина, назначения которых я не знал и не имел о нём даже предположений, я трогать не стал.

За целый день вокруг ничего не происходило и даже характерного шума войны не было слышно. Только раз мне показалось, что где-то на севере послышалось жужжание, будто ветер донёс, но осмотр горизонта ничего не дал. А ведь залпы в степи на двадцать-тридцать километров вокруг слышны. Минимум один переход до людей, значит. А скорее всего и больше.

– Держишься молодцом, – подошёл я, уставший, к Танаке. – Поедим?

Пленник, лежавший с открытыми глазами, кивнул в ответ и попытался сесть, отчего его лицо, там, где было видно через бинты, покрылось испариной.

– Не дури, а то умрёшь позорно, в постели, – остановил я его и, построгав вяленое мясо, кроме которого у меня ничего больше и не было, если не считать стремительно уменьшавшейся краюхи ржаного домашнего хлеба, стал кормить.

– Вот сидим мы с тобой, Танака, в степи, один хлеб жуём. И, скажи пожалуйста, какого лешего ты полез на меня воевать, а? Чем тебе дома не сиделось? Молчишь? Говорить не хочешь или сказать нечего? Ну, молчи, молчи, – стал я рассуждать, присев разведчику на уши с мыслью, что если вдруг со мной что случится, то всё-таки гадость узкоглазым напоследок сделать успею. – Всё таки вы какие-то дураки, японцы. Ведь со всеми соседями перессорились! С англичанами союз потеряли, американцы оружие китайцам поставляют, с которыми вы воюете, на нас тянуть стали. В дружках же – Гитлер за тридевять земель, который и помочь-то вам ничем не может. Что, думаете всех победить?

– Мы не воюем с Англией и с Американскими штатами, – возразил японец.

– Это армия не воюет. До поры. А флот сверхлинкоры с восемнадцатидюймовками, которые сильнее нынешних настолько, насколько «Нагато» сильнее «Дредноута», надо полагать, для круизов императора строит, – посеял я семена дракона. – И не делай вид, будто не понимаешь о чём речь. Об этом, наверное, уже даже в борделях Амстердама перешёптываются. Думаешь, с такими амбициями великие державы мириться будут? Наивный…