Нет, это нужно делать не в ряде случаев, а всегда. Любая этимология является народной, если не соотнесена с реальными житейскими обстоятельствами возникновения слова, мотивирующими разворот форм к нужному смыслу. Могли ли древние наивные люди назвать реку словом «иволга» или «нога», или даже «река», заимствовав и преобразив лит. valka или морд. йулга? Конечно. Но могли – не значит назвали. По самой форме и значению слова или их отношениям со словами других языков это никак не выяснить. Т. е. по разнообразной фонетической, словообразовательной и семантической статистике (которую, отсылаю для наглядности, как критерий и принцип работы заявляет Откупщиков и многократно её иллюстрирует) никак не установить, как жили и что делали люди в далёком прошлом, как они думали и почему применяли какие-то формы для каких-то значений. Так что результаты таких компаративно-статистических трудов не способствуют строгим научным выводам. Это ясно прежде всего тем, кто нуждается в помощи лингвистики, хотя бы археологам. М.Б. Щукин постоянно выступает против «чар балтийства», «чар славянства» и т. п.: «Когда О.Н. Трубачев (1968) и Я. Удольф (1979) находят скопления раннеславянских топонимов на западной Украине и в Прикарпатье, это не означает, что именно здесь протекал процесс славянского этногенеза. Ситуация, очевидно, была более сложной» («Рождение славян» – www.archaeology.ru/Download/Shchukin/Shchukin_1997_Rozhdenie_slavyan.pdf). Выход из предустановленности один – уйти от чисто лингвистической статистики и заняться лингвистическими фактами в связи со всеми реальными (топографическими, климатическими, историографическими, техническими, ремесленными, юридическими, медицинскими) событиями и логикой естественных процессов мысли (не учёных, хоть исторических, хоть археологических, не предустановленных, а реальных, народных, лишь косвенно задокументированных в источниках и фактах). Это совсем не то, что мыслит со своей позиции Щукин: нужно «привлекать данные других наук – лингвистики и истории. Причем в каждой из научных областей исследование должно вестись самостоятельно, без оглядки на данные иных наук, сопоставляться, для чистоты эксперимента, должны лишь результаты исследований». Нет, каждая научная область разрабатывается по своей установке. Нужно начинать с неустановленного – восстанавливать всю реальную историю в напластованиях смыслов в каждом слове, т. е. последовательно рассматривать сохранившуюся в мотивациях органически-неизбежную, с виду фантомную естественно-необходимую историю людей (это имеет некоторое отношение к традиции, которую обосновывали А. Пикте, Г. Шухардт, Н.В. Крушевский, Н.Я. Марр и др., чаще всего называемой ими лингвистической археологией или палеонтологией). И лишь после такой глубокой переработки каждого словесного факта можно заниматься статистической сводкой всех, образуя как лингвистическую, так и историческую картину.
Было бы несправедливо считать, что Топоров и Трубачёв полностью зациклены лишь на традиционно-умеренной компаративной этимологической работе. Это, по сути было лишь их началом. Позже они, каждый по-своему, далеко продвинулись по пути более реальной этимологии. Трубачёв разрабатывал на практике и в теории принципы семантической реконструкции, «восстановления древнего значения слова», в том числе в связи со средствами этимологии. Основной принцип изменений в семантике – переосмысление. «Семантической реконструкцией в полном смысле нельзя считать бесхитростную транспозицию засвидетельствованных значений слов отдельных… языков… Вместо реконструкции мы получаем неэкономную тавтологию». «Углубленное понимание значения есть, по нашему убеждению, уже тем самым его реконструкция, а в этом деле нельзя обойтись без этимологии». «Приемы семантической реконструкции – это хорошая эмпирия (правильное описание значений и употреблений слов) плюс неизменный здравый смысл (готовность к пониманию специфики воссоздаваемой эволюции значения без анахронистических атрибуций современных воззрений древним эпохам) и плюс компетентность в типологии формирования близких значений в разных языках, и все это – на фоне прочного знания формально-этимологических приемов или принципов, за которыми должны стоять вся сравнительная грамматика и все общее языкознание» («Приемы семантической реконструкции» // «Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Теория лингвистической реконструкции». М., 1988. С. 197–222 – http://www.durov.com/linguistics1/trubachev-88.htm). Тем не менее Трубачёв, несмотря на самые смелые местами, в переинтерпретациях, отлёты фантазии, нисколько не отступил от базовых компаративных принципов.
Топоров в каждом отдельном случае стремился создать целостную систему научных представлений как о самом научном разделе, так и о любом конкретном предмете. Как намёк на его общие идеи в области этимологии вот несколько цитат. «При бесспорно ведущем положении этимологии как отрасли сравнительно-исторического языкознания, общая картина будет неполной при игнорировании младших братьев этой „научной“ этимологии, остающихся непризнанными ею („народная“ этимология, к которой, кстати, нередко соскальзывают… и представители „научной“ этимологии; „мифопоэтическая“ и „онтологическая“ этимология и др.)». «Понятие окончательной (абсолютной, единственное правильной) этимологии для целого класса слов является иллюзией… Пройти всю толщу мыслимой семантической плоти и тем самым создать более полное пространство для более адекватных этимологических решений, сумма которых описывает реальное или потенциальное единство» («О некоторых теоретических аспектах этимологии» // «Этимология». М., 1986. С. 205–211 – http://philology.ru/linguistics1/toporov-86.htm). «Этимология пока, строго говоря, не может полностью уложиться в рамки только языкознания… Обладая определенными познаниями в культурно-исторической сфере, мы при этимологическом исследовании слов, имеющих отношение к этой сфере, строим возможные модели образования значения этих слов, исходя из исторических данных, а затем проверяем эти модели на собственно лингвистическом материале; и эта проверка является как раз решающим критерием истинности этимологии» («О некоторых теоретических основаниях этимологического анализа» // «Исследования по этимологии и семантике». Т. I. М., 2004. С. 19–40 – http://www.philology.ru/linguistics1/toporov-04.htm).
На тему Волги будет уместно рассмотреть, какую именно более реальную этимологию нашёл Топоров и как он это сделал. Имеется в виду упомянутая статья «Ещё раз о названии Волга». После обсуждения фасмеровских вариантов Топоров предлагает как свое прочувствованное предпочтение идею Н.С. Трубецкого, которая в своё время не была пропущена Фасмером в печать. «Трубецкой считал название Волга балтийским (ср. лит. Ilgas, долгий), начальное il в восточнославянском должно измениться в ul с протеическим w». По смыслу эта этимология «неожиданна»: «долгими… в балтославянском ареале не называют … реки», ни длинные, ни очень длинные. Но технически, по звукопередвижкам, и исторически балтская этимология вполне естественна. «Балты появились здесь намного ранее славян», «с середины 2 тыс. до нашей эры». Все названия крупных рек из этой зоны «в русском языке заимствованы … название Волги основательно перестроено, отчасти переосмыслено и глубоко пережито языком». «В первый период после прихода сюда раннеславянского материала на этой территории скорее всего существовал своего рода балто-славянский культурно-языковой симбиоз».
После этих авторитетных предустановлений и удобной статистики, подтверждающей массовость балтского элемента, Топоров переходит к реальному обоснованию. «Решение проблемы первоначальной объектной отнесённости названия Волга», т. е. что, собственно, следует на местности называть Волгой. «Стоит напомнить гидроструктуру нынешней Волги». Парадокс с самого начала: исток реки, по науке, должен быть не там, где считается народом по традиции. Если пропустить детали, Топоров показывает, что верховья «ненаучно назначенной» Волги представляют собой вереницу озёр, связанных ручьями и протоками, длиною около 100 вёрст, явно ледникового происхождения, где лишь после оз. Волго и следующей за ним плотины, бейшлота, по сути, и возникает река Волга. «Самое любопытное, что по́зднее… искусственное техническое гидросооружение, по сути дела….восстанавливает ту ситуацию, которая характеризовала гидроструктуру этого микроареала… в прошлом, когда как следствие таяния ледника уровень вод здесь был несравненно выше». По руслу Волги существовало «длинное» «склеенное» озеро. «Именно это озеро и было тем гидрообъектом, к которому первоначально было приложено название с корнем Волг-». «Название Волга является, по сути, производным от названия Волго». «Распространение названия Волга и на предшествующую озеру Волго часть реки… произошло существенно позже… в качестве восполнения и расширения». «Начавшееся позже расчленение единого «долгого» озера привело к дифференциации его частей и их новому называнию. Прежний объём названия Волго сузился до теперешнего озера». «Долгие» озёра составляют распространенный тип как на славянских территориях, так и в балтийском ареале». Перенос названия на низовья, вплоть до устья, предполагается сам собой и не детализируется.
