Сидя рядом с братом на крыльце, как в былые времена, Ольга задумалась. На нее нахлынуло множество воспоминаний, одни счастливые, другие забавные. Она рассказывала случай за случаем, а брат согласно кивал головой или поправлял ее. Ему тоже взгрустнулось в этот вечер оттого, что сегодня с ними не было Миши, а Игорь ушел навсегда. Отрадно было вспоминать их общее детство, когда они подрастали вместе, неразлучные, как четыре щенка в одной корзине; те годы, похожие поначалу один на другой и все более разные, по мере того как они взрослели. Это было отрадно и так необходимо им сейчас.

— А помнишь, как бывало в пост? Вместо коровьего молока нам давали миндальное… Помнишь, как мы его любили? — говорил он.

— А карантины, как мама строго их соблюдала? — откликалась она. — Игорь у нас побил все рекорды, полгода просидел взаперти, когда болел подряд скарлатиной, корью, ветряной оспой и коклюшем.

— А ухаживал за ним Ваня. Мама заходила к Игорю только по утрам, вместе с доктором.

— Чтобы не заразить нас.

Для Наталии, слушавшей брата и сестру, им снова было восемь, десять, пятнадцать лет, и на время она даже забыла о войне и о смерти Игоря. Все отступило перед недолгой красой уходящего лета, неповторимо ослепительным восходом солнца, псовыми охотами в тумане ранней осени. Адичка первым вернулся из зачарованного мира детства.

— Теперь всему этому конец, — сказал он. — Вот увидишь, тебе придется растить своих детей на чужбине.

— Вздор! Эта революция — всего лишь случайность, каких было множество в истории нашей страны! Это так по-русски! Скоро все уляжется и жизнь пойдет как прежде!

— Как прежде уже не будет никогда. Даже в лучшем случае смута продлится не один год.

— Эта революция — змея! Она отпадет, как змеиная кожа!

«Ну вот, опять они за свое», — подумала Наталия. Слушать спор брата и сестры было скучно. И она стала глядеть на звезды и почти полную луну, на луг, тихонько шелестевший никем нынче не кошенной травой, на три их тени, которые отчетливо вырисовывались на песчаной дорожке перед крыльцом. Ей показалось, что повеяло запахом сирени, впервые, и этот аромат наполнил ее таким счастьем, что захотелось вскочить, убежать одной в парк и обнимать одно за другим любимые Адичкины деревья. Начиная с самого дорогого его сердцу большого старого дуба с неохватным стволом, который стоял темной громадой на краю луга, словно нес охрану.

17 мая 1917

Погода стоит солнечная и теплая. Миша все еще на фронте. Четыре дня от него нет вестей. Мама вернулась в Петроград с Ксенией, Екатериной и девочками. Ольга осталась ненадолго помочь мне разобраться со счетами. Скоро нам понадобятся деньги, и я хочу вместе с ней посмотреть, что мы можем продать. Они с Натали в первый раз купались в речке. Цветут ландыши. Повсюду благоухает сирень. Распускаются ирисы. Поляны в лесу голубые от незабудок. Кончаются облачные дни.

20 мая 1917

Ходили гулять к излучине реки, где пасутся мои табуны. Меня ждал неприятный сюрприз: потрава; крестьяне, оказывается, теперь выгоняют туда же своих лошадей, которые пасутся где попало. Когда я попросил крестьян покинуть мои владения, они в ответ пригрозили отравить мои луга.

21 мая 1917

Жена не на шутку поссорилась с моей сестрой. Ольга целые дни проводит в больнице. По вечерам она вместе со мной проверяет отчетность по имению. Натали же только и делает, что играет на фортепьяно, и это несказанно раздражает Ольгу. «У тебя есть множество куда более важных дел», — не раз упрекала она ее. Натали даже не удостаивала ее ответом, и Ольга вышла из себя: «Тысячи русских гибнут каждый день! Чего ты ждешь, почему не беременеешь? Долго еще будет продолжаться это затянувшееся детство?» Натали обиделась. «Я у себя дома и делаю что хочу!» Россия катится в пропасть, а невестки затевают бабьи свары!

25 мая 1917

Повсюду собрания и сходки. Вечерами я читаю «Историю французской революции» Мишле, а Натали — «Люсьена Левена» Стендаля. Ольга уехала раньше, чем собиралась. С Натали они помирились, но Ольга по-прежнему настроена к моей жене весьма критически.

27 мая 1917

Прислуга требует прибавки жалованья и грозит забастовкой. Имел долгие споры с ними, затем с садовниками. Поскольку они отказываются работать, сам выкосил большой луг перед домом. Натали хотела помочь мне, но сразу же порезала ногу. Теперь она хромает, но не унывает, возится в розарии, читает и играет на фортепьяно. Купаться в речке одной я ей запретил.

28 мая 1917

Николай Ловский приехал мне помочь, и мы с ним весь день косили в парке. Натали с Козеттой купались в речке.

29 мая 1917

Сорокинск, комитет по мобилизации. Тех, кто пытается комиссоваться, заставляют проходить медицинское освидетельствование. Они отказываются идти на фронт, кричат и скандалят. Это какой-то неописуемый хаос. Я уже не говорю о тех, что скрываются от мобилизации. В большинстве случаев их семьи им пособничают.

31 мая 1917

Во всех окрестных городах — скандал за скандалом. Крестьянки требуют утроить им поденную плату, а крестьяне — увеличить впятеро. По моей просьбе собрался комитет прислуги: они тоже требуют удвоить жалованье.

3 июня 1917

Долгие переговоры с комитетом прислуги. К согласию так и не пришли. Угрожают забастовкой. Я предложил, чтобы нас рассудил согласительный комитет. Потрава лугов в поместье продолжается. Пропали четыре моих лошади. Я заявил о краже.

4 июня 1917

Комитет прислуги готовится к забастовке, но я через Олега, управляющего, предложил компромисс. Ждем их ответа. Тревожные новости: многие солдаты дезертируют, а те, кто остался, братаются с немцами. Временное правительство совещается, советы прибирают власть к рукам, а больше никто ничего не делает. При виде моих крестьян, погрязших в безделье, я выхожу из себя.

6 июня 1917

Под вечер в Байгоре огромная толпа крестьян, вооруженных кольями и дубинами, ворвалась в имение. На дворе у коровников они устроили митинг. Олег, наш управляющий, перепугался, явился к нам с Натали и стал уговаривать нас бежать. Но я сам вышел к толпе узнать, чего они хотят. Зачинщики требуют, чтобы я выгнал Олега, и грозят расправиться с ним, если я не сделаю этого в двадцать четыре часа. Еще они велели нашим слугам, которые прекратили забастовку, после того как я повысил им жалованье, потребовать много больше. Паша отважно попыталась дать отпор одному из революционеров, но потерпела неудачу. Она вернулась на кухню вся в слезах под улюлюканье бунтовщиков. Сейчас одиннадцать часов, и толпа наконец согласилась покинуть имение.

7 июня 1917

Как и вчера, сотни крестьян весь день толпились вокруг дома. Они по-прежнему требуют выгнать управляющего. Я долго размышлял, наконец велел позвать зачинщиков и сообщил им, что Олег уволен. После этого толпа разошлась с песнями. Коротко переговорил по телефону с Мишей. Он смеется: «Я отражаю натиск со всех сторон. Вот это дело, я в восторге!» Сказал, что скоро приедет в отпуск.

11 июня 1917

Жара как в Сахаре. Мы провели день у Козетты и Николая. Сегодня ночью у них подожгли два овина. Козетта хочет уехать в Петроград, здесь ей страшно. Я настойчиво советовал Натали ехать вместе с ней. Натали отказалась наотрез. «Я не боюсь», — заявила она. Тогда Козетта решила отложить отъезд. На обратном пути — остановка в Воринке и долгая дискуссия с большевиками по поводу реформ, обещанных Временным правительством.

14 июня 1917

Ищу нового управляющего, но безуспешно. Вчера вечером, обходя парк, я застал крестьянок за кражей хвороста. Сегодня утром ко мне пришли крестьяне, человек десять, и потребовали шестьдесят десятин земли вместо сорока семи, о которых мы договорились. Нескончаемые споры. Я пытаюсь убедить их, что так нельзя. Затем напоминаю им, что земли под паром еще не удобрены, сев конопли и гречихи не закончен, заливные луга надо срочно выкосить. Под конец один из них мне заявляет: «Ты как хочешь, ваше сиятельство, но мы за Ленина и потому ни пяди не уступим». Миши все еще нет, поезда ходят все хуже и хуже. Если общая ситуация не изменится, через полгода движение замрет окончательно. Не сегодня-завтра все железные дороги России выйдут из строя. Мои садовники ленятся поливать огород; я не перестаю им повторять, что в такую погоду они не должны выпускать лейки из рук.