…Журбин поерзал, встрепенулся, разгоняя кровь по венам, сказал себе: «Не вздумай дрыхнуть, обормот!» — и начал думать о Хлебе. Вспоминать мельчайшие детали, отразившиеся на выгнутой коричневатой корке вынутого из печи магического Каравая.

О Хлебе стоит рассказать отдельно.

Все три прошедших года, в начале каждого лунного месяца бабушка Фаина пекла охранный Каравай. Колдовала над бездрожжевой закваской, заговаривала тесто, ставила его в печь.

Когда доставала Каравай из печки, то прошептав заклятье, втыкала в него ритуальный нож по центру. Творила оберег для Острова.

Лишь по прошествии полугода, шаманка посвятила Журбина в сей ритуал. Пригласила Сеньку в дом и попросила:

— Погляди-ка, миленький, на хлебушко внимательно. Смотри на трещинки, на пятнышки… Они ничего тебе не напоминают?

Журбин прищурился на каравай.

Обычный хлеб. Присыпанная чуть подгоревшей мукой серо-коричневая корка шла разломами и трещинами, кое-где темнели пятна и небольшие светлые промины…

— Сосредоточься, миленький. СМОТРИ.

Повелительный голос Фаины погрузил парня в бездумный ступор. Зрение слегка расфокусировалось, поплыло…

Внезапно Арсений понял, что каравай превращается в… карту! Карту Острова и окружающей его Пустоши! На ней отобразились наиболее опасные черные топи, змеились трещинками ручейки, вспухали крохотные островки… В месте, где хлебная карта треснула наиболее сильно и рельефно бобры образовали запруду и вода оттуда начала опасно подтапливать Дальний Луг.

Задумавшегося над колдовской «топографией» Журбина, отвлек вопрос колдуньи:

— Видишь, миленький, откуда Острову беда грозит?

— Да, — чуть заторможено кивнул Арсений. — Бобров придется прогонять, плотину их разрушить, иначе — утопят Остров черти хвостатые…

— Вот, вот. Займитесь, миленькие, той семейкой. Разрослась она, бедой людям грозит.

Позавчера, в ночь перед отъездом Журбина в поселок, Фаина впервые приказала Сеньке самому испечь Каравай. Сейчас, сидя по-турецки среди сугробов, Арсений понял, почему шаманка это сделала: лучше всего охранный Каравай о б щ а л с я со своим творцом, давал подсказки человеку замесившему колдовские Тесто. Никогда раньше магическая хлебная карта не отпечатывалась столь четко в голове Арсения. Никогда еще на ней не было непонятной, странной трещинки, ведущей к Острову со стороны, почти противоположной поселку.

Трещинка эта, как понял сейчас Журбин, прочертила корку Хлеба исключительно для него. Она шла мимо незамерзающих топей, где били сильные ключи. Змеилась между крохотными островками. Она была — дорогой. Путем, которым без подсказки Арсений не прошел бы даже вместе с чутким носителем наставницы — дорога шла через наиболее опасные места Пустоши. Т у д а люди не ходили.

Журбин поерзал, почесал варежкой нос. «А если я ошибся?! Если неправильно понял намек Каравая?»

Извилистая трещинка могла указывать на новый ручеек…

Прежде чем к сидящему на тропе человеку медленно подъехал снегоход, на него выскочила остроухая черно-белая лайка. Самсон и один из его приятелей неторопливо обследовали путь, искали место, где Сектант мог спрыгнуть. Собака обнаружила «пропажу» раньше хозяев, но к моменту, когда охотники подъехали вплотную, уже успела получить телепатический приказ от Журбина и не смогла ослушаться — стояла словно вкопанная и не гавкала.

Субару остановился метрах в трех от Арсения. Седок слез со снегохода, направился к неподвижному парню… Самсонов, оставшийся за рулем, перекинул на грудь винтовку и взял Сектанта на прицел.

О том, что произошло дальше, пожалуй можно и не рассказывать. Журбин погрузил охотников в легкий ступор, считал в их головах информацию — оба егеря с лайкой и два их гостя, как и ожидалось, остались на той стороне поляны искать следы испарившегося ездока Ямахи. Самсонов и его приятель безропотно помогли Арсению усесться на Субару, Сенька вытащил из кармана Самсона спутниковый телефон и приказал мужикам добираться до заимки пешим ходом.

Рутина. Привычная р а б о т а телепата.

Арсений посмотрел вперед: на тропе перед снегоходом уже сидела волчица, обогнувшая поле по опушке. Бока Лауры-Миранды тяжело вздымались, из открытой пасти пар валил. Сенька махнул варежкой за спину, предлагая волчице-диверсантке усесться сзади на сиденье. Проехаться и отдохнуть. Миранда отказалась, побежала впереди Субару по пробитой в снегах дороге.

Звонить своим с чужого телефона Журбин не мог. Провайдер спутниковой связи зафиксирует и оставит в памяти номер вызываемого абонента, а у Миранды, обычно легко справляющейся с проблемами слежения, не было инструментальной возможности обеспечить кодировку телефона.

Трубку у Самсонова парень изъял на всякий пожарный случай, поскольку понимал: до Острова он может не добраться — рухнет в снег и, замерзая, будет думать: «Вот взял бы телефон и спасся. Сказал отцу, где искать, куда идти на помощь…»

Последние несколько километров до Пустоши, мысль о звонке все чаще посещала Журбина. Но к моменту, когда Сенька окончательно созрел, остановил машину и потянулся в карман за телефоном, силы его совсем оставили. Арсений завалился на бок, рухнул в мягкий снег, в голове начало темнеть…

В щеку Журбина тут же воткнулся мокрый волчий нос! Понимая, что отключается, парень составил для Миранды топографическую хлебную карту и из последних сил окрасил красными пунктирными отметинами змеистую тропу: «Беги по этой метке, — сказал наставнице. — Дорога выведет по топям до своих…»

Просить Миранду дважды не потребовалось. На Журбина обрушился снежный вал — работая лапами словно бульдозер, волчица-диверсантка забрасывала парня снегом! Надеялась, что под снежным одеялом Сенька не замерзнет до смерти…

Утопая в теплой сонной мути, за секунду до того как сознание полностью померкло, Журбин подумал: «Каравай провел бы своего создателя через Пустошь… Охранный оберег звал меня, манил и вел… П р о п у с т я т ли болота Миранду?..»

Очнулся Арсений от дикой боли в пальцах!

Поморщился: «Дежавю… Такое уже было совсем недавно… Больница, застывший на табурете полицейский…» Парень открыл глаза. Над головой висел низкий бревенчатый потолок. Горло щекотала натянутая до подбородка выделанная звериная шкура. Шкуры закрывали обнаженное тело Сеньки в несколько слоев. Душили мягким ворохом.

Журбин услышал, что рядом кто-то дышит, повернул голову направо… И отпрянул!

Рядом с ним лежал незнакомец. Немолодой бледный мужчина с высоким интеллигентским лбом и острым носом, хранившим заметные вмятины от долгого ношения очков. Глаза незнакомца были закрыты, дыхание поверхностное и тяжелое.

Арсений легонько проник в голову соседа по лежанке… Пробежался по его памяти…

И заскрипел зубами! «Миранда!.. Зачем она отправилась туда одна?!»

Арсений был не совсем прав. До поселка Миранду сопровождали его отец и глава островитян Борис Завьялов.

Лаура-Миранда привела к засыпанному снегом Журбину подмогу. Парня привезли на Остров и оставили на попечение Фаины, Миранда тут же поменяла носителя и в молодом кобельке Хватае отправилась обратно в поселок.

Позже Арсению сказали, что он и волчица проспали больше суток. Как эту бешеную гонку, выдержала пришелица, одному Богу известно. Она, конечно, переместилась в свежего носителя и получила от него прилив сил. Но это не снимало интеллектуальное перенапряжение: Миранда более трех суток не имела ни малейшей передышки! Она сражалась, защищала Сеньку, уходила от погони на четырех лапах, потом одна бежала через топи. А после всего этого, телепортировалась в Хватая и вновь ушла в поселок, зная, что там придется перемещаться непонятно сколько раз. Без отдыха, без роздыха — работать. Устранять опасность для существования островного поселения.

В дороге до поселка мужики позволили Хватаю-Миранде подремать в прицепе. Обустроили на санках теплую лежанку и довезли до опушки, минуя главную дорогу… Остались ждать в лесу — двум чужакам нельзя показываться в поселке, который до сих пор гудит от треволнений.