Образ ваших душ двойной.
Перевод В.Микушевича
ПЕСНЯ
Пожил-пожил мой голубь и - угас.
Мне кажется, угас он от печали.
Какой печали? Шелковый обвяз,
Петлю на ножки, свил ему не я ли?
О, красненькие ножки! Не пойму,
Зачем угас ты, голубь? Почему?
Ты жил один - один в глуши лесной.
Так что же не жилось тебе со мной?
Бывало, приласкав, поесть несу...
Ужель со мною хуже, чем в лесу?
Перевод Е.Фельдмана
ПЕСНЯ
I
Тише! Тише! Любимая! Тише ступай!
Дом уснул, что ж, нехитрое дело,
Но, не дай Бог, ревнивец услышит, пускай
Ты подшила колпак, Изабелла!
Хоть легка твоя поступь, как у феи легка,
Что танцует на воздушных пузырьках ручейка
Тише! Тише! Любимая! Тише ступай!
У ревнивца предчувствия прут через край.
II
Не шелохнется лист, зыби нет на реке
Все спокойно, и ночь закатила свой глаз,
И тревоги летейские все вдалеке,
Майский жук не пугает гудением нас;
И луна, то ли вежлива, то ли скромна,
Скрылась в облаке - это ли наша вина?
Ни огня в темноте, ни костра за версту,
Только милой глаза, только губы - в цвету!
III
Сбрось засов! ах, нежней! ах, повежливей с ним!
Моя сладкая, звякнешь - мы будем мертвы!
Что ж, удачно! - где губы? Пускай недвижим
Старикашка мечтает; сон - счастье, увы;
Спящей розе мечтания наши дарят
И надежду, и сладостных чувств аромат;
Клинтух жмется к подруге, считаться изволь;
Я целую; о, музыки сладкая боль!
Перевод В.Широкова
КАНУН СВЯТОГО МАРКА
Воскресным днем случился тот:
К вечерней службе шел народ,
И звон был праздничным вдвойне.
Обязан город был весне
Своею влажной чистотой,
Закатный отблеск ледяной
Был в окнах слабо отражен,
Напоминал о свежих он
Долинах, зелени живых
Оград колючих, о сырых,
В густой осоке, берегах,
О маргаритках на холмах.
И звон был праздничным вдвойне:
По той и этой стороне
Безмолвной улицы народ
Стекался к церкви от забот,
От очагов своих родных,
Степенен, набожен и тих.
Вдоль галерей, забитых сплошь,
Струилось шарканье подошв
И крался шепот прихожан.
Гремел под сводами орган.
И служба началась потом,
А Берта все листала том;
Волшебный, как он был помят,
Зачитан, как прилежный взгляд
Пленял тисненьем золотым!
Она с утра, склонясь над ним,
Была захвачена толпой
Крылатых ангелов, судьбой
Несчастных, скорченных в огне,
Святыми в горней вышине,
Ей Иоанн и Аарон
Волшебный навевали сон,
Ей лев крылатый явлен был,
Ковчег завета, что таил
Немало тайн - и среди них
Мышей, представьте, золотых.
На площадь Минстерскую взгляд
Скосив, она увидеть сад
Могла епископский в окне,
Там вязы, к каменной стене
Прижавшись, пышною листвой
Превосходили лес любой,
Так зелень их роскошных крон
Защищена со всех сторон
От ветра резкого была.
Вот Берта с книгой подошла
К окну - и, лбом к стеклу припав,
Прочесть еще одну из глав
Успеть хотела - не смогла:
Вечерняя сгустилась мгла.
Пришлось поднять от книги взгляд,
Но строк пред ним теснился ряд,
И краска черная плыла,
И шея больно затекла.
Был тишиной поддержан мрак,
Порой неверный чей-то шаг
Был слышен - поздний пешеход
Брел мимо Минстерских ворот.
И галки, к вечеру кричать
Устав, убрались ночевать,
На колокольнях гнезда свив,
И колокольный перелив,
Церковный сонный перезвон
Не нарушал их чуткий сон.
Мрак был поддержан тишиной
В окне и в комнате простой,
Где Берта, с лампы сдунув пыль,
От уголька зажгла фитиль
И книгу к лампе поднесла,
Сосредоточенно-светла.
А тень ее ложилась вбок,
На кресло, балку, потолок,
Стола захватывая край,
На клетку - жил в ней попугай,
На разрисованный экран,
Где средь чудес из дальних стран:
Сиамской стайки голубей,
Безногих райских птиц, мышей
Из Лимы - был прелестней всех
Ангорской кошки мягкий мех.
Читала, тень ее меж тем
Накрыла комнату, со всем,
Что было в ней, и вид был дик,
Как если б в черном дама пик
Явилась за ее спиной
Вздымать наряд угрюмый свой.
Во что же вчитывалась так?
Святого Марка каждый шаг,
Его скитанья, звон цепей
На нем - внушали жалость ей.
Над текстом звездочка порой
Взгляд отсылала к стиховой
Внизу страницы стае строк,
Казалось, мельче быть не мог
Узор тончайших букв - из них
Чудесный складывался стих:
"Тому, кто в полночь на порог
Церковный встанет, видит Бог,
Дано узреть толпу теней,
Печальней нет ее, мертвей,
Из деревень и городов,
Из хижин ветхих, из дворцов
К святому месту, как на суд,
Чредой унылой потекут;
Итак, во тьме кромешной он
Увидит тех, кто обречен,
Сойдутся призраки толпой
Во тьме полуночи слепой,
Стекутся те со всех сторон,
Кто смертью будет заклеймен,
Кто неизбежно в этот год,
В один из дней его, умрет...
Еще о снах, что видят те,
Кто спит в могильной черноте,
Хотя их принято считать
Слепыми, савану под стать;
О том, что может стать святым
Дитя, коль мать, брюхата им,
Благоговейно крест святой
В тиши целует день-деньской;
Еще о том, кем спасены
Мы будем все; без сатаны
Не обойтись; о, много есть
Тайн - все не смеем произнесть;
Еще жестока и скупа
Святой Цецилии судьба,
Но ярче всех и днесь и впредь
Святого Марка жизнь и смерть".
И с состраданьем молодым
К его мучениям святым
Она прочла об урне той,
Что средь Венеции златой
Вознесена...
Перевод А.Кушнера
x x x
Чему смеялся я сейчас во сне?
Ни знаменьем небес, ни адской речью
Никто в тиши не отозвался мне...
Тогда спросил я сердце человечье:
Ты, бьющееся, мой вопрос услышь,
Чему смеялся я? В ответ - ни звука.
Тьма, тьма крутом. И бесконечна мука.
Молчат и Бог и ад. И ты молчишь.
Чему смеялся я? Познал ли ночью
Своей короткой жизни благодать?
Но я давно готов ее отдать.
Пусть яркий флаг изорван будет в клочья.
Сильны любовь и слава смертных дней,
