Дверь в кабинет приоткрылась. Постовой милиционер бережно придержал дверь и одним лёгким движением втолкнул в кабинет сыщика девицу. Девица брезгливо дёрнула плечом, и пошатнувшись на шпильках, удержалась на ногах.

Чёрное платьице, сумочка на тонкой цепочке, обильный макияж на круглой простоватой мордашке, сладкий и тяжёлый запах духов.

— Участковый забил её до утра, а она сыщика требует.

Смуров кивнул.

— Позвоните, пожалуйста, по этому номеру.

Валера чиркнул номер на перекидном календаре. Девица села на стул, прошуршав колготками закидывая ногу на ногу, щёлкнула зажигалкой и закурила ментоловый «Салем». Запах заграницы встретился с запахом простых советских граждан, мывшихся раз в неделю и использующих лук в качестве закуски, победил его и воцарился в сыщинском кабинете.

— А что мне за это будет? — мрачно спросил Смуров.

Девица поводила в воздухе сигареткой.

— Спросите Вячеслава Михайловича, если не трудно. Вы же понимаете.

Сыщик чиркнул спичкой, затянулся «Примой» и позвонил.

Вячеслав Михайлович оказался сыщиком из «спецухи» гостиницы «Космос» и бывшим однокурсником по Вышке.

Славик попросил выручить, рассказал, что девица ценный кадр в «корках» и, как бог свят, он завтра будет в конторе и всё утрясёт, и надо её отпустить, потому как завтра важная оперативная комбинация. Потом Валера нудно уговаривал оперативного дежурного и писал рапорт. В конце концов он сдал пистолет, сунул в пустую кобуру карточку — заместитель и вышел с девицей из конторы. Полистал её паспорт. В паспорте значилась гражданка Ковалёва Антонина Семёновна, прописанная на территории 50 о/милиции, разведённая, имеющая ребёнка семи лет.

— Как домой доберёшься?

— На такси или частника поймаю.

— А ты?

— Пешком по лестнице, — и он кивнул на окно своего кабинета. — Трамваи не ходят, в метро не пускают.

Антонина велела звать себя Тиной, пригласила поехать к ней, и что будет Смурову и стол, и дом, не говоря про ужин. Последний августовский день переполз в первый день сентября.

Квартира у Ковалёвой была двухкомнатная. На маленькой кухоньке их поприветствовали девушка по имени Жанна и сухощавый парень, представившийся Максом.

Валера напряг знания, полученные в школе, и прочитал этикетку на бутылке. Получилось «Уиски» — виски, перевёл Валера. Закусывали балыком и финским сервелатом. Макс грыз орешки. Смурову хотелось солёный огурчик, но он постеснялся попросить. Курили «Мальборо», говно сигаретки, говорят, у них бумага селитрой пропитана, пару раз затянулся — и здрасте, фильтр.

Говорили в основном хозяева, о шмотках, баксах, бундесмарках, что иностранцы душки, хотя и среди них есть козлы, но японцы классные-вежливые, хотя и скалятся всё время. Макс оказался фарцой, Жанна и Тоня — валютными проститутками. Потом они пили за настоящих ментов. Жалко, что закуска кончилась.

— На Западе не закусывают, — протянул Макс, доставая из холодильника бутылку «Пшеничной».

Утро было тяжёлым. Немного помог контрастный душ. Бутылка пива, заначенная Тиной, и варево из похожего на окаменевшее дерьмо бульонного кубика открыли глаза на мир.

Тоня суетилась, бегала по квартире, хлопала себя по щекам, красилась. Куда-то звонила, ругалась. Потом они ловили машину. Машины равнодушно ехали мимо. До метро было далеко, район был спальный. В 9 часов утра Антонина закурила и заплакала. Смуров не мог понять, в чём дело.

— Я опоздала, понимаешь, я опоздала!

Они сидели под чахлым тополем на сломанной скамейке, и Тоня рассказала, что сегодня её сын пошёл первый раз в первый класс, потому что первое сентября. А вчера она ездила к матери, у которой живёт её ребёнок, привезла подарки и пообещала, что утром будет в школе, а тут участковый, который её за тунеядство давно привлечь хочет, хоть она ему прошлой зимой шапку из лисы подарила.

Валера пошевелил губами и хмыкнул. Выходило, что его сын сегодня пошёл в школу и тоже в первый класс.

— Твою мать, — вырвалось у него.

С женой он развёлся три года назад, квартиру они разменяли. С сыном они иногда перезванивались.

– Это я! — говорил в трубку Валера.

В трубке молчали, а потом раздавались короткие гудки. Тесть и тёща просили больше не звонить. Смуров согласился. Хотя иногда он представлял, что он с сыном идёт в зоопарк. На большее фантазии не хватало.

В конторе его ждал Славик, который быстро и легко утряс проблемы с участковым.

Участковый забрал бутылку, свой рапорт и объяснение гражданки Ковалёвой, и велел прислать справку с места работы. Дежурный, выпив пару бутылок чешского пива, порвал рапорт сыщика по поводу оперативной необходимости и тыры-пыры. Записей в журнале не значилось.

Вечером Славик приехал домой к Смурову. Его комната в коммуналке была маленькая, через окно слышался пьяный голос, бубнивший во дворе «Катя, в последний раз. Гадом буду!».

Сыщики выпивали. Водка была холодная, картошка горячая, селёдка жирная, а огурцы солёные.

Славик жаловался на иностранцев, на долбаных проституток, хотя среди них есть ничего, но в основном суки. Смуров слушал в пол-уха.

За окном шёл первый осенний дождик. Нудный и мелкий.

Про детей

Смуров, старший сыщик по недоноскам мрачно смотрел на бумажки веером разложенные по его столу. Третья кража форточная за неделю. Тырили из квартир продукты, которыми запасались честные граждане к празднику Всех Трудящихся, читай к Первому мая. Тот который МИР, МАЙ, ТРУД. Ну, и продуктовые заказы соответственно. Склизкая тушка горбуши, перевязанная верёвочками, банка красной икры, батон финского сервелата, пачка гречки и конфеты «Мишка на Севере», ну и там по мелочи. Водку и вино граждане закупали сами. Всё это исчезло, а у одного терпилы ещё и испарился блок импортных сигарет, которые «Лаки Страйк» назывались. Происхождение которых потерпевший отказывался сообщить и клял себя за болтливость.

Смуров лениво раздумывал, кому скинуть эти кражи. КГБ, потому как сигареты производили наймиты загнивающего капитализма и могли завербовать с их помощью инженера водонапорной станции с целью узнать, сколько кубометров воды потребляют граждане посёлка «Северный», или свалить на военнослужащих стройбата, чей ЖБИ пыхтел в промзоне, благо имелся след сапога на подоконнике. В конце концов он принял мудрое решение. Он загнал кражу владельца сигарет в КГБ, а две другие — в военную прокуратуру. Довольный собой, он закурил. Пока бумажки будут бродить туда-сюда, квартал пройдёт. Да и вообще, по дороге могут потеряться. Конечно, воровать нехорошо, но при Советской Власти детская преступность должна снижаться, а не расти. В прошлом году было 13 детских преступлений, и Смурова поливали на всех совещаниях, потому как в позапрошлом 11. А не успел год начаться, так первого января один детёныш порезал до мёртвого состояния другого, второй случай был ещё хлеще: родного папу сожгли два брата и честно признались. Третий… так, недоносок разнёс витрину магазина, выпил на радостях ликёра финского и заснул под прилавком. Оставалось до конца года десять преступлений, и Смуров не знал, что ещё выкинут его подопечные. Поэтому и прикрывал задницу. Но с другой стороны нельзя было, чтобы форточный свинтус наглел. И Смуров здраво рассудив, что если след сапога, то это новомодные чуваки, что бродят в телогрейках, подпоясанные солдатскими ремнями. А тусуются они в двух местах: за ДК «Строитель» и за школой, что на Большой Академической. Школа была ближе, и сыщик поплёлся туда, проклиная дурацкую погоду, недоносков и статистику.

За школой он тупо рассматривал окурки. Окурки были разные, папиросные, дешевых сигарет и искомые от «Лаки Страйк». Утром он приехал в школу и на перемене зашёл в туалет. Два ершистых пацана с криками «Ты, чё мужик, ты мне руку сломал, конкретно!» и пачкой сигарет были вбиты в кабинет директора школы. Одуловатая директриса вздыхала:

— Какой позор!

Дети были выдворены в закуток секретарши и охранялись от попытки к бегству завхозом и физруком.