Смуров на балконе сидел. Балкон был маленький. Пиво холодным, с рыбы капал янтарный жир аккурат на заботливо подстеленную газетку и расплывался на чёрно-белом счастливом лице знатного комбайнёра, то ли намолотившего, то ли накосившего энное количество тонн.

Балкон и узкая, как пенал, комната, были смуровской собственностью после развода с женой и размена родительской квартиры. В комнате стояла раскладушка, укрытая солдатским одеялом, холодильник «Саратов» урчал басовито в углу, на нём покоился испуганно мигающий телевизор, на наспех вбитых в стену гвоздиках висели плечики с милицейской формой, одеваемой два раза в год на строевые смотры, вдоль стены выстроились связки книг и журналов. Телефон в прихожей звонил резко и надрывно. Телефонный аппарат видел виды, кроме цифр, на туго вращающемся диске были ещё и буквы. Соседей у Смурова было двое — Сара Абрамовна и Иосиф Абрамыч. Один из Абрамычей был счетоводом птицекомбината на пенсии, а вторая забывала спустить воду в туалете.

В дверь смуровской комнаты постучали.

— Пётр Васильевич, вас к аппарату, — старорежимно произнесла Сара Абрамовна.

Смуров вытер газеткой руки, не спеша прошёл в ванную и помыл руки, внаглую использовав розовый обмылок из мыльницы Иосифа Абрамыча.

— Ну ты где, ёханый бабай, мы выезжаем.

Петя продиктовал адрес и пошёл на кухню с общим столом, тремя колченогими табуретками, газовой плитой и широким подоконником с сиротливым алое в треснутом горшке.

Закуска была немудрящей. Петька лихо покромсал тепличный длинный огурец, открыл пару банок с килькой в томате, справился с костромским сыром и смахнул крошки бородинского со стола. В кастрюльке булькала вода, и в бульках подпрыгивали пельмешки, на сковородке золотилась картошка. Смуров вытер тыльной стороной ладони слезу, тонко порезав лук, и посыпал его крупной серой солью.

Ребята ввалились дружно, на кухне стало тесно и накурено. Петя согнал двух Иванычей, нагло рассевшихся на табуретках. Сара Абрамовна и Иосиф Абрамыч тихо сели, им плеснули в стаканы.

— С новосельем! — торжественно сказал Палыч, зам по сыску 50-й конторы города Москвы.

Все чокнулись. Опрокинули. Выпили. Закусили.

А потом по второй, ибо перерывчик небольшой. Ну и по третей, а там и до четвёртой-пятой. Сара Абрамовна сбегала за колбасой, а Иосиф Абрамович степенно вышел с кухни и торжественно принёс балык.

Палыч откашлялся и стальным голосом в телефон приказал ПМГ**** привезти ещё.

Потом гости разошлись. Сара Абрамовна вымыла посуду, убралась на кухне, зашла в туалет и привычно забыла спустить воду.

Петька с Иосифом Абрамычем допивали пиво на балконе. Последние троллейбусы, с диким свистом роняя искры, неслись в депо. Было прохладно и пахло липами. Завтра обещали дождь. Смуров лениво курил. Синий дымок сигареты облачком улетал в никуда.

**** ПМГ — передвижная группа милиции.

25

Утром Смуров пришёл в канцелярию. Получил кучу бумажек. Бросил их на стол. Закурил и стал смотреть в окно. В окно били крупные капли дождя и суматошно мотались под напором ветра голые ветки тополя. Одиноко завыл гудок проходящего состава по Московской кольцевой.

В тамбуре отдела уголовного розыска сидели раздражённые граждане. Из дежурки доносился вопль задержанного:

— Я требую прокурора!

Попискивали рации, сыщики толпились у окошка оружейки, получая родные ПМы. Получив, щёлкали затворами, снаряжали магазины, шевеля губами, считали патроны. Усталый после ночи дежурный прихлёбывал чай, похрустывая чёрным сухариком, обильно посыпанным крупной сероватой солью. Пахло мокрой шерстью, гуталином и блевотиной. Рутина.

Зам по розыску, покуривая, делал пометки в ежедневнике, отдавал короткие указания. Оперативки были короткие.

Смуров разложил бумаги. Чертыхнулся и поплёлся к заму по розыску.

— Палыч, а чего мне, я ж по детям. Какие к чертям алиментщики!

Палыч скользнул взглядом по бумаге, пожал плечами и буркнул:

— ОУР зашивается, вот нам и скинули. Вперёд на пулемёт, вечером доложишь.

Смуров набрал воздуху в грудь, чтоб рассказать, что у него два отказных, кража в школе, три украденных велосипеда, поручение от следока опросить недоноска в Даниловском спецприёмнике и вечерний рейд от Главка по чердакам и подвалам, не говоря про анашу в 45 ПТУ.

— Иди нахрен, — коротко сказал Палыч.

Смуров выпустил воздух, обозначив букву Ё…

В бумаге от Отдела Розыска сообщалось, что безуспешно ищется злостный алиментщик Альберт Петрович, который должен быть найден, после чего препровождён в отделение милиции для решения вопроса в возбуждения уголовного дела, и в его паспорт доблестная паспортистка обязана поставить особую печать.

Смуров позвонил в ЦАБ, где ему сказали, что Альберт Петрович числится работником сцены в Театре Оперетты. Смуров набрал телефон Театра и, представившись армейским другом Альберта Петровича, выяснил, что тот работает с 13.00.

Машину, конечно, никто не дал. И сыщик, сунув в карман пиджака наручники, поехал на трамвае до мет­ро, а потом, подгоняемый ветром, побрёл пешком в театр. Где, преодолев сопротивление грудастой вахтёрши, вошёл в помещение и при помощи пожарника, мата и под крики общественности из профкома «Сатрапы!» защёлкнул наручники.

В метро было прохладно. От алиментщика пахло свежими стружками и пивом. Альберт Петрович уныло вздыхал и теребил ногами.

Следователь был наглый и обещал приехать вечером. Палыч велел опросить бывшую жену алиментщика, чтоб не дёргать дежурного сыщика. В квартире бывшей жены было чисто и бедно. Шаткий стол на кухне покачивался и кряхтел, когда-то белый холодильник «Саратов», а ныне жёлтый от старости, угрюмо урчал. Чашки для чая были большие, чай был крепкий и горячий. Женщина куталась в серый платок. Ребенок поглядывал на Смурова из-за угла кухни. Смуров порылся в кармане и достал конфету «Дюшес», соскрёб ногтем табачные крошки с обёртки и протянул ребёнку. Ребёнок качнул головой и не взял конфету.

Сыщик вернулся в контору, попросил паспорт Альберта Петровича у дежурного. Дежурный сказал, что паспорта нет. Смуров вздохнул. Дежурный по конторе почесал в затылке, сунул руку в карман и, вынув 25 рублей, протянул:

— Ну, ты это… по-братски. Нахрен ему штамп, ты чё, не мужик?

Вечером приехал следак, долго мурыжил Альберта Петровича, потом допрашивал его жену. Альберта Петровича отпустили. Смуров сдал пистолет, вечерняя смена ППС топталась в предбаннике у Ленинской комнаты. Два солдатика из наряда комендатуры жадно пили чай. Жена Альберта Петровича стояла на крыльце отделения милиции и курила. Смуров постоял рядом с ней.

— Так что теперь? — спросила женщина.

Сыщик пожал плечами. Помялся немного и протянул ей 25 рублей.

— Ну что вы, — усмехнулась женщина, — у нас всё нормально.

— Игрушку там или фрукты, — проклиная себя, промямлил Смуров.

Бывшая жена Альберта Петровича бросила окурок в урну. Махнула рукой и ушла.

Круг Смурова

Дело было то ещё, член — не тот который в известном месте у мужиков, а тот, который в Краснодарском крае — член Крайисполкома приехал в Москву на встречу с другими членами, мелкими, большими и не очень. А ночевать поехал не в гостиницу, а, как водится у членов, к секретарше другого члена, Московского Горисполкома. Секретарша жила на первом этаже, а у окон имелись форточки. Утром Краснодарский член обнаружил, что его портфель пропал. Ну, а там были всякие бумажки с пометками для служебного пользования, уж не говоря об обратном билете, паре носков, трусов, зубной щётки и электробритвы «Харькiв». Следов взлома квартиры не было.

Ну, милиция приехала по первому зову. Потом, как водится, прибыла собака с сопровождающим. Собака привычно дошла до автобусной остановки, получила подсоленный сухарик, пописала у всех на виду и облегченно вздохнула, её рабочий день закончился. Сыщики обречённо пошли опрашивать мирное население г. Москвы на предмет кто что слышал, а может, видел. Получив массу интересной информации от пересказа сюжетов новостной программы «Время» и как наши вставили всем в хоккей, один жилец пожаловался на жену, а много жён на мужей, один единственный рассказал, что конец близок и пытался продемонстрировать, но хулиганские действия были приостановлены угрозой прям щас и по башке, а уж потом по почкам.