Начинавшее темнеть небо с редкой стайкой облаков на востоке не внушало большого опасения.
Тем не менее к подготовке стоянки артисты подошли обстоятельно. Разложили не один, а два костра и в каждый положили по принесённой издалека сухой лесине. Животным бросили по охапке сена, а потом насыпали в торбы овса.
За ужином вновь вспомнили о странных "охотниках". После недолгой дискуссии все согласились, что судьба свела их с беглыми рабами.
- Бедновато они одеты для бандитов, - уверенно объявил Вальтус Торнин, с хрустом разгрызая хрящик. - Сразу видно, что больше по лесам хоронятся, чем на дороге промышляют.
- Это ещё хорошо, что нас много, - авторитетно заявил Гу Менсин. - Попадись какой-нибудь крестьянин или торговец...
- Лучше встретиться с разбойниками, чем с беглыми, - пробурчал Анний Мар Прест.
- Почему, господин Мар? - заинтересовалась Ника, вновь поймав колючий взгляд Луксты Мар.
"Вот дура ревнивая!" - мысленно фыркнула девушка, подчёркнуто не обращая на неё внимания.
- Разбойники только грабят, - пояснил свою мысль артист. - Ну или зарежут по-быстрому, если всё отдашь. Им особо лютовать ни к чему, они деньги добывают. А беглые на весь мир обижены. Вот и мстят каждому свободному, кого встретят.
Он посмотрел на собеседницу и криво усмехнулся.
- Лет пятьдесят назад, ещё до коронации Константа Тарквина, - вытер сальные губы Гу Менсин. - Восстали рабы на серебряных рудниках возле Этригии. Один Дрин знает, как им тогда удалось войти в город. Резня была страшная. Не щадили никого: ни стариков, ни детей. За то и поплатились. Так от крови опьянели, убивая всё новых и новых горожан, что дождались воинских отрядов из других городов. А могли бы спокойно уйти в горы к варварам. С тем серебром, что они взяли на рудниках, их бы там в любое племя приняли.
- Тупые животные, - презрительно фыркнул Превий Стрех. - Мудрый Генеод Феонский писал, что всякое возмущение невольника обращается в его же страдания!
"Дурак твой Генеод, - молча скривилась путешественница. - И ты тоже. Сам нищеброд, а туда же - рабов осуждает. Как быстро позабыл, что с ним в усадьбе Сфина Бетула вытворяли".
Поэт пустился в путанные рассуждения о том, что невольниками становятся только глупые, изначально ущербные люди, богами обречённые служить более умным хозяевам. Лишь единицы из них могут поумнеть, благодаря добросовестному исполнению воли господ, и становятся отпущенниками.
Его высокопарная речь резала уши девушке таким неприкрытым лицемерием, что, не желая слушать, она тихо встала и направилась к своему фургону. Но не успела пройти и пяти шагов, как буквально кожей почувствовала на себе чей-то острый, неприязненный взгляд.
Заметив впереди маленькую травяную кочку, Ника, словно нечаянно споткнувшись, быстро посмотрела за спину, краем глаза уловив, как Лукста Мар резко опускает голову.
"Неужели это всё из-за того, что её муж мне упасть не дал? - искренне недоумевала девушка, забираясь в повозку. - Как бы эта дура какую-нибудь гадость не сотворила из-за своей ревности?"
Ворча про себя, путешественница, дрожа от холода, торопливо переоделась в кожаную одежду аратачей. Во-первых, так теплее спать будет, во-вторых, если что-то случится, в ней по лесу бегать удобнее, чем в платье.
Несмотря на тёплую одежду и меха, девушка беспокойно проворочалась всю ночь. То ноги в мокасинах мёрзли, высунувшись из-под короткого плаща, то спина, то резал слух какой-то лесной шум.
Видимо, в эту ночь плохо спалось не только ей. Во всяком, случае утром все, даже животные выглядели усталыми и злыми.
Корин Палл сцепился с Балком Круном так, что остальным пришлось их растаскивать. Женщины визгливо ругались, предъявляя друг дружке какие-то маловразумительные претензии. Обычно довольно покладистый ослик едва не цапнул Риату за руку. Воспользовавшись этим, рабыня отвела душу, с удовольствием отдубасив его палкой.
"Вот и лето прошло", - грустно думала путешественница, растягивая рот в долгом зевке. Наставник говорил, что в Радле зимой даже снег иногда выпадает. А вот к этому ни их жилища, ни одежда совсем не приспособлены.
Она с ностальгией вспомнила свой голубой пуховичок, оставшийся в том мире, шапочку с помпоном, белый алюминиевый радиатор отопления под окном, возле которого так приятно сидеть, глядя на пустынный, засыпанный первым снегом двор.
Опять стало ужасно жалко себя, появились дурацкие мысли о несправедливости всего с ней происходящего, глаза предательски защипало. Захотелось плакать.
Качнув головой, словно вытряхивая из неё глупые переживания, Ника покосилась на сидевшую рядом рабыню. Та хмуро молчала, видимо, тоже вспоминала что-то из своего богатого впечатлениями прошлого.
Потянуло ветерком. Девушка набросила на плечи спутницы старый кожаный плащ и, зевая, забралась в фургон, где сумела уснуть, не обратив внимание на редкие капли дождя, гулко колотившие по просмолённой крыше.
Невольница разбудила её у Кинтара.
- Въездную пошлину надо платить, госпожа, - проговорила она, виновато шмыгая носом.
Ещё один имперский город в череде многих. Сколько их ещё будет, прежде чем она доберётся до родственников Лация Юлиса Агилиса?
Солнце скрылось за облаками, но стало заметно теплее. Впрочем, раб, принимавший в обёрнутую тряпьём ладонь затёртый обол, очевидно, этого не замечал, продолжая дрожать.
Громко стуча деревянными колёсами по булыжной мостовой, фургон проехал сквозь толстую башню. Риата привычно направила осла за неторопливо удалявшейся повозкой артистов.
Заведение, где на этот раз остановился их маленький караван, имело гораздо больше шансов носить гордое звание "гостиница", чем убогий постоялый двор Нумеция Мара Тарита и его сожительницы.
Вот только комната, которую смог предложить постоялице тощий, пройдошистого вида хозяин, оказалась такой же убогой, как у Серении, разве что стены не из циновок, а из плотно подогнанных досок. Услышав цену проживания и убедившись, что владелец заведения не настроен торговаться, путешественница потребовала поменять матрас, грозя в противном случае ославить его на всю Империю. Вряд ли мужчину испугали её неуклюжие угрозы, скорее всего просто скандалить не захотелось, поэтому и принесли новый, набитый свежей соломой матрас. Видимо, в отместку за это, хозяин со злорадством сообщил, что посещение ванной комнаты оплачивается отдельно. Знать, с наступлением холодов такой порядок вводится во всех гостиницах и на постоялых дворах. Ничего личного, просто дополнительные расходы на дрова.
- Можете сходить в городскую мыльню, госпожа Юлиса, - ехидно улыбаясь, предложил собеседник. - Там дешевле.
- Я подумаю, - ледяным тоном отозвалась Ника. - А пока прикажите кому-нибудь принести мои вещи.
- Непременно, - столь же ядовито отозвался мужчина.
Дождавшись, пока все корзины окажутся в комнате, она закрыла дверь на замок и спустилась в зал.
Время давно перевалило за полдень, и поток желающих плотно пообедать заметно иссяк. Усталые подавальщицы убирали со столов посуду.
Артисты уже закончили есть. После выплаты сильно урезанного долга, у урбы, кажется, появились деньги. За одним столом сидели мужчины, а за другим - женщины и дети, которые раньше только доедали, что останется после отцов и мужей. Кроме того, из долетавших слов девушка поняла, что они в полном составе собрались в ту самую городскую мыльню, о которой упоминал хозяин гостиницы.
"Значит, в здешнюю ванную никто из них не припрётся", - с иронией подумала путешественница, вспомнив внезапный визит Луксты Мар.
Её супруг вместе с другими артистами решил отправиться в город по каким-то важным делам. Гу Менсин вроде бы хочет поговорить с магистратами, а куда и зачем идут остальные мужчины - остаётся только гадать.
Не удивительно, что их жёны так ревнуют своих кобелирующих супругов.
"Кажется, они не слишком торопятся в Этригию на эти самые дриниары, - раздражённо усмехнулась Ника, предчувствуя новую задержку. - Как же не хочется ещё и здесь торчать! Может, ограничатся одним представлением?"
