Но потом… потом я все равно начала нервничать: мне хотелось забиться в какой-нибудь дальний угол и орать не своим голосом, а еще лучше уснуть и проснуться утром, когда эта жуткая ночь пройдет.
Прости меня, Северус, я испортила тебе праздник.
Я чувствовала твой пламенный, недоуменный взгляд в спину, но не могла задержаться рядом, потому что жгучие слезы уже подступили к глазам, а сдерживаемые эмоции вот-вот готовы были вылиться в очередную истерику. Но я не хотела, чтобы ты видел меня такой… такой жалкой.
Оказавшись в комнате, я тут же бросилась на кровать: уснуть, нужно просто попытаться уснуть, побыстрее пережить этот чертов вечер, эту чертову ночь. Но сон не шел… А вот страшные образы пережитого застилали мне глаза и туманили разум.
В какой-то момент появилась мысль: если бы ты не забрал меня к себе, эта ночь стала бы для меня последней, ведь сегодня был бы ровно год, как мадам Харрис дала мне выпить заветное зелье. Вот она, та ночь, мыслью о которой я жила на протяжении почти восьми месяцев. Именно сегодня я могла бы от всего избавиться…
Я вскочила с кровати и как заведенная ходила из угла в угол. Я пропустила тот момент, когда по щекам покатились слезы, сама не поняла, когда вдруг стало катастрофически не хватать кислорода: распахнула настежь окно, высовываясь чуть ли не по пояс на улицу, ощущая ледяные капли дождя. Немного полегчало, но ненадолго… На меня давили стены, я себя ощущала в какой-то западне.
Я толком не осознавала, что творю: ноги сами понесли меня на улицу. Стояла под дождем, не чувствуя холода, не чувствуя катящихся по щекам слез… Меня сжирала изнутри боль пережитого…
Год. Прошел год. Целый год. Наверное, я шептала эти слова…
Я не заметила, как ты подошел, не слышала, как ты звал, все было как в тумане… Только вдруг ощутила, как мое тело оторвалось от земли, почувствовала себя в крепких объятиях… А потом вдруг накатила усталость, и я почувствовала тепло…
А до сознания наконец-то пробился твой вопрос.
Только тогда я оценила всю обстановку: ты так внимательно, сосредоточенно, нежно на меня смотрел. Я понимала, что ты спрашиваешь не из чистого любопытства, не из вежливости. Ты на самом деле переживал за меня.
Но я не могла, не могла тебе ничего рассказать! Да и зачем? Зачем тебе было знать о моем позоре? О моей личной трагедии? Зачем?
Уткнувшись носом тебе в грудь, заливая рубашку горькими, никак не желавшими прекращаться слезами, я чувствовала себя… странно. Пережитое не отпускало, но я искренне наслаждалась теплом и надежностью твоих объятий.
Ты что-то говорил и говорил… Честно? Я не слышала что. Просто наслаждалась твоим бархатным голосом: он завораживал меня, успокаивал… Плакать уже не хотелось…
Но тут мой воспаленный разум выловил знакомые слова: «повстанцы», «Маклагген»… Дальше я даже не пыталась ничего слушать: тело непроизвольно сжалось в пружину, и я вся затряслась от нахлынувшего с новой силой ужаса.
А ты вдруг задал вопрос, который отрезвил. Северус, неужели ты на самом деле подумал, будто я могла быть предводителем Повстанцев? Да я даже о них знать не знала!
Забыть. Твоя фраза про то, что мне нужно забыть пережитое, подняла в груди волну ярости, отчаяния, боли и… жалости к себе. Теперь ты понимаешь: как можно забыть, как на твоих глазах убивают того, кого ты любила? Как можно забыть, как твой любимый человек тебя обманул, не рассказал ничего? Возможно, объединив наши усилия и знания, мы бы смогли избежать настигнувшей нас участи.
Ты попросил разрешения задать мне два вопроса. А я… мне вдруг стало все равно.
Спрашивай.
Спрашивай!
Первый вопрос меня немного испугал: неужели ты догадался по моей реакции на ненавистное имя, что это он, Маклагген, — причина моего горя и позора? Но нет… Ты был слишком ослеплен ревностью по отношению к Рону, поэтому заподозрил его.
Второй вопрос был неожиданным ударом: вот что мне нужно было тебе ответить? Я решила сказать прямо: не знаю. Я ведь на самом деле не знала, что эти чудовища сделали с телом Рона…
Ты так пристально вглядывался в мое лицо… Любимый, ты искал признаки моей лжи? Но я говорила правду…
Но тебя не удовлетворил этот ответ, и ты задал следующий, более конкретный вопрос.
В ту минуту, пока я решалась, стоит ли отвечать правдиво, я в который раз пережила все пытки, которым был подвергнут Рон, в который раз видела остекленевшие, полные боли глаза…
Ты ждал, терпеливо ждал…
А мне вдруг захотелось сказать правду. Поделиться хотя бы крупинкой той тайны, которую мне пришлось оберегать.
Ты ошарашено, изумленно смотрел не меня.
Да. Рон мертв. Мертв.
Ну, вот. Я тебе и призналась.
Комментарий к Глава 24. - Воспоминания Гермионы Грейнджер: Скрывая чувства.
Чем ближе конец истории, тем тяжелее писать главы…
Огромное спасибо моей любимой бете, которая исправила в этой главе столько всего, что я сама ужаснулась от первоначального текста.
И спасибо Вам, дорогие читатели, за Ваши впечатления. Это помогает взять себя в руки и все-таки закончить работу.
========== Глава 25. - Воспоминания Гермионы Грейнджер: Что будет с нашей сказкой? ==========
После Рождественского признания наши отношения стали доверительнее. Думаю, все дело в том, что я облегчила душу, выдав тебе кусочек своей тайны, а ты наконец-то перестал меня ревновать к невидимой тени Рона Уизли, что стояла между нами.
Больше вопросов с твоей стороны не было. Тему Рождества и всего, что с ним было связано, мы не обсуждали. И я в который раз была тебе признательна за понимание и сдержанность.
Северус, любимый, после того, что сегодня случилось, я не знаю, что будет дальше, не представляю, как выпутаться из сложившейся ситуации, но если бы не Маклагген тем вечером, мы бы вряд ли с тобой переступили барьер, что сами возвели между собой. По крайней мере, так быстро. Мы такие глупые, только не обижайся! Столько месяцев находились рядом, мечтали об одном и том же и не могли решиться. Боялись…
Тот вечер остался в моей памяти смазанной картинкой.
Переступив порог дома, сразу направилась в гостиную, потому что знала: ты точно будешь там.
Я опешила, встала как вкопанная, когда увидела широкоплечую мужскую фигуру, а через мгновение — ехидную усмешку на лице Кормака, который с ненавистью и злобой на меня посмотрел. Я боялась пошевелиться, боялась даже слово произнести.
Вот он: человек, ставший моим самым страшным, самым худшим кошмаром. Из его рта посыпались недвусмысленные, пошлые намеки. Я чувствовала, как леденящий душу ужас сковывает меня от одного его взгляда.
Глазами искала твою поддержку. Пожалуйста, одним взглядом, каким-нибудь жестом, намеком дай мне понять, что я для тебя не просто девка, которую можно предложить в качестве развлечения своим гостям!
Любимый, прости меня, прости за то, что я допустила такую мысль.
Но ты смотрел холодно, отчужденно, твой тон был пропитан ехидством и безразличием. Прости, теперь я понимаю, что ты не хотел показать свое истинное отношение ко мне. Это было слишком опасно и могло принести много бед…
У меня внутри все скрутилось от боли, ужас сдавил грудь тугим обручем. До моего поплывшего сознания донеслось заявление Маклаггена.
Нет! Только не это! Не отдавай меня! Не нужно!
Я готова была тот час броситься к твоим ногам, рыдать, молить о пощаде. Если ты меня отдашь ему…
Но тут до моего обезумевшего разума добрался твой приказ. И я выбежала из гостиной. Забилась в самый дальний угол своей комнаты, трясясь от ужаса, от навязчивых мыслей: а вдруг ты решишь, что я тебе не нужна? А вдруг согласишься на щедрое предложение Кормака? Зачем я тебе такая…
Опомнилась только, когда услышала скрип двери: даже не заметила, сколько времени прошло. Слышала, как ты быстрыми, легкими шагами пересек комнату, сел рядом. Совсем близко. Начал что-то говорить, но я не хотела слушать: боялась принятого решения.
