И домовая, и Грейнджер лишь счастливо улыбались, видя, что мне становится лучше, и силы возвращаются.

И что уж тут таиться: такое внимание было очень приятным. Не знаю, как я всю сознательную жизнь провел в постоянном одиночестве… Сейчас это казалось такой глупостью… У мужчины должна быть ласковая, преданная женщина… Ради такой хочется жить. Теперь я совсем не понимал Люциуса… Как он мог постоянно променивать Нарциссу на прочих женщин? Мне вот даже в голову не закрадывалась мысль о ком-нибудь, кроме Грейнджер…

Чтобы как-то разбавить мой досуг, Гермиона таскала мне из библиотеки книги и аккуратной стопкой складывала на прикроватную тумбочку. Но все равно я не мог постоянно читать: глаза дико уставали.

Однажды Тинки принесла магические шахматы. Мы с Грейнджер сыграли несколько партий, но я отчетливо видел, что наши поединки не доставляют девушке удовольствия. Она казалась опечаленной, задумчивой и часто будто уходила в себя… Пожав плечами и удивившись про себя, попросил убрать их. Нет так нет.

Тогда на следующий вечер Гермиона, жутко краснея, предложила сыграть в магловские игры: понадобились буквально два листка пергамента и два пера. Я, правда, до конца не понял, почему игра называется «Морской бой», но в целом затянулся. Кажется, я когда-то даже в нечто подобное играл с отцом. Когда тот еще был в своем уме. В целом, мы довольно весело провели время.

И было одно обстоятельство, которое все больше заставляло меня всеми мысленными усилиями удерживаться от глупой улыбки: я все чаще замечал, что Гермиона исподтишка наблюдает за мной… долго… также как и я за ней…

Так пролетали эти дни.

Но любой отдых, даже такой незапланированный и чуть не приведший к моей смерти, заканчивается…

К концу осени я был уже в строю.

Сразу же мы с Люциусом наведались к Темному Лорду с отчетом. Волан-де-Морт остался доволен, а нас ждала щедрая награда.

Пока я был предоставлен сам себе, своим зельям и Грейнджер, о которой, хвала Мерлину, по-прежнему было известно только мне, Люциусу и мадам Харрис.

***

Незаметно на горизонте замаячил призрак надвигающегося Рождества.

Я не любил этот праздник. Наверное, потому что в этот день принято было собираться любящей семьей, а у меня такой семьи не было лет с шести…

Поэтому в годы Хогвартса я проводил Рождество в библиотеке, а начиная с совершеннолетия, просто запирался дома и напивался до беспамятства.

Хотя иногда в порыве своей безграничной щедрости Темный Лорд устраивал торжественные приемы именно в этот чертов день.

У кого-то праздник, шампанское, выпечка и подарки, а у Пожирателей — лужи крови, насилие и крики жертв…

Но в этом году я хотел устроить настоящий праздник. Не столько для себя, сколько для Гермионы.

Я помнил, с каким восторгом она еще одиннадцатилетней девочкой смотрела, как мы с Флитвиком левитировали стеклянные шары на огромную елку в Большом зале. И почему я так это запомнил? Тогда-то этот приоткрытый в восторге ротик вызывал раздражение, и я, прикрикнув на застывшую девочку, отправил ее скорее на Хогвартс-Экспресс. До сих пор помню укоризненный взгляд профессора по Чарам, когда всхлипывающая гриффиндорка выбежала из зала… Да… доводить учеников до слез я умел превосходно…

И у меня уже были соображения по поводу праздника…

И начать я все хотел с подарка… Но с такого, чтобы Гермиона сама его выбрала.

Как-то за ужином я решился.

— Гермиона, я бы хотел тебя отблагодарить за то, что ты вытащила меня с того света и нянчилась больше месяца, — теперь я практически всегда обращался к ней по имени. — Я готов исполнить любое твое желание или просьбу.

Фух. Все. Сказал. Теперь пусть выбирает.

— Сэр, вы ничего мне не должны, — неизменно, на любую мою щедрость отвечала упрямая и гордая девчонка.

— Я хочу, — сегодня я тоже был непоколебим.

Я видел, как Гермиона сильно сжала приборы в руках, как резко положила вилку с ножом на тарелку, стремясь покрепче переплести пальцы между собой… Видел, как чаще начала вздыматься грудь… Нервничает… Видел, с какой надеждой и неверием смотрят карие глаза в мои.

— Решайся, — спокойно, ободряюще произнес я, даже наклонился через стол, стремясь оказаться ближе. Поддавшись порыву, обхватил своими ладонями ее сжавшиеся кулачки, погладил большими пальцами нежную кожу, ободряя, расслабляя…

— Сэр, позвольте мне на один день отправиться в Нору, — проговорила Грейнджер.

Я переваривал полученную информацию. Нора равно Уизли. Уизли равно Рон. А это чертово имя равно моя всепоглощающая ярость и ревность.

Девушка тихо пискнула, и я, опомнившись, выпустил ее руки, которые слишком сильно сжал.

В глазах столько надежды…

— Нет, — холодный тон вновь вернулся ко мне. — Проси что-нибудь другое.

Явное разочарование в глазах Гермионы резануло сильнее любой Сектумсемпры. Я опять подвел, несмотря на ее терпение и преданность.

Но я не хотел отпускать ее к Уизли…

Наверное, сам себе не хотел признаваться: больше всего я боялся, что девушка сбежит, ускользнет от меня… Хотя у нее была такая возможность, пока я трупом валялся на диване и захлебывался кровью…

Но все равно… А вдруг там будет это рыжее ничтожество? Ведь я до сих пор не знаю, что случилось с этим юношей.

Гермиона не умоляла, не просила, просто молча продолжила трапезу…

Все как обычно: помогла Тинки убрать со стола, посидела со мной у камина, пока я усиленно делал вид, что читал…

Девушка вновь выглядела опечаленной и потерянной…

Черт, лучше бы вообще ничего не предлагал!

***

Поздним вечером я лежал в кровати и ждал, когда уже знакомый девичий силуэт юркнет в комнату, в мои объятия.

Но Гермиона не приходила…

Обиделась.

Было непривычно лежать одному. Докатился…

Что ж… пойду и объясню этой девчонке, что, в конце концов, я хозяин! Да. И если не желаю отпускать, то и не обязан!

Мысли хаотично бегали в моей голове, когда я открыл дверь в ее комнату.

Грейнджер сидела на подоконнике и рисовала что-то на пергаменте. Подойдя ближе, хотел заглянуть в ее работу, но не рискнул. Если опять увижу эту чертову веснушчатую физиономию, то могу наговорить лишнего…

— Гермиона, почему не идешь спать? — спокойно, стараясь сделать тон помягче, поинтересовался у девушки.

Грейнджер отложила рисунок и подняла на меня свои удивительные глаза: сейчас они казались очень темными и такими бездонными… В них отражалось оранжевое пламя свечи, а в этом огоньке я видел свой силуэт…

— Просто не хочется, сэр…

— Пойдем в кровать, — протянул ей ладонь.

Заметил, как она закусила губу…

— Я имел в виду, просто пойдем спать. И все.

По юному лицу скользнула легкая тень вызова.

— Это точно то, чего вам хочется?

Издевается! Поняла уже, что я ее ни к чему принуждать не собирался, и теперь играет на нервах! Ну, Грейнджер, сама напросилась!

— Знаешь что, Грейнджер, не играй со мной! — заорал я, грубо прижимая ее к холодному стеклу, и резко раздвинул стройные ножки, устраиваясь между ними.

Заметил, как огонек страха и обреченности мелькнул в карих омутах, но все равно решил припугнуть.

Впечатался своим ртом в ее губы, жестко принуждая открыть этот сладкий ротик, скользнул в жаркую глубину, провел языком по небу, нашел ее язык. Еще сильнее углубил поцелуй, беря ее язык в плен своих зубов…

Мои руки блуждали по ее коленкам, ладони скользнули выше по округлым бедрам: резко обхватив ее за них, подтянул к самому краю широкого подоконника. Почувствовал, как девушка дернулась, но все равно крепко удерживал ее в руках, ужесточая поцелуй…

Потерся сквозь ткань трусиков и барьер своих спальных штанов об ее женственность, давая почувствовать свое возбуждение, которое, между прочим, давно не удовлетворялось!

Гермиона уперлась кулачками мне в грудь, будто пытаясь оттолкнуть, но… в ту же секунду ее ладошки скользнули по бокам и опустились мне на ягодицы, прижимая к себе…