И лишь ее негромкий голосок спокойно произнес:

— Ничего не выйдет. Видите, — изящный пальчик указал направление, — эту возрастную черту рисовал сам директор. Его не обманешь.

Гермиона сидела на ступеньках с книгой на коленях и неотрывно смотрела на нас… на меня. Ее слова почему-то болезненно резанули по сердцу. Ха! Сомневаешься, значит?! Ну так смотри! И мы рука об руку с братом переступили черту… И только хороший удар затылком об пол после знатного сальто в воздухе привел меня в чувство.

Права. Грейнджер оказалась права.

Пока мы с Джорджем на повышенных тонах пытались выяснить, кто из нас виноват в большей степени, в зал вошли болгары. И в тот день я впервые ощутил новое, неизведанное до этого чувство. Оно вцепилось своими острыми зубами мне в сердце, разрывая его на куски, оставляя лишь болезненные ошметки.

Ревность.

Я заметил, как Виктор Крам занес руку над кубком, опуская в чашу свое имя. Я заметил, как он посмотрел на Грейнджер. Я заметил в его глазах неподдельный интерес, хотя на лице у дурмстрангца не дрогнул ни один мускул. Я заметил, как Гермиона смущенно отвела взгляд и залилась румянцем, склоняясь ниже над раскрытой книгой. А еще я не мог не обратить внимание, каким пламенным взглядом провожала Грейнджер удаляющегося Крама. И почему мне захотелось придушить эту звезду мирового квиддича? Вот никогда он мне не нравился! Никогда!

С того дня в Большом зале я начал тратить практически все время не на прием пищи, а на наблюдение за этими двумя. И, нужно быть откровенным, чего-то угрожающего моему душевному спокойствию я не находил.

Гермиона всегда ела в компании книг, иногда отвлекаясь на разговор с Гарри или Роном. Она всегда сидела спиной к столу Слизерина и, соответственно, к дурмстрангцам.

Виктор всегда был невозмутим, спокоен. Его взгляд частенько блуждал по окружающим, но больше никогда не задерживался на интересующей меня девушке. И это не могло не радовать. Да что там! Я наконец-то смог дышать в полную силу, будто кто-то разрезал невидимый, сковывающий мою грудь обруч.

***

После первого испытания всю школу охватила любовная лихорадка. Серьезно, другого описания я так и не смог подобрать. Я все чаще ловил на себе влюбленный, пламенный взгляд Анджелины, а сам в это время незаметно наблюдал за Гермионой. Вот с кем я хотел пойти на этот бал.

За несколько дней до грандиозного события у нас с четвертым курсом было совместное занятие по Зельеварению. Снейп угрюмой тенью расхаживал по кабинету, следя, чтобы никто не вздумал списать. Но мысли студентов витали где-то очень далеко. До меня то и дело доносились обрывки фраз: Гарри с Роном никак не могли найти себе пару.

То, что произошло потом, меня испугало и, признаюсь, разозлило. Я видел, как Рон со смесью обреченности и решимости наклонился к Гермионе. Нет! Не смей! Но он пригласил ее на бал. Смог. Решился. В тот момент у меня внутри все оборвалось: не успел. Но… Грейнджер не спешила принять приглашение от новоиспеченного ухажера.

— Если хочешь знать, меня уже пригласили, — девушка подскочила со своего места, быстро подошла к Снейпу, вручила тому свою работу и, молниеносно вернувшись к столу, беспорядочно покидала в сумку вещи. — И я согласилась.

Последняя фраза болезненно резанула по сердцу. Кто?! Кто мог ее пригласить?! Вот когда мне захотелось придушить себя за нерасторопность.

После занятий Джордж дотащил меня до хихикающих сокурсниц: Джонсон и Белл бросали на нас с братом уж слишком красноречивые взгляды. Я знал, что Джорджу приглянулась Кэти, поэтому не удивился его выбору партнерши для танцев. Белл с самым счастливым видом приняла приглашение. Все выжидающе смотрели в мою сторону, а у меня язык не поворачивался пригласить Джонсон.

Мимо нас ураганом пронеслась Грейнджер. Я даже не пытался скрыть свой интерес: смотрел на удаляющуюся хрупкую фигурку…

— Я слышала, что Гермиону пригласил сам Виктор Крам, — вдруг со смешком произнесла Анджелина.

Видно, от нее не укрылся мой интерес к Грейнджер.

— Серьезно? — Джордж даже присвистнул. — Фред, представляешь, наша подружка будет танцевать на балу с самим Крамом!

Подружка. С самим Крамом…

Внутри меня поднимались волны ярости, обиды, отчаяния, раздражения. Хотя… я же сам во всем виноват. Сам дотянул до последнего. Идиот. И вот теперь придется созерцать Гермиону в объятиях этого выскочки.

Ай! Да катись оно все в пропасть!

И я с самой счастливой улыбкой пригласил на бал Анджелину. К моему неподдельному изумлению, она моментально приняла приглашение.

***

Я не испытывал никакого удовольствия, стоя рядом со своей партнершей в Большом зале в тот злосчастный вечер. Анджелина то и дело касалась своей ладонью моей руки, что-то шептала на ухо, опаляя мое лицо своим горячим дыханием, теснее прижималась ко мне. Я на автомате обвил ее за талию.

И тут открылись двери, пропуская в зал Чемпионов с их спутниками. Мне показалось, что из моих легких вышибли весь воздух. В голове звучал ехидный, противный голосок: да, все оказалось правдой. Гермиона Грейнджер шла рука об руку с Виктором Крамом.

Я заскрежетал зубами при виде своей обворожительной подруги. Гермиона будто расцвела: мой взгляд скользнул по ее точеной фигурке; по высокой, девичьей груди, так выгодной подчеркнутой тонкой тканью нежно-розового платья; по невероятно узкой талии, на которую уже легла широкая мужская ладонь; по хрупким обнаженным плечам; по изящной шее, так удачно выставленной на обозрение благодаря высокой вечерней прическе.

Гермиона была восхитительна. Для него. Не для меня. Наверное, именно это осознание и лишило меня рассудка тем вечером. После бешеных танцев, я ощущал себя странно. Я был будто опьянен, одурманен. Анджелина так льнула ко мне, так прижималась, что я не мог не понять, чего ей от меня хочется. Мы практически бегом добрались до Выручай-комнаты. Если на секунду я и замешкался, то настойчивые ладони, мягкие губы и требовательные постанывания в мой рот окончательно заставили меня потерять голову. Хотя всю ночь перед моим взглядом стояла совершенно другая девушка.

За завтраком я по привычке поднял взгляд на Гермиону и встретился с бездонными шоколадными глазами. В них я увидел огонек отчаяния и душевной боли. Я не успел сообразить, чем была вызвана подобная реакция, когда рядом со мной внезапно села Джонсон и, обвив руками шею, практически впечаталась своими губами мне в рот. Когда я вновь смог посмотреть по сторонам, Гермиона уже дошла до выхода из Большого зала.

Наверное, именно в ту минуту я испытал болезненную надежду: а вдруг она не так уж ко мне и безразлична? Но долго радоваться мне было не суждено.

Забежав в гостиную Гриффиндора, я услышал голоса: Лаванда, Парвати и… Гермиона.

— … серьезно, я слышала, как Джонсон рассказывала Белл! — писклявый голос Браун знали все.

— Ого! А ей понравилось? — глупое хихиканье Патил тоже невозможно было перепутать с чьим-нибудь другим.

— Она сказала, что Фред великолепен! — противный смешок Лаванды отразился от стен. — Надеюсь, все Уизли такие: я давно поглядываю на Рональда…

Громко откашлявшись, привлек внимание сплетниц. Браун и Патил вмиг покраснели: их лица приобрели свекольный оттенок. Девушки, стреляя глазками и глупо хихикая, выбежали из гостиной.

А Гермиона… молча смотрела на меня. Не мигая. Я заметил, как часто вздымалась ее грудь, как крепко переплелись между собой тонкие пальцы. Я заметил в глубоких карих омутах непролитые слезы.

— Гермиона, я…

Я хотел что-то сказать, хотел… мечтал оправдаться. Но что я мог сказать в свою защиту? Приревновал? Да… Но разве это обстоятельство давало право так поступить?

— Молчи, — сдавленно проговорила девушка и рванула вверх по лестнице.

К сожалению, в спальню девочек попасть было нельзя… Нам так и не удалось объясниться. А к обеду уже вся школа знала, что я и Анджелина официальная пара.

Твою мать.

Джонсон я тоже не мог обидеть. После того, что случилось между нами, это было бы слишком жестоко. В общем, я окончательно запутался в сложившейся ситуации.