Вик подошел к кровати и тихо сел в ногах. Я подтянул к себе одеяло и, укутавшись в него плотнее, отвернулся к окну. Почему мне стыдно и неловко?! Господи, я вообще не знаю, как должен себя вести, мы ведь и не встречались, но вчера он лежал на мне, и я млел от его поцелуев. Возможно, Пит был прав, я и правда шлюха.

Дерьмо, не хочу думать об этом, кому вообще есть дело до того, кто я? Живу, как хочу, родителей нет, чтоб упрекать. Но все это самовнушение не помогало, чувство вины, давно навалившееся на мои плечи, не давало покоя. Я виноват во всем этом дерьме, свалившемся на меня, и люди, которые оказываются на орбите моей планеты, сгорают, приблизившись ко мне.

— Крошка, посмотри на меня, — глубокий голос Вика выдернул меня из размышлений. Повернувшись к нему, я отпрянул, он был слишком близко, подсев ко мне в плотную и почти нависнув надо мной, — Что случилось?

— Ничего.

— Уверен?

— Да

— А я нет, — блин, он общается со мной как с ребенком, будто я стянул с прилавка конфету, — Объясни мне, в чем дело.

— Ни в чем, все хорошо.

— Хорошо? — Вик удивленно поднял свои брови, — Мне так не кажется, ты почти выскочил из ванны. Говори, ты ведь знаешь, я не отстану.

Не выношу допросы, у Виктора полностью отсутствует понятие о личном пространстве. За то время, что я с ним знаком, мне стало ясно, что его оправдание своим выходкам одно: “Победителя не судят”, доводы о том, что это не его дело, душевные метания, тонкая душевная организация для этого человека пустой звук. Если он чего-то хочет, он будет лестью, уговорами, подарками, угрозами, принуждением добиваться своего, так что я понял, что мне не отвертеться от допроса.

Сердце забилось быстрее, мысли в голове метались роем пчел, придумать какую-либо подходящую отмазку не выходило, и прежде чем я успел на чем либо остановиться, ляпнул то, что на языке вертелось.

— Разве тебе не неприятно прикасаться ко мне? — Кажется, я краснею, пришлось закрыть пылающее лицо руками. Блин, вот балда! Нужно научиться держать свой болтливый язык за зубами.

— Что?! — Кажется, Вик удивлен.

Он попытался убрать мои ладони от лица, но я перевернулся на бок и прижал их плотнее, вот черт! Теперь он обхватил меня руками и, кажется, собирается затащить к себе на колени. После непродолжительной борьбы Вик все же усадил меня к себе на колени и силой отвел руки от лица, пришлось уткнуться ему в плечо.

Возможно, это поведение покажется вам детским, но я ничего не мог с собой поделать. Я чувствовал себя голым перед ним и уязвимым, после таких событий, когда ты понимаешь, что вся твоя безопасность и стабильность абсолютно относительны. Пока с тобой не случится что-нибудь плохое, пусть и не по твоей вине, но тебе за это стыдно и больно. События, замаравшие тебя изнутри… Знаете, мне всегда важно было испытывать чувство уважения к себе, и когда оно пропадало, я понимал, что делаю что-то не так. Оно было моим ориентиром и двигателем по жизни, но когда ты перестаешь быть «чистеньким», когда иллюзия своей безгрешности спадает, обнажая твою не самую красивую суть, то ты понимаешь, что этот «человечешка» и есть ты. Я напоминал себе суккуба из книжки русского писателя — Дмитрия Емца. Такой же мерзкий и бесхребетный, боящийся вспомнить собственное имя. От мысли, что эти парни клюнули лишь на мою внешность, потому что большего во мне и нет, становилось совсем паршиво.

А этот парень? Мне до сих пор не сказали его имя… Возможно, вчера его жена не дождалась его к ужину, или его ребенок так и уснул без сказки не поняв, почему мама рыдает в спальне. А все почему? Потому что этот хороший человек, бросился спасать меня, чем он хуже меня? Почему такое ничтожество как я будет дальше топтать землю, а он будет гнить в земле? Боже, как больно… Руки будто от фантомной боли выворачивает. Так хочется сбежать, закрыться, погасить свет и выть, выть в голос! Отхлестать себя по лицу! Блядь, да не нужна мне была эта жертва! Не нужна! Только это не тот подарок, который можно вернуть…

— ШШШ, — Вик крепко сжал меня в объятьях и слегка покачивался, успокаивая, кажется, я снова мочу своими жалкими слезами его плечо, — Тише, все позади, все будет хорошо.

Да не будет ничего хорошо!!! Не будет! — Хотелось мне крикнуть ему в лицо, но получалось лишь трусливо подвывать в шею, пытаясь расслабить сжимающийся от глубоких всхлипов живот.

Не будет ничего хорошо, для этого парня, его семьи. Не будет! Зато на свете буду жить я! Жалкое ничтожество! Приятно познакомиться.

— Что ты сказал?! Как ты себя назвал?! Эй!! — Вик оттянул меня от своего плеча и, обхватив мое лицо руками, рассерженно взглянул мне в глаза.

— Что ты сказал, я тебя спрашиваю?! — Встряхнув, почти прокричал мне Вик.

Слезы бежали по щекам, видимо, я способен только ныть, большего от меня ожидать не стоит.

— Что я ничтожество, — Просипел я ему, стараясь отвести взгляд.

Виктор в шоке замер, метаясь глазами по моему лицу.

— Простииии, — мне стало так стыдно за свою слабость, за то, что я такой убогий, за то, что он тратит на меня свое время. Все люди эгоисты, никто не хочет носиться с чужими проблемами, а тут я…зачем ему эта возня со мной? Возможно, он думает, что все будет, как прежде? Но я в этом не уверен, я вообще больше ни в чем не уверен.

Зачем ему все это? Он ведь не мать Тереза, Дар вон уже третий день не объявляется, даже не позвонил до сих пор…я не знаю, как спросить о нем у Вика, не хочется увидеть в его глазах жалость и сочувствие, а потом услышать что-то типа: «он занят, ты ведь знаешь этих врачей». С каждым днем отсутствия Дарена, мне становилось все больнее, почему он хотя бы не позвонил? Не хочет носиться с моими проблемами? Зачем ему такой неудачник, он уже и так помог мне тогда в больнице, и вот теперь снова я его в чем-то понимаю, есть такие люди постоянно, просто как магнит притягивающие к себе неприятности. Но ведь он мог хотя бы позвонит Вику, тот бы дал мне трубку, я бы все понял по его голосу, но он не звонит, и это молчание изводит меня все больше.

— Послушай меня, — Виктор заглянул мне в глаза, заставляя прислушаться к тому, что он говорит, — Мы не властны над тем дерьмом, происходящим не по нашей вине, понимаешь? С хорошими людьми оно случается чаще, чем с плохими. Потому что вы, как светлячки ночью, не смотря на все тьму вокруг, светите, и этот кусок дерьма, который я найду, и он пожалеет, что на свет родился, потому и привязался к тебе, что ты одним своим присутствием делаешь тьму вокруг не жуткой, а волшебной.

— Вик, — я не сдержал улыбки, — Ты всегда найдешь, что сказать даже такому придурку как я.

— Ты не придурок, не говори так. Пойдем лучше сходим в кафе на первом этаже, а то ты скоро с потолком будешь сливаться.

— Там, наверное, полно народу, — Я нервно заерзал на его коленях, попытавшись слезть, но безуспешно.

— Так и есть, я надеюсь, ты не собираешься потакать своим страхам и сторониться людей.

— Собираюсь.

— У тебя не получится, я тебе не дам.

— Я вообще-то взрослый и самостоятельный.

— Да-да, это я уже знаю, какой ты самостоятельный. Если бы не я с врачами, ты бы продолжал питаться солнечными лучами.

Я, как настоящий взрослый, надувшись, отвернулся.

— Я куплю тебе шоколадный торт, — прошептал мне искуситель, — Самый, самый большой.

Я из последних сил сдерживал улыбку, строя из себя саму непоколебимость.

— Нет? Жаль, а я хотел сходить с тобой в музей Метрополитен…но раз ты боишься прикосновений, придется о не…

— Ч...Что?!! — меня как стрелой проткнуло, — Что ты сказал?!

Я, не веря своим ушам, развернулся к Вику.

— Музей? Метрополитен?! — Блин, думаю, со стороны я выглядел презабавно со сложенными руками на груди и квадратными глазами.

Вик прыснул в кулак и хитро взглянул на меня.

— Да-да, Метрополитен, но ты ведь теперь боишься, тебе нельзя.

— Я, я не боюсь, я пойду! — пока он не передумал, затараторил я.

— Как же ты пойдешь? Будешь шкериться по уголкам и трястись, постоянно протирая руки?! — мне кажется или он еле сдерживал смех?