Дмитрий ДЫМОВ

АНГЕЛОК

Данило Прокопьич старался заснуть. Уж слишком он намаялся за день, и то старухе сделай и се, замотала совсем. Только хотел прилечь, как нашла, подняла, послала за сахаром, мол, пора варенье варить, а не с чем. Принес Данило Прокопьич сахарку, заодно и пузырик себе прикупил для души. От старухи беленькую утаить удалось, и, когда наступила минутка покоя, Прокопьич свернул пузырику голову и наполнил заготовленную стопочку. Водка легко прошла через горло и устремилась греющей струйкой по пищеводу. Прокопьич прижался носом к засаленому рукаву пиджака и глубоко вдохнул фильтрованный тканью воздух. За первой стопочкой последовала вторая. На дне бутылочки осталось всего ничего, так, на опохмел, и Данило Прокопьич решил пузырик припрятать до завтра. Он приподнял половицу, морщась от громкого скрипа, не дай Бог, старуха услышит. Давно Данило обещал забить ее, но половица неизменно пригождалась и Прокопьич откладывал необязательный ремонт на потом. Данило Прокопьич затолкнул бутылочку под половицу в густой ворох сухих опилок, пусть полежит до утра, по старости организм уже не так хорошо переносил спиртное и всегда следовало иметь немного лекарства про запас.

Прокопьича от водочки разморило и потянуло в сон. Он сладко потянулся, кое-как добрел до кровати, упал на перину и собрался немного подремать. Но не тут-то было.

Над ухом кто-то назойливо запищал. Данило Прокопьич отмахнулся, пищание на миг прекратилось, но вскоре возобновилось с новой силой. Прокопьич перевернулся с бока на спину, чтобы разглядеть возмутителя спокойствия. Над его лицом кружил небольшой мотылек, ничего значительного, не комар там или муха, обычный мотылек: крылышки, тщедушное тельце с крохотными лапками. Но пищал он и в самом деле препротивно: громко, раздражающе, словно скрип металла по стеклу. Прокопьич прицелился и хлопнул в ладоши. Разумеется, промазал, он даже не в том месте ударил. Мотылек быстро отлетел, некоторое время кружил по комнате, потом сел на люстру и, как показалось Прокопьичу, с укоризной на него посмотрел. Данило тоже не остался в долгу, он погрозил мотыльку пальцем и промычал что-то вроде: "У, я тебе!". После показательной экзекуции он повернулся лицом к стене, прижал к уху подушку и начал погружаться в сладостную дрему.

Снова пищание раздалось у самого лица: мотылек кружил перед осоловелыми глазами Прокопьича и старался приземлиться на его нос. Спросонья Данило не сразу сообразил, что сделать лучше всего и просто боднул надоедливую мошку. Со всего размаху лоб его обрушился на бетонную стену. Стена выдержала, как и лоб Прокопьича. Однако подобного нахальства Данило спускать не собирался. Он поднялся с кровати, взял в руку мягкий войлочный тапок и поискал глазами мотылька. Мошка исчезла. Прокопьич сел на край кровати и замер. Улететь мотылек не мог, а, значит, он раскусил план коварного убийства и где-то затаился. Данило решил поймать надоеду на живца.

Несколько минут тишина нарушалась только неровным дыханием Прокопьича. Мотылек появился как всегда неожиданно - за спиной. Прокопьич резко повернулся, нанес несколько неприцельных ударов по белому мелькающему пятну и схватился за поясницу. Стрельнуло в позвоночнике так, что Данило помянул всех святых и вкупе с ними черта. Мотылек избежал печальной участи и приземлился на швейной машинке старухи. Вконец разозленный Прокопьич вскочил с кровати, превозмогая боль в шее и пояснице, так его растак, радикулит проклятый, и принялся лупить несчастное насекомое. Мотылек на шкаф и Прокопьич за ним, мотылек к ковру и Прокопьич тут как тут, мотылек на люстру, но и здесь Прокопьич ему вздохнуть не дает, бьет своим тапком. В отчаянии мотылек бросился к окну, шмыгнув за занавеску. Данило осторожно подокрался и сгреб кусок ткани вместе с мотыльком. Несколько секунд он переводил дыхание, довольный, что расквитался с обидчиком. На мгновение мелькнула мысль, а не отпустить ли мошку. Данило Прокопьич волевым усилием подавил ее: всякого нарушившего покой, следовало примерно наказать. Он сжал вместе с занавеской ладони и аккуратно раскатал мотылька между ними. Потом сбросил тщедушное тельце с помятыми крыльями на подоконник и подушечкой большого пальца правой руки довершил месть. От мотылька и осталось-то всего: грязное пыльное пятно.

Прокопьич важно прошествовал к кровати, повалился на нее и, поворочавшись с минутку, заснул так крепко, что ввечеру старуха не могла его добудиться, да и поутру тоже.

Всевышний разбирал приказы, принесенные служками на подпись. На поставку новых крыльев для серафимов, на тебе подпись, на отправку новой партии праведников из Чистилища в Рай, тоже подпишем. А это что? Опять прошение о переводе Люцифера? Нет уж, пусть пока посидит на прежнем рабочем месте. Тонкая страничка с приказом о посмертном повышении ангела-хранителя Д.Н. Храмычина оказалась почти последней в стопке. Всевышний укоризненно покачал головой, ангел впервые за семьдесят лет покинул душу Д.Н. Храмычина, постоянно леча его внутренние недуги, о которых и врачам-то неведомо. Летал он на конгресс хранителей для повышения квалификации, и на тебе долетался. Охраняемый и прихлопнул. Всевышний еще раз покачал головой, подумал, что надо будет конгрессы в виртуальном режиме проводить, без прямого присутствия участников, а то так ведь и ангелов на всех не напасешься. Людям хорошо, у них душа есть. А ангелки! Только суть у служителей и осталась, беречь ее надо. Всевышний размашисто подписал приказ и бросил в стопку погибших при исполнении. Указ о поминовении души Д.Н. Храмычина пошел в другую стопку. Хорошо хоть вторая стопка была выше первой. И на этом людям спасибо, не всех ангелов перебили.