– Джек! – прорвался сквозь эмоциональную, звуковую и красочную какофонию голос, и тонкая рука тряхнула его за плечо. На этот раз Лорна точно говорила вслух: – Что с тобой?

Чарльз открыл глаза. Мысленные картины из чужих сознаний наслаивались одна на другую, но он всё же сумел сосредоточиться и разглядеть её побледневшее лицо.

– Ничего, – солгал Чарльз. – Со мной всё в порядке. Просто… Теперь я знаю, какая у меня мутация.

– Правда? – в мыслях Лорны под давящим страхом за него немедленно вспыхнуло неистребимое жгучее любопытство. – Какая?

– Телепатия. Я могу читать чужие мысли.

– О… – на лице и в душе Лорны тут же сменился целый спектр эмоций. – Круто.

За её спиной кто-то поднялся со своего матраса и, тяжело ступая, направился к выходу. Один из мужчин, тот, что не показывал до сих пор никаких способностей, подошёл к лестнице, и Чарльз невольно сосредоточился на нём. Показалось, что мысли этого человека зазвучали громче, и эмоции стали отчётливее. Тем более что человек и сам напряжённо думал только об одном: с него хватит. Он уже достаточно насиделся в этом сраном подвале, а ведь до канадской границы не так уж и далеко. Всё, что ему нужно – это деньги, а их легко добыть. СОНЗ платит награду за каждого выданного мутанта, а тут этих мутантов целых восемь.

Чарльз моргнул, заставляя себя осознать, что эти мысли принадлежат не ему, а вот этому высокому мужчине, под чьим весом уже дрогнули нижние ступеньки лестницы. Его сознание слилось с чужим, как сиамские близнецы, они всё сейчас переживали вместе: ненависть к этому богом проклятому подземелью, непреодолимое желание убраться отсюда подальше, опасливый расчёт: его мутация не видна, внешне он человек как человек, ни шерсти, ни чешуи. Он просто придёт в отделение СОНЗ, расскажет об этой дыре и мутантах в ней, возьмёт свои деньги и уйдёт, не вызвав подозрений. И прости-прощай, вонючий Бронкс и весь Нью-Йорк, перед человеком с деньгами открыты все дороги.

Мужчине оставалось преодолеть всего несколько ступенек до выхода, когда Чарльз наконец стряхнул с себя оцепенение. И заорал, понимая, что времени уже почти не осталось:

– Не дайте ему уйти, он на нас донесёт!

Все взгляды обратились к нему, Чарльз почувствовал всеобщее недоумение, Лорна открыла было рот, чтобы уточнить… И тут человек на лестнице, замерший при его вопле, рванулся вверх, перепрыгивая через оставшиеся ступеньки.

Первым, как ни странно, отреагировал спящий в углу мутант. Точнее, уже не спящий – крик Чарльза заставил его буквально взвиться в воздух со своей лежанки. Приземлившись на четвереньки, мутант окинул подвал и всех находившихся в нём одним взглядом глубоко посаженных глазок, распахнул широкий рот – и из него стремительно выскочил длинный и чёрный, как змея, язык. Язык обвился вокруг одной из лестничных опор, дёрнул – и дышащее на ладан сооружение развалилось. Лестница грохнула об пол, а вместе с ней упал и беглец.

Рейн с совершенно звериным рычанием прыгнула на него с места, одним махом преодолев несколько ярдов. Взмахнула когтями, и Чарльз закричал одновременно с раненым – чужая боль ударила по натянутым нервам. А в следующий миг взвизгнула уже Рейн, отлетая к стене. А над упавшим с лестницы мутантом вспыхнул сиреневый светящийся купол.

Остальные навалились на него, и тоже отлетели, отброшенные куполом. Это и был его дар – совершенная защита, энергетический щит, который когда-то помог ему уцелеть, спастись от охотников на мутантов. Чарльз осознал, что его снова захлёстывают чужие мысли и эмоции, словно этот человек, неудавшийся доносчик, топтался у него в голове. А что если попытаться сделать по-другому, не дать мыслям человека подавить себя, а попробовать своими мыслями подвить чужие?

Человек со щитом вскочил на ноги. Из располосованных плеча и бока текла кровь, но это было не смертельно. Только бы успеть выбраться из этой дыры, а там он им всем покажет… Но сделать мужчина больше ничего не успел. Что-то тёмное и жуткое накатило на него, ноги подогнулись, в глазах потемнело, и показалось, что он услышал хруст, с которым его сознание ломалось в чужой жестокой хватке. А потом несостоявшийся доносчик отключился.

Чарльз дёрнулся и со стоном закрыл лицо руками. Он вовсе не хотел быть жестоким, но просто хотел помешать доносчику сбежать, но не рассчитал силы. Значит, он может и это – не только читать мысли, но и воздействовать на других людей, и достаточно жёстко. Тело мужчины мягко осело на пол, из носа потекла кровь, сиреневый щит погас. Остальные поднимались на ноги, глядя на валявшегося на полу мутанта.

– Под-донок! – пирокинетик от души пнул тело ногой под рёбра. Чарльза передёрнуло, хотя с прозвучавшим определением он не мог не согласиться.

– Что будем делать? – спросила мать девочки. Малышка заплакала, её всхлипывания чётко раздавались в наступившей тишине.

– Что, что… – хмыкнула Рейн. – Зовите Джима. А этого надо вытащить во двор. Не при детях же его…

Пирокинетик подтащил упавшую лестницу к стене и попытался пристроить её так, чтобы можно было подняться наверх. Рейн оттолкнулась от пола, легко допрыгнула до дверного проёма, и, стоя наверху, принялась ему помогать. Мутант с длинным языком пристально рассматривал Чарльза, но тому было не до него. До Ксавьера вдруг дошло, что будет, когда оглушённого вытащат во двор, и придёт владелец дома Джим. В мыслях остальных это читалось достаточно ясно.

– Постойте… Так нельзя!

На него оглянулись.

– Что нельзя? – осведомился пирокинетик.

– Убивать, – едва шевеля губами выдохнул Чарльз. Головная боль усилилась, всё тело охватил жар.

– А что с ним ещё делать? – пирокинетик пожал плечами. – Кстати, а откуда ты узнал?..

– Я телепат. Я услышал его мысли.

– А-а.

– Послушайте, должен же быть какой-то другой выход. Мы не убийцы, мы не должны!..

– Парень, – мутант вздохнул. – Он тебя и всех нас на смерть обрёк, чего это мы должны его жалеть? И как, по-твоему, мы ещё можем заткнуть ему рот? Как там, Рейн, держится?

– Ага, – отозвалась Рейн, и пирокинетик кивнул мутанту с языком:

– Помоги-ка…

Вдвоём они подхватили беспамятного и потащили его к лестнице, которую Рейн придерживала сверху. Чарльз привстал было, ведь им нужно было помешать, остановить… Но в следующий миг Ксавьер мешком свалился на матрас. А перед глазами вспыхнуло ещё одно видение, ярче и пронзительнее всех предыдущих…

…Лицо Эрика – жёсткое, сосредоточенное. На голове у него странный шлем, опускающаяся на нос стрелка искажает черты, и странный синий свет окрашивает его кожу голубым, однако сомнений нет – это он. Эрик подходит к Чарльзу, наклоняет голову и заглядывает ему в глаза. Нет, не к Чарльзу он подходит, а к кому-то иному, кого Чарльз держит своим разумом, чьими глазами видит, и чьими ушами слышит, и этот кто-то мысленно бьётся сейчас в страхе и отчаянии, пытаясь вырваться на волю. И его чувства странным образом совпадают с чувствами самого Чарльза, но разжать хватку нельзя, потому что тогда Эрику конец.

«Если ты меня слышишь, – глаза Эрика совсем близко, и в них отражается синий свет, – а я надеюсь, что ты меня слышишь, то знай – я согласен с каждым твоим словом. Но… ты убил мою мать. А потому мы сделаем так…»

Он отходит. Разворачивается и поднимает руку, в которой зажато что-то маленькое.

«Я сейчас досчитаю до трёх. И сдвину эту монету».

Маленький предмет отделяется от его руки и неумолимо движется к тому, кого держит Чарльз. Ближе, ближе… Вот холодный кругляшок касается кожи лба, вдавливается в неё, сильней и сильней, и кожа расползается под его напором, а потом хрустит кость… И Чарльз начинает кричать, будучи не в силах вынести боль, которую разделяет с тем, кого Эрик сейчас медленно убивает, но всё равно держит, держит, пока сознание того, другого, не гаснет окончательно, предварительно послав через мозг Чарльза последнюю волну агонии…

– Джек!! – как сквозь вату пробился к его ушам вопль Лорны. Чарльз осознал, что лежит без движения, прижав руку ко лбу и, кажется, стонет. Он открыл глаза и попытался улыбнуться испуганной девочке дрожащими губами, а потом повернул голову и окинул подвал взглядом. Рядом, кроме Лорны, были только старик да мать, утешавшая плачущую дочь. Остальные исчезли. Чарльз почему-то не усомнился, что сможет с лёгкостью найти их, не вставая с места, с помощью телепатии, но при одной мысли, что именно он может при этом увидеть и почувствовать, ему стало дурно.