Уныние. Замкнутость.

Алистер, потрясенный, поставил на стол чашку, встал и подошел к окну. Выглянув наружу, он вспомнил, как приехал сюда впервые. Он тогда тоже смотрел из окна малой гостиной, причем открывшийся ему вид оставил его абсолютно равнодушным, и все его внимание сосредоточилось на Мирабель — единственном ярком пятнышке на фоне однообразного пейзажа.

Но с тех пор этот пейзаж изменился. Мир за окном был прекрасен, переменчив и открывал массу возможностей. К тому же он был гостеприимен. Это был дом.

Он обернулся и заметил, что за ним наблюдают две пары голубых глаз.

— Я всегда считал денди легкомысленными, пустыми созданиями, не обремененными умом, — заявил мистер Олдридж. — Когда Мирабель сказала, что вы один из них, я встревожился. Интуиция ботаника подсказывала мне, что ваша одежда является своего рода защитным панцирем. — Он взглянул на Мирабель. — Как колючки у кактуса.

Панцирь, защищающий то, что находится внутри, подумал Алистер. Что он пытался защитить? Что скрывал? Возможно, неуверенность. Опасение, что битва навсегда повредила его мозг. И всегда при этом присутствовало смутное чувство стыда, хотя он не помнил подробностей битвы и того, что было потом.

Теперь он понял, что кровавое побоище потрясло его. Всякий раз, когда он падал, ему хотелось остаться на месте и оплакать погибших. Молодые мужчины, почти мальчики, умирали, причем некоторые в страшных мучениях. Он продолжал биться, стараясь ни о чем не думать, чтобы не впасть в отчаяние.

Он понял также, что пришел в ужас при виде инструментов хирурга — это он-то, который всегда считал, что страх могут испытывать только женщины и трусы.

Голос мистера Олдриджа вывел его из раздумья.

— Возможно, я понял, в чем состоит ваша проблема, потому что она была схожа с моей, — произнес мистер Олдридж. — После смерти жены, сам того не желая, я удалился от мира. Это было как болезнь. И я уже не мог избавиться от нее. И тут я подумал, что, может быть, ваш горький опыт при Ватерлоо оказывает на вас аналогичное воздействие. Я с головой ушел в ботанику, а вы… — он улыбнулся, — погрузились в тайны искусства одеваться.

— Силы небесные! — воскликнула Мирабель. Она вскочила с дивана, пересекла комнату и окинула Алистера взглядом с головы до ног, будто впервые увидела. — Как я раньше не догадалась? Я поражена. Дорогой мой, ты… — Она всплеснула руками, не находя слов. — Твой галстук!

Алистер взглянул вниз и поморгал глазами. Галстук был небрежно завязан. Как позволил ему Кру выйти из комнаты в таком виде?

Он взглянул на мистера Олдриджа. Тот улыбнулся.

— Если ваша теория верна, то я на пути к выздоровлению, сэр, — произнес он.

— Рад это слышать, — промолвил мистер Олдридж. — И видеть тоже, — добавил он и подошел к книжным полкам. — Поскольку у вас появились явные симптомы выздоровления, буду ждать вас для конфиденциальной беседы у себя в кабинете. Речь пойдет о моей дочери. — С этими словами он вышел из библиотеки.

Лондон

Получив в субботу вечером еще одно письмо экспресс-почтой из Олдридж-Холла, а вскоре после этого выслушав личный доклад убитого горем Джексона, лорд Гордмор узнал обо всем, что произошло за последние два дня.

Он отправил Джексона в Нортумберленд, чтобы оценить причиненный ущерб и решить связанные с этим вопросы, а сам остался стоически ждать порицания за позорное поведение или чего-нибудь похуже.

Ждать пришлось долго.

Записка от Карсингтона прибыла спустя десять дней. В ней он просил его сиятельство назначить время и место встречи.

Леди Уоллентри как раз оказалась в гостях у брата, когда прибыла короткая записка, и, как всегда, бесцеремонно выхватила ее у него из рук.

— Он вызывает тебя на дуэль? — воскликнула она. — Ты не должен драться с ним, Даглас. Он не в своем уме. К тому же он всегда стрелял лучше тебя и гораздо лучше владел шпагой. Я не уверена, что его хромая нога даст тебе большое преимущество.

Лорд Гордмор бросил на нее удивленный взгляд.

— С каких это пор, Генриетта, ты стала экспертом в делах чести? То, что происходит между мной и Карсингтоном, тебя не касается и никогда не касалось. Вечно ты предрекаешь катастрофу без малейшего проблеска надежды. Кассандра по сравнению с тобой кажется веселой болтушкой.

— К ней никто не прислушивался, не так ли? — воскликнула Генриетта. — В этом заключалось проклятие ее дара. Это и мое проклятие. Ты высмеиваешь меня. Не желаешь слушать правду.

— Эта правда искажена до неузнаваемости, — сказал он. — Я слишком часто принимал всерьез твои истерики. А последний раз это было ошибкой, о которой я буду сожалеть до конца дней своих. Но если на сей раз твои предсказания сбудутся, этих дней осталось, к счастью, не так уж много.

Леди Уоллентри немедленно упала в обморок.

Лорд Гордмор позвал служанку, чтобы та помогла ей, а сам потребовал шляпу и трость и отправился на поиски человека, который в течение двадцати лет был его самым близким другом.

В этот же день, в понедельник после Пасхи, Алистер мерил шагами салон самой популярной и самой дорогой портнихи в Лондоне.

Наконец его невеста появилась из примерочной. Он закрыл глаза.

— Бледно-лиловый, — промолвил он с мученическим выражением лица. — Ей-богу, у тебя настоящий дар. Редкая способность отыскивать среди целой коллекции элегантнейших платьев, которые даже парижанок должны заставить рыдать от зависти, то самое единственное, которое делает серым цвет твоего лица.

— Алистер, — укоризненно произнесла леди Харгейт. Он открыл глаза и взглянул на мать с видом человека, намеренного стойко перенести жизненные испытания. Она сидела рядом с леди Шерфилд, красивой дамой, очень похожей на свою племянницу. Они рассматривали модные журналы.

Ах, как он сожалел о том, что их сопровождает не снисходительная миссис Энтуисл! Его матушка и леди Шерфилд ни на шаг от них не отходили. С тех пор как они в прошлый четверг прибыли в Лондон, он ни на минуту не оставался наедине с Мирабель.

— Если тебе наскучило это занятие, — продолжала его матушка, — хотя бы не показывай своего дурного настроения. В противном случае мисс Олдридж откажется выйти замуж за бестактного, саркастичного грубияна.

— Значит, мне никогда не следует носить бледно-лиловый цвет? — спросила Мирабель.

— Нет, — ответил он. — Только теплые, насыщенные тона. А это холодный бледный цвет. Он тебе не идет. Такое впечатление, будто ты в полутрауре, тогда как тебе следует выглядеть безумно счастливой невестой.

— А мне нравятся холодные, бледные тона, — заявила Мирабель. — Они действуют успокаивающе.

— Успокаивать тебя буду я, — возразил он. — А твоя одежда должна быть тебе к лицу.

— Сегодня утром ты меня не очень-то успокаиваешь, — сказала она.

Он взглянул на мать и тетушку Мирабель с таким видом, словно готов был рвать на себе волосы.

— Да, делать покупки — занятие утомительное, — сказала Мирабель, — но ты сам настоял на том, чтобы я полностью сменила гардероб.

— И сам выразил желание участвовать в этих утомительных процедурах, — поддакнула мать, не отрывая глаз от журнала.

— Но я не настаивал на том, чтобы она делала все это сразу, — сказал Алистер. — Я надеялся показать своей невесте Лондон. Хотел прогуляться с ней по парку. Чтобы нас видели вместе и не думали, будто мы что-то скрываем.

Тут обе леди оторвались от журнала.

— Уверен также, что все будут строить догадки по поводу того, почему мы нуждаемся в столь строгом надзоре, — продолжал он. — Ведь мы все-таки помолвлены. Объявление уже появилось в газете. Через два дня состоится наше бракосочетание. Нам непременно надо появиться вдвоем на публике. Вы согласны со мной, мисс Олдридж?

— Да, конечно, — ответила она. — Отличная мысль. Мы не хотим давать повод для сплетен. Позвольте мне только снять с себя это ужасное платье, и я мигом буду готова.