— Буш, — послышался шепот Бакленда.

— Да.

— Остальные здесь.

За десять секунд до этого, в две склянки ночной вахты Буш и Робертс в соответствии с приказом капитана докладывались Бакленду в его каюте. Перемигнуться, сделать знак рукой, пошептаться было делом нескольких секунд — и вот они уже договорились встретиться. Абсолютно невероятно, чтоб лейтенантам королевского судна приходилось вести себя подобным образом из страха перед шпионами и соглядатаями, но это было необходимо. Они двинулись окольными путями и через разные люки. Хорнблауэр, которого Смит сменил на вахте, был уже здесь.

— Мы не должны тут надолго задерживаться, — прошептал Робертс.

Даже по шепоту, даже в темноте, чувствовалось, как он волнуется. Уж это без сомнения мятежная сходка, за которую всех их можно повесить.

— Что если мы объявим его непригодным к командованию? — прошептал Бакленд. — Наденем на него наручники?

— Тогда нам придется действовать быстро и решительно, — сказал Хорнблауэр. — Иначе он позовет матросов, они могут его поддержать. И тогда…

Хорнблауэр мог не продолжать. Все присутствующие мысленно представили себя раскачивающимися на реях.

— Положим, мы будем действовать быстро и решительно, — согласился Бакленд. — Положим, мы наденем на него наручники?

— Тогда мы должны будем идти на Антигуа, — сказал Робертс.

— А там под трибунал, — произнес Буш, впервые заглядывая так далеко вперед.

— Да, — прошептал Бакленд.

В одном этом слоге слились волнение и отчаяние, безысходность и неверие.

— В том-то и дело, — прошептал Хорнблауэр. — Он даст показания. В суде все будет звучать иначе. Мы были наказаны, двухвахтное дежурство, не получали спиртного. Это может случиться с каждым. Это не повод для мятежа.

— Но он портит матросов.

— Двойная порция рома. Время поштопать одежду, в суде это будет звучать совершенно нормально. Не наше дело обсуждать методы капитана — так подумает суд.

— Но они его увидят.

— Он хитер. И он не буйнопомешанный. Он может говорить, он на все найдет объяснения. Вы его слышали. Он будет красноречив.

— Но он унижал нас перед матросами. Он поручил Хоббсу шпионить за нами.

— Это будет лишним свидетельством того, в какой безвыходной ситуации он находился, окруженный такими преступниками, как мы. Если мы его арестуем, мы будем виновны, пока не докажем обратного. Любой трибунал будет на стороне капитана. За мятеж вешают.

Хорнблауэр вложил в свою речь все сомнения, которые Буш чувствовал нутром, но не мог выразить словами.

— Верно, — пробормотал Буш.

— А как же Вэйлард, — прошептал Робертс. — Вы слышали, как он кричал в последний раз?

— Он всего-навсего волонтер. Даже не мичман. Ни друзей. Ни родственников. Что скажут судьи, когда узнают, что капитан приказал раз шесть выпороть мальчишку? Они рассмеются. И мы бы посмеялись, если б не знали. Пойдет ему на пользу, скажут они, как пошло на пользу всем нам.

За этими непреложными словами последовала тишина, которую, наконец, прервал Бакленд, прошептавший несколько грязных ругательств; но они не принесли ему облегчения.

— Он обвинит нас, — прошептал Робертс. — Как только мы встретимся с другими судами. Я абсолютно уверен.

— Двадцать два года я служу лейтенантом, — сказал Бакленд. — Теперь он меня погубит. Он погубит всех вас.

Офицеры, которых капитан обвинит перед трибуналом в непочтительном и подрывающем дисциплину поведении, обречены. Все они это знали. Отчаяние их достигло предела. Обвинения, выдвинутые капитаном с его безумной злобой и хитростью, могут привести не только к увольнению со службы — они могут привести к тюрьме и веревке.

— До Антигуа дней десять, — сказал Робертс. — Если ветер останется попутным, а он останется.

— Но мы не знаем, на Антигуа ли мы идем — возразил Хорнблауэр, — Это все наши домыслы. Могут пройти недели — даже месяцы.

— Господи, помилуй! — вымолвил Бакленд.

В отдалении послышались тихие быстрые шаги — звук совершенно отличный от шумов движущегося судна. Все вздрогнули. Буш сжал волосатые кулаки. Но всех успокоил голос, тихо окликнувший:

— Мистер Бакленд… Мистер Хорнблауэр… Сэр!

— Господи, Вэйлард, — сказал Робертс.

Они слушали, как Вэйлард пробирается к ним.

— Капитан, сэр! — сообщил Вэйлард. — Он идет.

— Господи!

— Откуда? — быстро спросил Хорнблауэр.

— От рулевого люка. Я спустился в кокпит и пробрался сюда. Он послал Хоббса…

— Вы трое, идите к носу, — оборвал его объяснения Хорнблауэр. — К носу, и как только будете на палубе, расходитесь по одному. Быстро!

Никто не заметил, что Хорнблауэр отдает приказы офицерам, которые несравненно старше его. Каждая минута была драгоценна, нельзя было тратить время на колебания или глупые ругательства. Это стало ясно, как только Хорнблауэр заговорил. Буш повернулся к носу. Споткнувшись о невидимое препятствие, он больно расшиб подбородок. Убегая, он слышал, как Хорнблауэр произнес: «Вэйлард, за мной».

Канатный ящик — трап — и, наконец, невероятная безопасность нижней пушечной палубы. После полной темноты трюма здесь казалось даже светло. Бакленд и Робертс продолжали подниматься на главную палубу; Буш повернулся и двинулся к корме. Подвахтенные уже давно были в койках и спали крепко; их храп мешался с корабельными шумами. Ряды плотно прижатых друг к другу коек сплошной массой раскачивались вместе с кренящимся судном. Далеко между рядами Буш различил огонек. Он приближался. Это был рожок со свечой, а нес его и.о. артиллериста Хоббс, в сопровождении двух матросов. Он торопился. Увидев Буша, матросы переглянулись. Хоббс заколебался, и стало ясно, что ему очень хотелось бы спросить у Буша, как тот очутился на нижней пушечной палубе. Но есть вещи, которые и.о. уорент-офицера, будь он сто раз капитанским любимчиком, у лейтенанта спросить не может. На лице Хоббса отразилось разочарование. Очевидно, он спешил перекрыть все выходы из трюма и теперь был в отчаянии, что Буш от него ускользнул. Матросы явно были ошарашены странной кутерьмой, да еще во время полуночной вахты. Хоббс отступил в сторону, пропуская старшего по званию, и Буш, не глядя, прошествовал мимо. Удивительно, насколько уверенней он чувствовал себя, вырвавшись из трюма и отмежевавшись от мятежной сходки. Он решил идти в свою каюту — скоро четыре склянки и надо будет снова докладываться Бакленду. Когда отправленный вахтенным офицером посыльный придет будить его он найдет его в койке. Но добравшись до грот-мачты, Буш застал там невероятную сумятицу. Будь он ни в чем не замешан, он не мог оставить ее без внимания. Следовательно, он должен (так он сказал себе) спросить, что тут происходит — не мог же он просто пройти мимо. Здесь располагались морские пехотинцы, и все они поспешно одевались в своих койках. Те, кто надел уже штаны и рубахи, застегивали портупеи, готовясь к бою.

— Что тут происходит? — спросил Буш, делая вид, будто не знает, что на судне творится нечто необычное.

— Не могу знать, сэр, — ответил рядовой, к которому он обратился. — Сказали нам выходить. С ружьями, тесаками и боевыми патронами.

Сержант морской пехоты выглянул из-за перегородки, отделявшей помещение для унтер-офицеров от остальной палубы.

— Приказ капитана, сэр, — сказал он и заорал на пехотинцев. — Давайте быстрее!

— А где капитан? — Буш изо всех сил пытался изобразить полную непричастность.

— Где-то на корме. Послал за корабельной полицией, а мне велел будить людей.

Четверо рядовых пехотинцев вместе с капралом составляли судовую полицию. Круглые сутки полиция несла дозор у капитанской каюты. Капитану достаточно было одного слова, чтобы поднять на ноги охрану и окружить себя хотя бы несколькими вооруженными и дисциплинированными людьми.

— Очень хорошо, сержант, — сказал Буш. Он постарался принять озабоченный вид и заспешил на корму, словно желая узнать, что там происходит. Но ему было страшно. Он чувствовал, что готов на все, лишь бы не продолжать свой путь навстречу неизвестности. Появился Уайтинг, капитан морской пехоты, небритый и сонный. Он пристегивал шпагу поверх рубашки.