– Прошу вас присесть на минутку, – сказал управляющий, подвигая к столу деревянный стул с резной спинкой. – Я сейчас извещу графа.
– Ради бога, поспешите, тут дорога каждая минута.
Управляющий вышел.
Капуцин с любопытством рассматривал молодого человека. Первое, что он заметил в его наружности, были белокурые вьющиеся волосы, падавшие на стоячий воротник голубого сюртука; вторая особенность незнакомца заключалась в том, что он от нетерпения ни минуты не мог просидеть спокойно на месте.
– Не хотите ли вы выпить стаканчик вина, молодой барин? – спросил капуцин. – Вы, кажется, устали, а вино восстанавливает силы.
– Благодарю вас, патер, – сказал незнакомец и, взяв со стола налитый для него стакан, выпил несколько глотков.
– Пейте все до дна. Вам это не повредит, да и нас не обидите. У нас тут вдоволь вина. – В подтверждение своих слов монах вынул из-под стола новую бутылку. – Вы, верно, нездешний. Откуда вы?
– Из Зальцбурга, или, лучше сказать, из западного Тироля.
– А говорите не по-нашему, – заметил Теймер густым басом.
– Я родился в Вене.
– Это чертовски большой город, – продолжал Теймер, – и с вечным ветром… Ну, а теперь поселились в горах?
– Да, мне хотелось познакомиться с этой местностью.
Теймер не понял незнакомца и вопросительно взглянул на капуцина.
Монах, больше видевший свет и людей, поспешил выручить своего приятеля из затруднения.
– Значит, вы путешествуете, молодой человек, для своего удовольствия. Мне также приходится много странствовать для сбора милостыни, а ему по своим торговым делам. Наша земная жизнь не что иное, как вечное странствование.
Незнакомец, занятый своими мыслями, не слушал его.
– Ну, я думаю, Тироль совсем обаварился, – проворчал Теймер.
– Что хотите вы этим сказать?
Теймер презрительно взглянул на него и толкнул локтем капуцина с таким видом, как будто хотел сказать, что с дураками рассуждать нечего.
Капуцин допил свой стакан и глубокомысленно посмотрел на молодого человека, видимо желая убедиться, не притворяется ли он.
– Разве вы не знаете, что Тироль принадлежит теперь баварцам?
– Да, знаю… Но мне какое дело до этого? – сказал с досадой незнакомец.
– Разумеется, это и не мое дело, – ответил монах, – я не военный человек и не придворный; не мне обсуждать решения императоров и королей. Но разве не обидно, что проклятые французы отняли у нас эту прекрасную страну? Впрочем, вы, господа ученые, на все смотрите свысока, мечтаете неизвестно о чем и, кажется, так бы и поднялись на небо, к Господу Богу.
– К сожалению, я еще не могу назвать себя ученым, – сказал незнакомец, делая вид, что не замечает насмешливого тона, с которым говорил монах.
– Какой он ученый, просто дурак или плут, – пробормотал Теймер на своем родном диалекте, почти непонятном венскому уроженцу. Теймер мог теперь бранить незнакомца на каком угодно языке, потому что тот забыл о его существовании, услышав шум шагов в коридоре.
Минуту спустя отворилась дверь и в комнату вошел граф.
Незнакомец снял шляпу и сделал несколько шагов ему навстречу.
– Так это вы, Эгберт! Очень рад видеть вас, – сказал граф, подавая руку молодому человеку и с видимым удовольствием оглядывая его статную фигуру и всматриваясь в лицо, которое можно было смело назвать идеалом мужской красоты и где все было безукоризненно, начиная с высокого, прекрасно очерченного лба, слегка приподнятых бровей, голубых задумчивых глаз и кончая классически красивым носом и губами.
– Извините, что я побеспокоил вас, граф, – сказал Эгберт. – У вас, кажется, гости.
– Вы из Вены? – спросил граф, прерывая его. – Надеюсь, что вы сообщите мне хорошие вести…
– Нет, я из Зальцбурга.
– Тем лучше. Очень рад, что вы наконец послушались моего совета, милый Эгберт, и решились на время покинуть Вену. Человек становится крайне односторонним, живя постоянно в городе. Что бы ни говорил ваш отец, не книги, а свет и жизнь воспитывают людей. Поэтому я считал путешествие необходимым для вас. Ну, теперь вы отдохнете у меня с дороги. Я не скоро выпущу вас отсюда; вы недаром попали в мои когти.
Граф, довольный тем, что его опасения относительно дурных известий из Вены оказались напрасными, совсем упустил из виду, что его молодой друг мог явиться к нему в дом в такое позднее время только вследствие каких-нибудь особенных причин.
– Извините меня, граф, но прежде чем воспользоваться вашим приглашением, я должен исполнить то дело, которое меня привело сюда…
Эгберт замолчал и с замешательством взглянул на капуцина и Теймера, почтительно стоявших у окна.
– Говорите смело, я вполне доверяю этим людям. Что случилось?..
– Я привез сюда умирающего.
– Господи, этого еще недоставало! – с ужасом воскликнул управляющий. – Я думал, что мне это только померещилось издали…
Граф с нетерпением остановил его.
– Мы нашли его в расщелине скалы между Гмунденом и Феклабруком.
– Феклабруком! – повторил граф, бледнея.
Капуцин подошел ближе.
– Да, это какой-то француз, и немолодой. Он назвал себя Жаном Бурдоном…
– Жив ли он? Где вы его оставили? – спросил граф взволнованным голосом.
– Внизу под горою. Он лежит в доме вашего лесного сторожа. Мы не решились привезти его сюда, услыхав, что у вас гости.
– Вы отлично сделали. Благодарю вас, Эгберт. Но я должен сейчас же идти к нему.
– Я пришел сюда, чтобы просить вас об этом. Он настойчиво требует вас к себе.
– Шляпу, Антон! Скорее! Вы проводите меня, Эгберт, и расскажете дорогой, как вы нашли его.
– Если я не ошибаюсь, то его хотели убить с целью грабежа…
– Несчастный! Если бы он послушал меня и взял с собой слуг… Неужели всякая борьба с этим демоном должна кончаться неудачей!..
Последние слова граф произнес вполголоса; они вырвались у него помимо его воли.
Управляющий подал графу шляпу и накинул на его плечи серый плащ.
– Вы, патер Марсель, пойдете с нами. Ваше присутствие может успокоить умирающего. А ты, Антон, должен зорко смотреть, чтобы кто-нибудь не проскользнул за нами. Я не хочу, чтобы в зале узнали о том, что случилось; вели им подать побольше вина, самого лучшего. Я скоро вернусь. Постарайся также совладать со своим лицом – у тебя совсем растерянный вид.
Путники скоро очутились за стенами замка и пошли боковой дорожкой, проложенной под деревьями для пешеходов. Граф шел впереди с Эгбертом, сзади неслышными шагами шел капуцин. Лунный свет, пробиваясь то тут, то там сквозь густую листву каштанов и ореховых деревьев, освещал им путь.
Эгберт начал свой рассказ, понизив голос:
– Мы выехали из Зальцбурга…
Граф прервал его.
– Вы говорите «мы», разве вы были не один?
– Нет, я познакомился дорогой с одним молодым художником, если можно так назвать его, потому что он одинаково увлечен сценой, живописью и музыкой. Вот он и согласился сопутствовать мне.
– Или, другими словами, путешествовать за ваш счет. Вы всегда останетесь таким же мечтателем, каким я знал вас в Вене. Ну, а где вы оставили своего спутника?
– Я просил его побыть с умирающим; ему, вероятно, приятно будет иметь при себе человека, которому он может передать свое последнее желание…
– Ваш приятель говорит по-французски?
– Да, немного.
Граф замолчал и казался озабоченным.
Они прошли молча несколько шагов.
– Однако рассказывайте дальше, – сказал граф. – Я не стану прерывать вас.
– Мы провели последнюю ночь в Феклабруке, с тем чтобы оттуда отправиться в Линц и сесть на пароход, идущий в Вену. Но утром трактирщик стал так красноречиво описывать нам красоты здешнего озера около Гмундена и утеса Траунштейна, что мы решились продлить наше путешествие еще дня на два. Ввиду этого мы послали моего слугу с багажом в Линц, а сами с легкими ранцами на плечах отправились по направлению, которое указал нам трактирщик. Но скоро большая дорога наскучила нам, потому что приходилось идти по солнцу и в пыли, и мы, свернув в сторону, пошли наугад по тропинкам через лес и овраги. Заблудиться мы не могли, потому что стоило взойти на любой пригорок, чтобы увидеть издали красную вершину Траунштейна, который служил нам верным ориентиром. Люди попадались редко; мы встретили только пастуха, лесного сторожа и нескольких детей, которые собирали ягоды; по временам утренняя тишина нарушалась звуками охотничьих рогов и выстрелами, которые раздавались то совсем близко от нас, то на значительном расстоянии…