Множество оттенков, нюансов и тональностей.
Память моя, как старый чердак с залежавшимися пыльными вещами, найдешь, что хочешь.
Зеркала, капли воды, водоскат, чайные розы.
Кондитерская «Золотой колос», пирожные буше.
Распятие и рябина, старые поверья.
Душа весит двадцать один грамм.
Куда ночь, туда и сон, а он ведь сбудется, однако.
Кусочек солнца – сердолик. И запах лета, моря и песка. Камни с дырочкой на счастье. Давай, загадывай желание!
Стихи, амфибрахии и ябмы, верлибры, палиндромы.
Пустые дни…
Скрипят сухие стены. Мы не одни,
А дни обыкновенны.
Таро, двенадцатый аркан.
Нет правды в ожидании.
Свечи, мантры, четки аметистовые, деревянные, стеклянные.
Научись жить в мрачном российском королевстве.
Храни улыбку – хорони мечты.
«Задача главная – счастливым быть и избегать страданий».
Добавить нужно в рацион шалфея больше, базилика.
Заваривать лавандовый чай.
Пей вино – кровь Христа, он любит и хранит тебя.
Словно вспомнила прошлую жизнь, тридцатые годы.
Моя память – старый чердак.
Веретено насилия. Пороки времени. Театр жестокости. Несчастный Арто.
Говорим только шепотом.
Я все реже и тише смеюсь.
Покрасим стены сухие в оранжевый цвет. Шум дождя успокоит.
Успокоит и уймет ненасытность, желания.
Побольше сахара в чай добавим.
Больше шоколада горького – рецепт от горечи.
Главное – пей вино и помни меня в тридцатые годы, тихо охраняю тебя.
Я…
оберег
твоего счастья.
Д. Ф.
Длинные паузы между фразами. Говорить лучше о ничего не значащем, повседневном, бытовом. Смысл – заполнить тишину. А я ее люблю, с ней спокойно, так гладко и ровно, совершенно беззаботно. В шуме разрушения больше, и я предпочитаю молчать.
– Ты любишь одиночество?
– Да, оно мне по душе, я хочу быть один.
Но ты не одинок, и никогда не будешь один, ты будешь принимать и отвергать людей, любить, дышать едким воздухом, пропитанным запахом богемы, в тесной комнате перелистывать страницы недавно изданных книг своих новых и совсем давних друзей. Но не ОМ.
Истощенность во всем, что тебя окружает. Ты не готов забыть и растоптать ровно настолько же, насколько не готов создать и породить. Заброшенность, и почти бессилие, горечь, но не опустошенность – что гораздо важнее. Отсутствие поворота сюжета, полное, абсолютное, я даже не ухожу, а тихо, почти беззвучно, легко, но немного робко исчезаю, спрятавшись под вуалью смирения. Здесь, вдоль бульвара проплывают лица: незнакомые и безучастные, и я пытливо всматриваюсь в быстро меняющиеся, но однообразные картинки за окном. Все так же беспечна, ведь абстрактна, ритмичным шагом прохожу мимо дома Герцена, стараясь быть незаметной. Мне не была дана жизнь, как другим, мне позволили только наблюдать за происходящим, с любопытством озираясь по сторонам и удивляясь, как ты можешь жить и общаться со мной, неживой.
И вот теплые, нежно-живые губы едва касаются моего лба. Это непривычное ощущение теплоты и с ней же отдаленности, погружающее в дремоту. Я растворяюсь в тебе. Ты знаешь, я обожаю танцевать, но ты никогда не видел, как я танцую. Ты никогда не чувствовал меня, из-за того, пожалуй, что меня никогда не существовало.
– Я не понимаю, где ты. Тебя же нет, ты растворяешься во всем, что тебя окружает, но тебя как таковой нет.
– Да, меня просто не существует.
– Это ненормально.
– Так было всегда и так будет, я ничего не могу с этим поделать.
– У тебя нет друзей. Где они? Не видел ни одного.
– Я тоже давно их не видела. Может, их уже и нет.
В темноте я слышу твою боль, индевеет все тело. Ты никогда не поймешь, как мертвец способен познать живое. Я пытаюсь говорить с тобой, чтобы ты не забыл о том, что можешь коснуться не имеющего бытия, но я и мое отсутствие тебя равно утомляют.
– Ты веришь, что может существовать круглый квадрат?
– Извини, я не могу сейчас говорить.
Махровый халат, влажные волосы, длинные тонкие пальцы, медленно перебирающие сто восемь аметистовых бусинок…
И вот тебе чудится волнующий бархатный шепот, шелковое покрывало и синее-синее небо.
Ритуал
Перед самым уходом монаха Нинакавы из этого мира его навестил мастер дзэн Иккю.
– Можно мне напутствовать тебя? – спросил он.
– Я пришел сюда один, – ответил Нинакава, – один и уйду. Чем можешь ты мне помочь?
– Если ты считаешь, что ты и в самом деле пришел и уйдешь, то ты заблуждаешься, – ответил Иккю. – Позволь мне показать тебе путь, в котором нет прихода и ухода.
Эти слова Иккю так ясно открыли Нинакаве путь, что он улыбнулся и ушел.
Буддийская притча
Я смеюсь, забавляюсь нашей наготой. Меня крепко сжимают дрожащими руками, притягивая к себе. Въедаются, не оставляя воздуха и пространства. Теплота перебегает из одного тела в другое. Губы со сладким привкусом блуждают по твоей шее. Ты шепчешь что-то невнятное и просишь говорить с тобой. Сахарное послевкусие.
Я смеюсь: через час ты будешь спешно собираться на работу, а я спокойно сидеть и читать о лизгольде и pur autre vie.
Я смеюсь над попыткой, отдалившись, стать ближе и родней. Медленно пью крепкий пробуждающий кофе, наслаждаясь дурманящим, чуть резковатым ароматом корицы.
Силюсь уйти и не могу. Я смеюсь: как много для нас значат минуты.
Ты сонный и взъерошенный, несобранный, ужасно неловкий, тяжело дышишь, пытаясь найти свои очки. Мне смешно: я потешный робкий ребенок, жутко настырный, но трогательно нежный, бережно складываю разбросанные вещи в совсем не тот ящик.
Я чувствую от своей одежды твой запах, кажущийся совершенно чужим. Ты гладишь длинные каштановые волосы, я бросаю в тебя подушки, и эта игра походит на бессмысленный ритуал.
Я смеюсь, смех разливается по комнатам, доносится до соседей и возвращается эхом, разлетающимся смешинками по всем уголкам. Простыня в крапинку, блеклый свет, два чудака по субботам утром теряются в неярких красках на твоем диване. Легкие стихи, глоток свежести, напоследок обними меня, проведи рукой по смуглой, уже остывшей коже.
Через неделю с тобой буду смеяться уже не я, а та, которую ты всегда ждал.
Я повторяю мантры. Улыбаюсь, чтобы не расплескать накопившуюся обиду.
Я так боялась выглядеть смешной. Я не привыкла лгать. Я любила тебя по буддийской привычке обращать нелепость в молитву.
Желание работать
В руках твоих что теперь? Что у тебя осталось? Скоро прекратятся дожди и начнут сыпаться мелкие белые перышки, я пройдусь без перчаток, буду потирать ладони.
Как странно, вроде ничего у тебя не было, почему тогда страшно и унизительно терять антураж? Обидно, задели за живое. Из-за того, что скрыли, лицемерили? Пыль в глаза – от нее слезы, сухой кашель, аллергия, скорее всего.
Мысли вслух, непутевые заметки: Бог учит, прощает ошибки, люди не прощают ошибок, прогоняют. Бог возвращает, перестраивает, перемещает, меняет, наверное, он очень мудр и терпелив.
– Идти или не идти?
– Иди, не отказывайся. Почувствуй себя мясом на рынке, все тебя рассматривают, трогают, щупают, оценивают. Через пару дней появится ощущение, будто ты товар, неприятное это занятие. Но ничего, ты не расстраивайся. Не обращай внимания на резкие слова и личные вопросы.
– Я не привязана к словам, мне все равно.
– Все ищут что-то определенное, это как пазл, немного не тот контур и уже не подошел, картинки не выйдет.
– Да, возможно, я недостаточно угловата.
– И если это твое, то само тебя найдет. Трудно объяснить, как это происходит, но со временем сама поймешь.
– Завтра день рождения у Родиона, надо определиться, что будем дарить?
