– Да их тысячи, сударь, тысячи, – с живостью возразила Жюстина. – Разве эта жизнь – единственная цель человека? Не есть ли она лишь некий переход, ступени которого приводят, если поведение человека соответствует этому, к вечному счастью, бесценной награде за добродетель? На этот раз, как бы это ни показалось удивительным, я попробую согласиться с вами, допущу на минуту, что преступление может сделать счастливым человека, его совершившего. Но Божье правосудие – а Бог существует, как бы вы ни злословили на этот счет, – покарает злодея на том свете! Ах, пожалуйста, не возражайте мне, сударь, не отнимайте у несчастной последнюю надежду. Когда люди отворачиваются от нас, кто, кроме Бога, может отомстить за нас?

– Никто, Жюстина, решительно никто. Да и вовсе нет необходимости, чтобы несчастная, как вы говорите, была отомщена. Она надеется на это, потому что жаждет всей душой.

Она утешает себя, потому что ей так хочется. Это спасительная мысль, но она не становится от этого менее ложной. Более того, по сути, страдания несчастной обусловлены законами природы. Все ее унижения и ее скорби учтены общим замыслом. Истина эта должна заглушить угрызения совести в душах злоумышленников – таким единственным способом мать-природа делает нас проводниками своей воли. Когда ее тайные внушения толкают нас на совершения злодейств – значит, злодейства необходимы: она их хочет, она в них нуждается. В сумме злодеяний, следовательно, чего-то недостает. Но, поскольку вы, Жюстина, еще не однажды вернетесь к вашему Божественному призраку, постарайтесь наконец понять, что ваша религия – всего-навсего, милая глупышка, отношения между созданием и Создателем, хотя существование этого Создателя – пустая химера. Выслушайте же меня: я в последний раз попытаюсь вам объяснить это ясно и понятно…

– Надобно ее вы…ь, братец, – неожиданно вмешалась Дюбуа. – И хорошенько вы…ь. Яне знаю другого способа обратить ее в твою веру: просто невероятно, как быстро и легко женщина усваивает идеи того, кто ее е…т. Канделябр, в который вставляется светильник философии, называется совокупление. Все моральные и религиозные принципы отступают перед напором страстей. Ну так пробуди их в себе, и ты сумеешь ее перевоспитать.

Кер-де-Фер, заключив Жюстину в объятия, уже был готов немедленно претворить в дело мудрые советы сестры, когда цокот копыт заставил насторожиться всю шайку.

– К оружию! – воскликнул Кер-де-Фер, стараясь запрятать в штаны огромный орган, которым он уже вторично угрожал ягодицам несчастной Жюстины. – К оружию, дети мои, сейчас не время думать об утехах.

Они выскочили на дорогу, и уже через несколько минут в их лагере оказался новый пленник.

Приступили к допросу: кто он таков, чем занимается, что побудило его ехать в такую рань по заброшенной дороге. Путешественник отвечал, что он один из крупных лионских негоциантов, что зовут его Сен-Флоран, что ему тридцать пять лет, что он возвращается из Фландрии, куда ездил по торговым делам, что денег у него с собой мало, – все больше ценные бумаги, – что выехал он рано утром, чтобы не страдать от жары, рассчитывая к полудню добраться до Парижа, где ему предстояло заключить несколько сделок, задремал в пути, и лошадь занесла его в сторону от проезжей дороги. Рассказав все это, он попросил пощадить его жизнь и взять взамен все, чем он располагает.

Исследовали его бумажник добычу нельзя было назвать богатой. У Сен-Флорана имелось тысяч на сорок франков векселей, кое-какие безделушки и сто луидоров наличными.

– Друг мой, – произнес Кер-де-Фер, приставив пистолет к носу коммерсанта. – Вы сами понимаете, что за такую ничтожную сумму мы вас в живых оставить не можем: слишком велик риск, что вы на нас донесете.

– О сударь! – Жюстина бросилась к ногам красноречивого разбойника. – Умоляю вас в день моего вступления в ваше сообщество, не делайте меня зрительницей этого ужасного спектакля. Пощадите несчастного! Не отказывайте мне в первой же просьбе, с которой я к вам обращаюсь. – И, чтобы оправдать интерес, проявленный ею к лионскому негоцианту, Жюстина пустила в ход неожиданную для себя хитрость. – Услышав имя господина, я тут же подумала, что мы с ним, возможно, довольно близкие родственники. Не удивляйтесь, – повернулась она к пленному, – найдя родственницу в такой ситуации. Сейчас вы все поймете. Как родственнице, сударь, – продолжала она, все более воспламеняясь и глядя на Кер-де-Фера своими живыми глазами, – как родственнице подарите мне жизнь этого человека. А я в благодарность с полным самоотвержением буду делать все, что послужит вашим интересам.

– Вы знаете, на каких условиях я соглашусь, Жюстина, оказать вам эту милость, – отвечал Кер-де-Фер.

– Ну что ж, сударь! Я сделаю все, – воскликнула Жюстина, бросаясь то к жертве, то к палачу – Да, да, я согласна на все, только, умоляю, пощадите его.

– Ладно, – согласился Кер-де-Фер, – но я хочу, чтобы ты выполнила свое обещание немедленно. – И с этими словами он хватает обоих и тащит их в ближайшую заросль. Там он прикручивает пленника к стволу дерева и, поставив Жюстину под этим же деревом на четвереньки, задирает ей юбку. Однако, готовясь совершить новое преступление, он по-прежнему держит пистолет у горла бедняги негоцианта. Жизнь Сен-Флорана зависит от покорности Жюстины. А та, смущенная и трепещущая, обнимая дрожащими руками колени пленника, безропотно готова встретить все, что уготовано ей их общим палачом.

Но Бог в который раз отвращает от Жюстины беду. И природа, подчиняясь велению Бога, надсмеялась над страстью разбойника: его разгоряченный механизм ослабил свою деятельность, едва достигнув перистиля храма, и никакие усилия не могли ему придать необходимую энергию.

– А, черт побери! – закричал в бешенстве Кер-де-Фер, – Я слишком разгорячен. Но может быть, на меня так подействовала моя снисходительность: надо немедленно прикончить этого пройдоху, и я снова буду способен на все.

– О нет, нет, сударь, – произнесла Жюстина, быстро оборачиваясь к грабителю.

– Да не дергайся ты, сука, – Кер-де-Фер крепко стукнул кулаком по спине Жюстины. – Твои чертовы кривлянья мешают мне. Очень мне надо видеть твое лицо, когда меня интересует только твой зад.

Он снова принялся за дело, и снова поражение.

– Ладно, – примирился со своей участью Кер-де-Фер, – Я слишком устал сегодня. Надо отдохнуть, пошли обратно.

Все трое вернулись к тесному кружку разбойников. И там Кер-де-Фер счел нужным еще раз предупредить Жюстину.

– Жюстина, – сказал он, – помните о вашем обещании, если хотите, чтобы я не забыл о своем. Я смогу раздавить этого червяка и завтра, раз уж на сегодня я его помиловал. Ребятки, – обратился он к сообщникам, – вы передо мной отвечаете за обоих. А вы, Жюстина, ложитесь рядом с моей сестрой. Я вас позову, когда настанет время. Но помните, что этот болван может жизнью поплатиться за вашу неверность.

– Спите спокойно, сударь, – отвечала Жюстина, – та, которая так благодарна вам за великодушие, думает прежде всего о том, как бы получше расплатиться с вами.

Однако не таковы вовсе были подлинные намерения Жюстины. Вот вам один из тех случаев, когда сама добродетель вынуждена опереться о порок Жюстина решила, что если ей когда-нибудь и позволительно коварство, то именно сейчас она должна воспользоваться такой возможностью. Ошибалась ли она? Мы это допускаем. Положение было щекотливым, это правда: ведь первейший долг порядочности заключается в несокрушимой верности данному слову, и никогда самое доброе дело, оплаченное ценой преступления, не сумеет выглядеть благородным. Ей предложили сохранить жизнь человеку ценой своего тела, и, не прими она эти условия или постарайся обмануть, дни этого человека были бы сочтены. И я спрашиваю, не совершила бы она еще большего, чем уступчивость пороку, зла, подвергая риску жизнь несчастного?

Как бы то ни было, наши доверчивые разбойники пили, ели, веселились и, наконец, погрузились в сон, оставив своего пленника без присмотра. Жюстина устроилась рядом с Дюбуа, которая тоже забылась в пьяном сне.