— К литературным дамам, которые не стали тебя облизывать, — язвительно сказала Леночка.
— Ну не только к дамам, — Баскаков удовлетворённо кивнул, — а вообще к этой публике, которой, несмотря на весь гуманитарный лоск, особое удовольствие доставляет лезть именно к самому заповедному и даже прикасаться своими холёными лапами к Сибири и Дальнему Востоку. Я тебе прочитаю один любопытный материалец, опубликованный в дальневосточном журнале «Охота и литература». Потерпишь? Он короткий.
Баскаков откашлялся и начал с выражением:
— «Друзья, сразу скажу, что от слов „автор“ и „текст“ меня всегда коробило. Они казались кощунственными, конторскими и свидетельствовали о падении культуры. Действительно, как же так: были писатель и литература, а стали автор и текст?»
— Очень оригинально, — фыркнула Лена, — дальше так же интересно будет?
— Да слушай ты! Не перебивай!
— «…Потом я понял, что такое разделение позволяет называть вещи своими именами. Недавно попалась мне в руки нашумевшая книжица одного как раз автора. Он пишет о нашей прекрасной приохотской тайге, с которой его связывает единственная ассоциация — самая страшная, самая трагическая страница истории нашего Отечества в двадцатом веке, рана, еле начавшая рубцеваться: гражданская война на Дальнем Востоке. Судя по всему, больше ему о Хабаровском крае сказать нечего.
Тем не менее книга весьма познавательна, так как из неё мы узнаём о сенсационном научном факте — он следует из одной скупо обронённой, но ключевой фразы: американские купцы скупают в Аяне „песцов, белок и куниц“. Да. Ни больше ни меньше. Далёкая западная куница, обитающая в Европейской части России, совершает невиданную миграцию на Дальний Восток, продвигаясь вместе с театром военных действий, и доказывает в очередной раз, что жизнь природных систем находится в теснейшей взаимосвязи с социально-политическими процессами в России. Но это всего лишь, что называется, полдела. Хороша, как говорится, куничка, да не про то страничка!»
Баскаков восторженно взглянул поверх очков:
— «Появление куницы приводит к полному вытеснению ею соболя и тотальному падению его заготовок, о чём свидетельствует всё тот же приведённый автором перечень. А поскольку именно соболь во многих районах Сибири и Дальнего Востока является важнейшим экономическим и укладообразующим ресурсом как для коренного и малочисленного населения Севера (в дальнейшем — КМНС), так и для русского, то эти изменения не могли не привести к серьезным последствиям как для природы, так и для жителей этих удалённых районов».
— Ой зануда какой! — прозудела монотонно Лена. — Игорь, ещё долго?
— Чем больше ты будешь перебивать, тем дольше я буду читать.
— «…Вы мне скажете: а как же харза, уссурийская куница? Не принимается! Как говорится, „хочется добыть пушнинку, да придётся порвать спинку!“ Ареал харзы находится далеко к югу, к тому же харза не относится к массовым видам и не является экономически значимым объектом пушного промысла. Как говорится, „не та харза, что борза, а тот калан, что делает план“».
— Кто такой калан?
— Морская выдра. Так вот:
— «…Надо отдать должное скромности автора, который мастерски замаскировал своё открытие, переключив внимание читателя на посторонние вещи, для чего не поленился развернуть целое повествование, протерев не одни штаны в архивах — и всё ради одной-единственной фразы… Но как говорится: „За одного соболька дают белок два кулька!“
Да… Другой бы стал своё открытие выпячивать. А этот лишь скромно обозначил — имеющий уши да услышит! А ведь сколько в этой фразе смыслов: возьмём хотя бы первый попавшийся, так сказать, лежащий на поверхности: вытеснение к востоку куницей-западницей славянофила-соболя. Или вот: баба-куница, озверевшая от отчаяния, пошла боем на соболя-мужика и столкнула его в Охотское, море. А можно и так: Запад пошёл походом на Восток, и автор предупреждает нас об опасности, уже не деля на КМНС и русских. Остаётся гадать, сколько невспаханных смыслов лежит под спудом лаконичного афоризма! Не зря говорят — краткость сестра таланта. Зимний денёк короток, да кормит роток, так сказать, весь годок!
Можно ещё долго ёрничать, но пора поставить все точки над этим самым „ё“: тему-то не раскрыл. Обозначил, поманил, но не раскрыл. Видать, тяму не хватило. Тут архивной задницей не обойдёшься, тут пока хребет в тайге не надорвёшь — ничего путнего не выкопытишь. Как говорят промысловики: „Хорош соболёк на пялке [8] , да поди сыграй с ним в догонялки!“»
— Сколько можно слушать это занудство?! Ладно если б я была какая-нибудь грымзятина из клуба охотничьего собаководства…
— «…А теперь эмоции в сторону и сообща подумаем: почему несмотря на такое вызывающее нераскрытие темы книга всё-таки вышла в одном из ведущих столичных издательств и собрала множество литературных премий? А ответ прост. Книга была издана не абы где, а в „Редакции госпожи Норкиной“. Ничего не замечаете? Есть нечто, подозрительно роднящее издательство и изданную в нём книгу? Совершенно верно! Те-ма. Пушная тема! И ничего, что она не раскрыта! Пролезет! Какая художественность! Какие народность и доказательная база! Это пустяки. Главное формально обозначить — и дело в шляпе. А в шляпе ли? Может быть, в шапке? Или в воротнике? Или в муфте? Или даже в… гор-жэ-э-этке? — артистически протянул Баскаков. — Подводя итог, хочется вот что сказать. А не пора ли навести порядок в нашем обществе? Подумать, кто и по какому принципу формирует у народа представление о цвете современного писательства? И долго ли вместо качественной корневой литературы будет предлагаться читателю её клеточный или искусственный заменитель? А будет! Будет — пока во главу угла издателей и их авторов будет ставиться не искреннее служение русской словесности, а… шкурные интересы узкой шайки московских литераторов. Которым так же далеко до Сытина, как их авторам до истины, а нам с вами до сытости. Извиняюсь за каламбур.
Как говорится: „Не та куница, что критика боится, а тот соболёк, что читателя увлёк“.»
— О-о-о, — зарычала Леночка, — где ты это выкопал? Тебя прямо так и тянет ко всякой заскорузлой тягомотине… Тебя и не печатают из-за неё. Не можешь шаг сделать навстречу читателю… Помнишь, как какой-то весельчак из модного журнала хотел опубликовать твой рассказ и сказал замечательные слова: "Ты слишком "там". Переделай, и напечатаем". Ты, конечно, не переделал.
— Можно я тебе прочитаю письмо? Ка-ак раз про "там" и "тут". Женщина пишет, директор районной библиотеки, Людмила Иванна.
«Дорогой Игорь Михайлович, читала ваше интервью, где корреспондент с горечью говорит о том, что Ваши книги выходят значительно меньшими тиражами, чем того заслуживает масштаб Вашего дарования. Как библиотекарь хочу это подтвердить и сказать: дарование Ваше яркое, самобытное, а главное, близкое людям. Вы подаёте свой мир… да не свой, а наш обычный русский мир, как нечто само собой разумеющееся, единственное, а по нынешним правилам, заданным, горсткой далёких… недалёких людей, требуется некое извинение, усмешка, означающая: „Конечно же, вы и ваш мир — главные! И я такой же или очень стремлюсь на вас походить, но всё-таки посмотрите, как разнообразна иногда жизнь“.
Вы рассказали, что редактор журнала, который нынче руководит самой большой денежной премией, сказал, прочитав вашу первую повесть: „Вы хорошо пишете, и вас с удовольствием возьмут в любом другом журнале… А что касается нас… То, как вам сказать-то? Слишком уж явно у вас получается: там всё настоящее, а здесь — нет“.
А в нашем с вами мире говорят по-русски, живут трудно и как-то копотно, и любят свою землю независимо от того, водитель ты самосвала, руководитель завода электродатчиков для буровых (знаю такого) или библиотекарь. А все эти далёкие-недалёкие для них не более чем горстка дармоедов, ничего не знающая о своей стране и обслуживающая интересы книжных дельцов. И когда они открывают вашу книгу, из которой валит морозом и где рёв тягача мешается с колокольным звоном, то они начинают испытывать комплекс неполноценности: больно неуютно им на ваших просторах.
