Следуя этому совету, все с большим рвением принялись за работу, за исключением дяди Карла, не особенно довольного столь поспешным отъездом, и уже к обеду остов лодки обозначился довольно определенно. Строители задались очень скромными желаниями. Они решили сплести, собственно говоря, большую корзину овальной формы, метра в три с половиной длины, в один метр ширины и в полметра глубины.

Наконец Иоганн объявил, что солнце стоит уже в зените, а потому пора подумать и об обеде.

— Странно, — сказал Бруно, — неужели наши хозяева до сих пор не могли окончить своей работы; я рассчитывал, что к обеду они уже вернутся.

— Почем знать, может быть, они и совсем уже не возвратятся, — заметил Ганс, — и, правду сказать, меня это немного тревожит; я бы желал, чтобы они помедлили бы со своей эмиграцией еще, хотя бы денька два-три, что дало бы нам возможность окончить нашу работу под их защитой…

Между тем, Иоганн притащил корзинку, в которой еще оставался запас плодов, и все принялись за свой скудный обед. Впервые европейцы обедали здесь сами, и отсутствие туземцев почему-то тревожило их. Как дети, оставленные отлучившейся нянькой, они вдруг почувствовали какое-то беспокойство и это чувство еще больше обострило в них желание поскорее добраться до своей пещеры, а потому после обеда все еще с большим жаром принялись за постройку своего оригинального суденышка.

Хозяева возвратились только поздно вечером, когда наши друзья развели уже кольцо костров, приготовляясь к ночлегу. Туземцы пришли усталые и печальные. Молча поставили они свои корзины, наполненные плодами. Мать сейчас же увела, спать утомленных ребятишек, а старшие грустно, не говоря ни слова, уселись у костров.

Дядя Карл первым решился прервать тяжелое молчание.

— Почему же вы так долго не приходили? — спросил он у хозяина.

— Мы ходили очень далеко, — отвечал тот. — В том месте, где вы были с нами, уже нет больше плодов.

— Да и в том месте, где мы были сегодня, — завтра уже не будет их, — мрачно добавил старик.

Это известие поразило наших путешественников, хотя, в сущности, они должны были бы быть к нему готовыми.

— Но что же мы будем есть через два-три дня? — взволнованно спросил Иоганн, обращаясь почему-то к профессору Курцу — но тот в недоумении только руками развел.

— Ну что ж, дорогой Иоганн, — полушутя, полусерьезно заметил Ганс, — видно уж, для спасения нашей жизни вам придется еще раз выйти замуж за какую-нибудь местную красавицу, продав ей себя за два-три десятка яиц.

— Никогда! — вскричал возмущенный гастроном, принимая проект Ганса за чистую монету, — никогда, — довольно с меня и того, что я третий день дрожу при мысли, что, может быть, вокруг нас бродит уже одна моя супруга, поджидая удобную минуту, чтобы схватить меня.

— Успокойтесь, Иоганн, — сказал Бруно, — на этот раз обещаю вам, что, вместо вашей невесты, на дерево за гнездами полезу я сам.

Это замечание настолько успокоило бедного малого, что он не мешал уже более своими замечаниями беседе дяди Карла с хозяином.

— Да, да, — грустно говорил этот последний, — теперь я вижу, что жить в этом месте больше нельзя. Мало осталось уже людей, которые жили здесь прежде. Все уходят в ту сторону, туда, куда течет Большая Река. Все говорят, что скоро сюда придут уже «другие люди», а мой сын ходил сегодня вон туда, далеко, и говорит, что там он уже видел их.

— Ты уже видел их? — с любопытством спросил дядя Карл.

— Да, видел, — печально отвечал юноша… — Их было двое. Они выкапывали из песка яйца чудовищ, которые живут в воде, и складывали их в корзины. Мне говорили, что они это едят…

— Вот видите, Иоганн, значит, новые пришельцы не брезгуют яйцами крокодилов и, вероятно, это обходится им дешевле птичьих, — заметил Ганс.

Но истинный гастроном только поморщился на это замечание.

Водворилось долгое молчание, и грусть туземцев, Бог весть почему, передалась и нашим друзьям.

— Да, — произнес хозяин с тяжелым вздохом, — жить здесь уже нельзя. И ту хижину, которую вы делаете, — теперь тоже уже не нужно делать, потому что завтра мы уходим отсюда далеко в ту сторону, куда идет «Большая Река». Там, в той стороне, много зверей и чудовищ, но там нет еще «других людей», и еще очень много плодов, которых здесь уже нет.

В тоне говорившего слышались и грусть по родному насиженному месту, и надежда на будущее, и доброжелательное чувство по отношению к европейцам, когда он, обратившись к ним, продолжал:

— Если вы хотите, то пойдите с нами и мы вместе найдем те места, где люди не будут мешать жить один другому.

— Нет, нам нельзя идти с вами, — отвечал ему за всех Ганс. — Вы знаете, что на том берегу «Большой Реки» у нас есть семья и нам нужно идти туда.

— Ну, тогда оставайтесь здесь, — с заметной печалью проговорил хозяин, — мы дадим вам одну корзину с плодами, но знайте, что больше вы не найдете уже их в этом месте.

— Этого будет довольно. Мы скоро перейдем реку, а там мы уже знаем, где доставать плоды.

Грустно улеглась на покой в этот вечер небольшая колония, которая еще так недавно была преисполнена стольких радужных надежд. В последний раз туземцы заботливо оберегали ночной покой своих гостей, внимательно поддерживая костры, а европейцы, взволнованные предстоящей разлукой с этими простыми, но приветливыми и радушными людьми, долго не могли уснуть и молча предавались тревожной думе о том, что ожидало их на другой день, когда будут они предоставлены своим собственным силам среди столь чуждой им обстановки и ввиду нашествия, может быть, враждебного племени.

В эту ночь страшнее казался им вой диких зверей, раздававшийся по лесу среди ночного мрака, и чудилось им, будто сегодня смелее и ближе подходили эти чудовища к их яркому кольцу костров. Только убедившись, что туземцы, как и всегда, бдительно поддерживают огонь, они заснули, наконец, побежденные дневной усталостью…

Когда на другой день европейцы проснулись с восходом солнца, то с ними не было уже никого из туземцев. В самом центре их потухшей спальни стояла одна из корзин с плодами, а рядом с нею было воткнуто в песок несколько охотничьих дубинок. Это было последним знаком внимания, которое проявили к своим друзьям жители этой страны, навсегда покидая свою родину.

Сиротливо и словно покинутыми почувствовали себя наши путешественники; даже Иоганн, непримиримый противник туземцев, потихоньку признался Бруно, что, в сущности, народ этот очень порядочный во всех отношениях, кроме разве их закоренелой травоядности, что, конечно, несовместимо с человеческим достоинством.

С этого утра европейцы никогда уже не видали более не только никого из семьи своего хозяина, но и никого из их соплеменников. Вся страна казалась будто вымершей. Так вымирает город, когда, ожидая вторжения сильного врага, жители покидают его, выйдя через одни ворота, тогда как перед другими стоит неприятель, смущенный безмолвием и не решаясь овладеть уже беззащитными стенами…

С особым усердием работали в этот день европейцы над своей лодкой, благодаря чему к обеду она была уже окончена. Тогда, уложив в нее остатки своей провизии и охотничьи дубинки, которые должны были служить веслами, они подняли свой кораблик на жерди и вчетвером понесли его через ручей, в свою очередь, покидая то место, где волей необыкновенного случая им пришлось прожить несколько дней среди столь исключительных условий. Много труда стоило им перетащить свою ношу к берегу «Большой Реки», но, наконец, они добрались до той самой лужайки, на которую вышли, преследуемые своими маленькими мучителями. С необыкновенной радостью заметили они, что на противоположном берегу по-прежнему лежат их костюмы и теперь, глядя на них, в их сердцах еще с большей силою зашевелилось нетерпеливое желание поскорее возвратиться к культурным временам существования. К счастью, они очень неподалеку нашли глину, и потому немедленно же принялись за обмазку своей лодки, а затем, когда могучее тропическое солнце услужливо подсушило наложенный на нее глиняный слой, они старательно обложили его пальмовыми листьями и, таким образом, часам к трем дня судно было готово и осторожно спущено на воду.