Все начинало проясняться: никаким Михаэлем здесь не пахло! Никогда свою машину он не позволил бы курочить. К поискам срочно подключили батьку Верлатого. Тот через своих хлопцев узнал: у геликоптера крутились кавказцы. Правда, арендовав вчера три вагона в товарном поезде, идущем на Ростов-Дон, кавказцы из города уже укатили. И говорят, вагоны эти не товаром, а людьми набиты были! Но кто теперь это проверит? Дело было сделано тихо, а на железной дороге все этими самыми кавказцами давно куплено-перекуплено.

Выходило скверно. Выходило, что разгром вертолета - инсценировка. Может, попытка замести следы, может, просто месть. Но все равно: поезд уже не воротить! Оставалась надежда, что Дурнев через своих игроков-толстосумов попробует определить нынешнее местонахождение поезда, свяжется с властями, те проверят вагоны или хоть прояснят достоверность услышанного. Но Дурнев делать ничего не стал, отрубил сразу: Михаэль сам, по собственной воле, уехал с кавказцами. Сказал об этом человек верный, и больше слышать о Михаэле он, Дурнев, не желает.

Тогда Нелепин с Иванной решили искать сами. Но тут грянула новая неприятность: вечером все того же тягостного дня на квартиру Нелепиных пожаловал батько Верлатый с адъютантами. На сей раз вошел он без обычного куража, без криков, тихо сел в кресло (два адъютанта в какой-то румыно-африканской форме с кистями и перышками остались стоять за спиной), ласково шевеля некрасивым ртом, сказал:

- Шукають вас. Ну? Догралысь?

- А чего нас искать? Мы всегда здесь! И потом: мы ведь в независимом государстве, так? Вот убежища политического и попросим.

- Так-то воно, так. Алэ е тут одна малэнька заковыка: шукають вас одного, и ни якою политыкою тут нэ тхнэ, - батько протянул Нелепину ксерокипию телеграммы на непривычно узком бланке.

"По подозрению в убийстве... - запрыгали перед ним слова, - Яхирева... - Мутно-зеленая вода потекла перед глазами, - задержать Нелепина... Просьба разрешить... следователю Российской прокуратуры Степененко Н.Ф. ..." Кончив читать, Нелепин продолжал держать бланк в руке. В него заглянула Иванна.

- Какого Яхирева? Что за чушь, Вася?

Не получив ответа, Иванна тут же сообразила: Яхирев - предлог! Однако это вовсе ее не смутило, впервые после больницы она вдруг почувствовала в себе силы защищаться, действовать, стрелять, кусаться, любить...

- Чушь, конечно чушь! Алэ що ж нам робыть, панэ Верлатый? - кокетливо поведя плечом, улыбнулась она батьке.

- Що, що! Звъязався я з вами якогось биса! Вы ж, панэ раднык, обицялы нам "матэрию д.". Дэ вона?

Они и вправду предполагали здесь кое-что сделать. Какая жалкая иллюзия! Как только - с двумя посадками, с дозаправкой в Ряжске и в Белгороде - добрались сюда, на юг, как только Нелепин сходил по единственному оставленному Ушатым адресу, ему стала ясна полная их обреченность. Человек, к которому адресовал его Ушатый, был тяжко болен и хоть отнесся к Нелепину сочувственно, помочь ничем не смог: все изменилось, он оказался не у дел, стал никем, боялся, что и его, как когда-то Барченко, тихо и без шуму шлепнут. Тут же, правда, человек переадресовал Нелепина к батьке Верлатому: "Он мой должник: все организует, все на себя возьмет.

- ... Вы ведь, Филипп Петрович, знаете, денег не было! А что касаемо записанных во мне данных... Так вынуть эту запись без спецаппаратуры и думать нечего! А посему нужно вытащить Вальку Дурнева из игорного дома, привязать к стулу, надавать палкой по пяткам. Тогда и пойдет работа. В крайнем разе, есть одна чисто прикладная программка, которую можно без ущерба для... - Нелепин поперхнулся, - для обеих наших держав продать... Она у меня целиком записана на дискете.

- Пан Валэриан, игорный будынок... Розпуста цэ! Тикать трэба. До нас, у рэспублику тикать! Бо тут вам, з матэриею вашою, и кинэць! А ну, гайда у порт!

Близ порта, в игорном доме, перезревшая плоть бытия набухала и брызгалась бесчисленными красками, рвалась хлопушками и хрустела деньгами: то мощной зеленью, то бледнорозовой местной немочью. Как древний германец белые длинные волосы скинуты назад, зеленоватые скорлупки век над голубыми до бесцветья глазами, сияющие залысины-взлизы, плотно-брезгливый рот, восседал на кресле-троне Дурнев. Над зеленым столом, под фиолетовым ангельским небом свистели чьи-то коготки, фосфоресцировали персты, лопались черные бухгалтерские мозоли, прели от запредельных сумм нежные подушечки женских пальцев. Все близ стола было схвачено, пути-отходы перекрыты, в руках Дурнева трепыхалась сама жизнь - игроненасытная, сладкая, щедрая!

Отрываться от игры Дурнев не желал. Наконец, утомленный взглядами и знаками пришедших, объявил получасовой перерыв.

- Ну? - ворчал он. - Я ведь не кончил еще, господа! - В голосе В.Р. слышалась капризность живописца, долго не знавшего, как завершить лучшее свое полотно, и, наконец, именно сейчас принявшегося ловко и уверенно его заканчивать.

- Валя! Ищут нас! Наши люди телеграмму секретную добыли. Уезжать надо... - Нелепин, чтобы скрыть небольшую неточность в своем сообщении, кашлянул.

- Уезжать? Ты чего, Вась? А мое хозяйство? А все иное-прочее? Да и денег на лабораторию маловато пока собрано.

- Ты не понял. Нас ищет Российская прокуратура.

- Вас... тебя ищут! - ощерился диковато Валерьян Романович. - Зачем я с вами только связался! Ползаю здесь теперь, как рак-отшельник...

- Кто ж тебя ползать-то заставляет. Едем! Батько обещает у себя в республике лабораторию организовать. Теперь есть деньги - значит, будут и компьютеры с оптикой, и лучеуловители... Тебя ведь тоже в покое не оставят, если меня повяжут.

- Мне ничего не будет! - зарычал вдруг Дурнев, потом, спохватившись, добавил мягче: - Я ни при чем. Никаких ваших с Ушатым дел не знаю. Я наукой занимался! Меня не тронут. А то, глядишь, и помогут. А вы... - он долгим взглядом обсмотрел Иванну, и она почувствовала: Дурнев хотел сказать что-то обидно-колкое, но затем мысли его переменились, и он выдавил из себя совсем иное: - Вам тоже есть резон остаться. Я тут, пока искал Михаэля, - он сглотнул слюну, - нащупал связи кой-какие. Предложим свои разработки новой державе. А? Ты как, Вась?

- Ты знаешь, куда твои разработки сразу же попадут? Во всяком разе для России "материя д." будет потеряна навсегда...

- Бросьте вы накручивать: Россия, потеря... - что-то для себя решив, Дурнев встал. - Надо подумать. Давай обождем чуть, а, Вась? Ну хоть до завтра-послезавтра...

- Сегодня выходной. Завтра телеграмму обсудят в местной службе безпэки, потом в прокуратуре. Скорей всего, примут решение о задержании, возможно, и о выдаче...

- Да говорю тебе, пустое! Я покалякаю с кем надо... - Дурнев весело на Нелепина глянул, хотел что-то добавить, но вновь удержался, увел глаза вниз.

Пока Дурнев прятал глаза, Иванна все поняла. В быстром промельке дурневских зрачков она увидела всё изжигающую и всё отвергающую страсть к убийству, пылавшую пока что сдержанным, белесо-голубеньким огнем. Ей стало страшно, как в первом детстве, когда пугали: если убить кого-нибудь, пусть лягушку, пусть головастика, - в зрачках убившего навсегда запечатлеется убитый. В те времена, в детстве, она по сто раз на дню бегала к старенькому зеркалу, рассматривала свои зрачки, потому что перед тем придавила во дворе какого-нибудь муравья. Тогда в зрачках ее ничего не отражалось. Теперь же ей показалось: в дурневских зрачках она видит себя и видит Нелепина. Вместе, рядком лежали они на каких-то коротких носилках: рты раззявлены, глазные яблоки выдавлены, ноги вывернуты.

"Показалось? Не показалось, нет! Так и будет! - спел внутри нее какой-то гнусаво-скрипучий гобойчик. - Отдаст! За фишки свои и за жетоны при первой же возможности и отдаст!"

- Тогда что? Ждем до завтра? - Нелепин глянул на батьку, потом на Иванну. Батько раздраженно отвернулся, Иванна же мягко-спокойно подытожила:

- Конечно, до завтра! Только давайте пораньше соберемся, ну часов хоть в десять. Ты, Валек, где будешь?