– Может быть, – сказал он и вдруг начал, пританцовывая, удаляться от Кларенса, – ты думаешь, я вру? Может, ты вообразил, раз ты сын полковника Бранта, так можешь отделаться от меня враками про этот ваш караван, может быть, – продолжал он и, пританцовывая, вернулся назад, – ты, брат, надеешься, что если удрал и девочку умыкнул, то можешь и меня обвести вокруг пальца? Может, – продолжал он, снова делая двойной пируэт в пыли и хлопая ладонями по голенищам, – ты шпионишь за всеми и доносишь судье?
Уверенный, что Джим поднимает в себе боевой дух, исполняя индейский военный танец, и сейчас совершит отчаянное нападение на него, Кларенса, но вместе с тем глубоко возмущенный несправедливостью обвинения, мальчик, как всегда, упрямо замкнулся в себе. К счастью, в этот миг повелительный голос позвал: «Эй ты, Джим!» – и кровожадный Джим, как всегда, мгновенно испарился. Тем не менее часа через два он вновь появился рядом с фургоном, в котором сидели Сюзи и Кларенс, и на лице у него было слегка виноватое и удовлетворенное выражение, как будто убийство во имя мести уже свершилось, а волосы его были начесаны на самые глаза по индейскому обычаю. Он великодушно ограничился тем, что с мрачным пренебрежением отозвался о карточной игре, которой были заняты дети, и до Кларенса впервые дошло, что порочный вид ему придавала главным образом прическа. И у него возникла мысль, как это мистер Пейтон не попытался исправить Джима с помощью пары ножниц, но сначала сам он добрых четыре дня пытался подражать Джиму, причесывая волосы на тот же манер.
Через несколько дней после того, как Джим снова осчастливил Кларенса своей откровенностью, мальчику разрешили поездить верхом по-форейторски на одном из коренников, что вызвало у него бурную радость, но тут к нему подъехал Джим на мексиканском скакуне, который казался – это, конечно, было чистейшее притворство – тихим и даже прихрамывал.
– А скажи, брат, – начал Джим мрачно, доверительным тоном, – сколько ты рассчитывал заработать, когда похитил эту девчонку?
– Нисколько, – ответил Кларенс с улыбкой. Пожалуй, это был явный результат влияния, оказанного на него Джимом, но так или иначе он уже и не думал возмущаться, когда слышал такое «взрослое» обвинение.
– Ну, если ты это из мести, тогда другой разговор, а то можно было выгодное дельце обстряпать, – продолжал Джим задумчиво.
– Нет, не из мести, – поспешно сказал Кларенс.
– Значит, ты рассчитывал содрать с ее папаши и мамаши награду в сотню долларов, да не успел, потому что индейцы содрали с них скальпы. Повезло тебе, как утопленнику, ей-ей! Ну да ладно, ежели миссис Пейтон удочерит девчонку, ты заставишь ее раскошелиться. Послушай-ка, ты, молодчик, – продолжал он и неожиданно подался вперед, сверля Кларенса взглядом сквозь свои спутанные лохмы, – уж не хочешь ли ты меня убедить, что вся эта история была не мошенничество, не липа?
– Что-что? – переспросил Кларенс.
– Уж не хочешь ли ты сказать, – просто удивительно, каким хриплым стал его голос, – что это не ты навел индейцев на караван, чтоб они убрали с дороги этих Силсби, а у тебя на руках оказалась круглая сиротка, которую ты мог бы преподнести миссис Пейтон?
Тут Кларенс запротестовал самым решительным образом, но Джим презрительно пропустил его слова мимо ушей.
– Ты мне не ври, – сказал он таинственно. – Я хитрый. Я, парень, себе на уме, мы с тобой одного поля ягода! – И с этим ловким намеком на то, что он владеет преступной тайной Кларенса, Джим скрылся как раз вовремя, чтобы избежать обычного выговора от своего начальника, главного погонщика Фила.
Но его пагубное влияние не ограничивалось одним Кларенсом. Несмотря на ревнивую опеку миссис Пейтон, на частое присутствие Кларенса и на кружок почитателей, всегда окружавший Сюзи, стало ясно, что маленькую Еву уже успел тайно подстеречь и искусить дьявол Джим. Как-то раз она украсила локоны перьями цапли, в другой раз натерла лицо и руки красной и желтой охрой, и все это были, призналась она, добровольные подношения Джима Хукера. Но значение и смысл этих даров она открыла одному только Кларенсу.
– Это мне все Джим подарил, – сказала она, – он сам почти индеец, но мне ничего плохого не сделает, и когда придут плохие индейцы, они подумают, что я его дочка, и убегут. А еще Джим сказал, что, когда индейцы пришли убивать папу с мамой, мне надо было только сказать, что я его девочка, и они убежали бы.
– Но ты же не могла сказать, – возразил рассудительный Кларенс, – ведь ты все это время была у миссис Пейтон.
– Клаленс, – сказала Сюзи, качая головой и не сводя с мальчика своих круглых глаз, таких невозмутимых, словно она говорила чистую правду. – Ты не говори. Я была там!
Кларенс попятился и чуть не вывалился из фургона в ужасе от того, что Сюзи способна так невероятно преувеличивать.
– Но ты же сама знаешь, Сюзи, – пробормотал он, – что мы с тобой потерялись раньше…
– Клаленс, – преспокойно возразила Сюзи, заглаживая пальчиком складку на платье, – не рассказывай, пожалуйста. Я была там. Ведь я – уцелевшая! Так сказали на заставе. А кто уцелел, тот всегда-всегда бывает там и всегда-всегда все знает.
Кларенс был так ошарашен, что не стал возражать. Он смутно вспомнил, что и раньше, в Форт-Ридже, замечал, как приятно Сюзи, когда ее называют «уцелевшей», и как она по-детски старается не ударить в грязь лицом. Видимо, злодей Джим и сыграл на этом. Несколько дней Кларенс даже побаивался ее, чувствуя себя одиноким как никогда.
В этом состоянии, совершенно уверенный к тому же, что общение с Джимом не располагает в его пользу ни миссис Пейтон, ни ее брата, а миссис Пейтон к тому же думает, будто это он подстроил встречи Сюзи с Джимом, Кларенс решился на одну из тех мальчишеских выходок, о которых старшие склонны судить сурово, но далеко не всегда справедливо. Полагая, подобно многим детям, что на него никто не обращает внимания – разве только для того, чтобы его одернуть, – и убедившись, как убеждается всякий ребенок, и притом гораздо скорее, чем мы в своем благодушии полагаем, что любовь и поблажки не обусловлены непосредственно его поведением и достоинствами, Кларенс пустился во все тяжкие. И однажды, когда прошел слух, что где-то поблизости пасется стадо буйволов и завтра утром караван остановится, а Гилдерслив, Бенем и другие, возможно, отправятся на охоту, Кларенс с восторгом принял предложение Джима тайком поехать вслед за ними.
Для выполнения этого преступного замысла требовались дерзость и двуличие. Они сговорились, что вскоре после отъезда охотников Кларенс попросит разрешения покататься на одной из упряжных лошадей – это ему позволяли довольно часто; выехав из лагеря, он сделает вид, будто лошадь понесла, а Джим тут же помчится догонять его. Из-за отсутствия охотников в лагере будет не так уж много лошадей и людей, и никто больше не бросится его выручать. Ускакав подальше, они поедут по следу охотников, а если их заметят, дадут такие же объяснения, добавив, что не нашли дорогу к лагерю. План удался вплоть до мельчайших подробностей; как выяснилось потом, Джим, чтобы хорошенько взбодрить смирную лошадку Кларенса, насовал под седло колючек – Кларенс обнаружил это, только когда лошадь едва его не сбросила. Нарочито громко крича «Тпру!», причем Джим украдкой колол лошадь Кларенса сзади ножом, преследуемый и преследователь вскоре благополучно очутились за полувысохшим ручьем и ольховой рощицей, окружавшей лагерь. Никто за ними не гнался. То ли погонщики сообразили что к чему и взглянули на их выходку сквозь пальцы, то ли решили, что мальчики сами справятся и никак не могут заблудиться, когда охотники так близко, – во всяком случае, тревоги они не подняли.
Зная в общем, в какую сторону поехали охотники, мальчики, окрыленные успехом, весело скакали вперед. Перед ними открылась широкая пойма с пологим скатом вправо, в сторону далекой, до половины заполненной водой лагуны, образовавшейся во время разлива большой реки, на притоке которой стоял лагерь. Лагуна была почти скрыта смешанным лесом и кустарником, а дальше снова тянулась беспредельная равнина, на которой паслись буйволы. Вот сюда, как сообщил осипшим голосом своему товарищу Джим, они приходят на водопой. Проехав еще немного, он круто осадил лошадь и, спешившись, стал осматривать землю. Она была покрыта какими-то полукруглыми лепешками, которые Джим таинственно назвал «буйволовым пометом». На неопытный взгляд Кларенса, равнина удивительно напоминала самый обыкновенный и прозаический выгон для скота, и это несколько охладило его геройский пыл. Тем не менее оба остановились и, как заправские охотники, осмотрели оружие и снаряжение.
