К нему-то и обратился Талейран, спрашивая его мнение.
– Вы настаиваете на том, что Наполеон пропадет, если в столице окажется серьезно организованная партия, готовая лишить его власти?
– Я уверен в этом. Я объехал весь восток, Шампань, Франш-Контэ, Лотарингию. Крестьяне воодушевлены до последних пределов – они повсеместно хватаются за оружие. Если Бонапарту удастся объединить, организовать и направить всю эту массу патриотов в тыл союзной армии, то последним не выбраться из Франции. В Лотарингии или Франш-Контэ их ожидает могила!
– Значит, согласно вашему мнению, следует помешать Наполеону стать во главе партизан этих областей? Но как сделать это?
– Лишить его Парижа!
– Парижане, – сказал архиепископ Прадт, – только и желают, чтобы их избавили от Наполеона, но им надо помочь в исполнении этого желания. Ах, если бы союзники пробрались в долину Сен-Дени!
– Они могут появиться там через несколько дней, – заметил герцог Дальберг, – для этого достаточно, чтобы Наполеону пришлось принять сражение, которое не допустило бы его появления в столице.
– Главное, нужно чтобы столица не защищалась, – заметил Фуше, – а этого нетрудно добиться!
– Можете ли вы сообщить нам, на чем зиждется ваше предложение о возможности лишить Париж желания защищаться? – осведомился Талейран.
– О, в данном случае я пользуюсь простыми сопоставлениями, – уклончиво ответил улыбавшийся Фуше. – Во всяком случае, нетрудно будет найти такое лицо… например, одного из маршалов, который согласится подписать капитуляцию.
– Но его надо сначала найти! – сказал Талейран.
– Мне кажется, что я уже нашел его. Но главное вот что: допустим, что капитуляция подписана. Что же потом? И какую судьбу готовите вы Наполеону? Заставите ли вы его отречься от короны? Но в таком случае кого вы предполагаете сделать его наследником? Будет ли продолжено регентство?
– Я предполагаю, что Наполеон должен отречься в пользу Римского короля. В течение детства нового императора можно будет использовать мирное время и сделать много хорошего для страны.
– Восстановить принцев! – сказал барон Луи.
– И религию тоже! – прибавил архиепископ Прадт.
– Регентство не годится для этой страны, господа, – воскликнул герцог Дальберг. – Империя, достигшая вершины могущества, не может удержаться на ней, если попадет в женские руки. Ребенок не может с достоинством нести корону и меч, брошенные Наполеоном. На этот военный трон, который, благодаря союзникам и нам, скоро станет вакантным, можно посадить только солдата.
– Можете ли вы предложить нам такого военного, кандидатура которого на вакантный престол оказалась бы приемлемой? – кисло-сладким тоном спросил Талейран.
Втайне Талейран был приверженцем регентства, которое должно было быть провозглашено после отречения Наполеона. Вице-президент совета, первый сановник империи, он рассчитывал стать настоящим правителем государства, действуя от имени малолетнего Римского короля. Поэтому он враждебно относился к мысли, в данном случае выраженной герцогом Дальбергом, и хотел заставить герцога высказаться подробнее, чтобы поймать его на деталях и доказать неисполнимость такого плана.
Герцог Дальберг продолжал:
– Я стою на той точке зрения, что только военный может наследовать трон Наполеона, и притом такой военный, который пользуется симпатиями наших освободителей и имеет доступ к монархам-союзникам. В то же время необходимо, чтобы он пользовался славой хорошего воина, чтобы его прошлое не отпугивало старых республиканцев, людей, бредящих равенством, подозрительно относящихся к древней родовой аристократии и способных пойти на вооруженное восстание, только чтобы не допустить реставрации прежней монархии. Господа, в ком же вы встретите такое счастливое сочетание заслуг и качеств, как не в славном князе Понтекорво, ныне наследнике шведского трона, великом воине современности, маршале Бернадотте?
– Не произносите так громко этого имени, дорогой герцог, – поспешно сказал Талейран. – Нас могут услышать!
И он указал пальцем на перегородку, напоминая заговорщикам, что Мария‑Луиза находится поблизости. Фуше, до сих пор пользовавшийся услугами тайных агентов, узнал о появлении императрицы в этом ресторанчике и сообщил об этом заговорщикам, которых несколько обеспокоила близость регентши, так как они не знали истинных чувств императрицы к Наполеону и предполагали, что она привязана к своему супругу.
Тогда заговорил де Витролль:
– То, что вы говорите о шведском принципе, господа, в отношении его воинской славы, – вполне правильно. Но прочить его на французский престол равносильно признанию в полном непонимании момента. Ведь и Наполеон стал невыносим для народа только потому, что последний устал от войн и требует покоя. Ему абсолютно не нужен государь-воин. Маршал, подобный Бернадотту, поставленный во главе французской нации, будет постоянной угрозой миру. Он не преминет пожелать отделаться от европейской опеки. Мирные принцы из рода Бурбонов гораздо более соответствуют идеалу правителя, необходимого для настоящего, далеко не воинственного настроения страны. Кроме того, хотя шведский принц и дал ценные доказательства своей верности и преданности союзникам, за что последние и вознаградили его шведским троном, но князь Понтекорво, несмотря ни на что, все-таки останется Бернадоттом. Он олицетворяет собой по происхождению ту армейскую демократию, которой так боятся все государи. Ведь он тоже является детищем революции. Он только усилит спутанность нравственных понятий, воцарившуюся в народных умах благодаря устранению от трона законных государей; его воцарение будет новым ударом по догме престолонаследия, соблюдать которую всецело в интересах союзных монархов. Бернадотт не дает нам никаких гарантий, не обеспечивает ни малейшей безопасности. Точно так же, как он изменил Наполеону, он изменит и монархам, даровавшим ему трон. Пусть он лучше останется в Швеции, где он никому не опасен. Я имел счастье докладывать все эти соображения его величеству императору Александру, который вполне согласился с моим взглядом на вещи. Из разговора с его величеством я вывел заключение, что союзные монархи, с которыми нам необходимо считаться, так как без них мы ничего не можем сделать, будут косо глядеть на избрание Бернадотта. Господа, нам не остается ничего другого, как обратиться к Бурбонам.
– Белое знамя слишком непопулярно; ведь это было штандартом Вандеи и знаменем эмиграции! – заметил Фуше, вспоминая о своем былом якобинстве.
Совещание грозило перейти в спор. Талейран поспешил вернуть спорящих к действительности.
– Да оставим, господа, в покое кандидатов и цвета знамени, – сказал он, – в настоящий момент нам необходимо заняться регентшей и ее сыном. Что нам с ними делать?
– Присутствие Марии‑Луизы и ее сына вблизи войск и среди солдат национальной гвардии, из которых многие сильно экзальтированны, представляет собой большую опасность, – заметил архиепископ Прадт.
– Пребывание сына Наполеона в Париже является препятствием к принятию решения совместно с союзниками, – прибавил Дальберг.
– Надо во что бы то ни стало избавиться от наследника империи и его матери! Но мирно, без насилия… – сказал Витролль.
Смущенный ропот присутствующих последовал за этим замечанием.
– Раз мы все согласны в необходимости будущего отъезда императрицы и ее сына, – продолжал Талейран, – отъезда, который даст возможность народу свободно высказать свои истинные чувства и пожелания, а нам предоставит свободу действий и переговоров с союзниками в целях наилучшего обеспечения мира и спокойствия в стране, то мне кажется, что мы должны посоветовать ее величеству удалиться из Парижа. Для передачи ей этого совета у нас, к счастью, имеется преданный помощник, пользующийся громадным влиянием на ее величество.
– А кто это? – осведомился Витролль.
– Граф Нейпперг. Я попросил его содействовать нам, и он обещал мне сделать все, что в его власти, чтобы помочь нам в том предприятии, которому сочувствует, между прочим, также и его августейший повелитель, император австрийский.
